Холодные песни - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич

растянутая в горячую струну. Одран сбежал по наклонному трапу, хватаясь за поручни, с ужасом глядя, как океан проталкивает в лайнер свое щупальце. Корпусная пробоина выглядела скверно, очень скверно; отделение заливала вода.

Надрывно трезвонил машинный телеграф, никто не откликался. Рядом с тумбой плавало тело вахтенного начальника, обваренным лицом вверх. Стрелка машинного телеграфа замерла в положении «Полный вперед».

Ревели топки, в раскаленные котлы с шипением хлестала вода.

– На палубу!

Кричал старший механик. Одран узнал его голос в оглушительном шуме ухающих двигателей, что было маленьким чудом. Бессмысленным, но все-таки чудом.

Жарко, как же жарко.

«Ла Бургонь» тонула. Захлебывалась океаном, глотала смерть разорванным металлическим ртом. И если не закрыть водонепроницаемые отсеки…

Одран кинулся задраивать двери: прижимал полотно к переборке клиновыми задрайками, благословлял резиновую прокладку, прижимал к переборке… На это ушло не больше минуты – целая вечность.

Закончив, он увидел, что машинная команда бежит по трапу к сходному тамбуру. Ботинки машинистов, механиков и кочегаров сотрясали узкие решетчатые конструкции: наверх, к крышке люка, прочь.

– Спасайся! – проорали с трапа. Кажется, второй механик. – Скорей, на палубу! Через десять минут пойдем ко дну! Скорей!

Машинный телеграф замолчал. «Что сейчас творится на ходовом мостике?» Мысль показалась неуместной: рубка словно находилась в тысяче миль над головой, а он, Одран, барахтался в аду. Ад пенился и бурлил. Кочегар был по пояс в воде.

Десять минут – вот сколько ему отмерено. Ему и судну, будто двум поклявшимся умереть в один день влюбленным. Одран застонал, потом зарычал. Ну нет! Он не умрет с этим великаном, чье паровое сердце отмеряет последние удары.

Одран стал пробираться к трапу. Его вахта закончилась, не начавшись.

Громоздкие котлы еще работали, не все, но работали, вливая в неповрежденные паропроводы лайнера предсмертные судороги. Огромные механизмы, суставы которых смазчики весь путь обихаживали масленками, взмахивали блестящими деталями. В лязге и грохоте сквозили фальшивые ноты, и на этот раз причина пряталась не в какой-нибудь мелочи – шпонке или гайке, а в агонии всей машины, которая разваливалась, умирала, в корчах своей ленивой гибели умудряясь принести человеку еще немного пользы. Движения.

Вибрировали переборки. Желудок Одрана кренился вместе с пароходом. Кочегар уже тянул руку к поручню, несмотря на то что до трапа оставалось три-четыре больших шага, тянул, чтобы выбраться из опасной воды, чтобы начать путь на палубу, когда…

Вокруг хватало гула, лязга и шипения, но новый звук заставил Одрана присесть, хлебнув воды с мазутом. Потолок раскололся. В машинное отделение рухнуло что-то большое и смертоносное. Расположенный над машиной световой люк – большой прямоугольный пролет – взорвался обломками застекленных рам.

«Дымовая труба», – понял Одран. Одна из двух конструкций, цвет, форма и положение которых определяли красоту лайнера «Ла Бургонь», сложное арматурное устройство… Сейчас оно не олицетворяло мощь паровой машины, а срывало трапы и людей вместе с трапами. Дымовая труба обрушилась на машину. Если бы Одран ступил на решетку нижнего трапа, то превратился бы в красную пену. Очередное чудо, на этот раз с отсрочкой нового – черного чуда забвения.

В бурлящей воде кружили раздавленные тела. Одран увидел старшего механика, затем другого мертвеца и содрогнулся – череп второго механика словно расплющило гигантское копыто. Кочегар застонал. Он угодил в ловушку.

В клетку.

Вода наполняла внутренности парохода, крен которого продолжал увеличиваться. Путь наверх был отрезан.

«Не выбраться, – подумал он, парализованный красным страхом. – Еще пару минут, и…»

Что-то коснулось его в воде, что-то холодное, но живое в своей подвижности. Не деталь сломанных механизмов, не рука или нога мертвеца, нет…

Одран закричал, не смог сдержаться. Кошмар снова змеился рядом. В изгаженной нефтяным маслом воде.

Он всматривался, но ничего не видел. Слева раздался всплеск. Озноб стянул кожу, превратил ноги в неудобные ходули.

Кто-то позвал его. Позвал нежно и в то же время властно. Душа кочегара ушла под мутную воду. Он снова закричал, чтобы вытошнить необъяснимый страх.

Всплеск. Теперь за спиной. Одран обернулся и увидел, как перед вентилем предохранительного клапана, перед манометрами с мертвыми стрелками взметнулся чешуйчатый хвост. Поднял тучу брызг и скрылся под маслянистой пленкой.

Огромный хвост с черным плавником. Такой хвост мог принадлежать рыбе размером с взрослого человека.

У Одрана не получалось сделать вдох. Возле правого бедра снова кто-то проплыл, кочегар почувствовал движение, угрозу, чужой тошнотворный интерес. Давясь криком, он медленно повернулся к переборке, с которой дымовая труба сорвала все трапы.

Над водой плясали тени. В затапливаемом машинном отделении Одран был не один. Что-то проникло в котельные через пробоину.

Одран подумал об акуле (хвост, что он видел несколько секунд назад, не был акульим, и кочегар почти жалел об этом), осмотрительном хищнике, который способен подолгу кружить рядом с жертвой, уменьшая круги, утверждаясь в своем превосходстве. Кочегар почти видел в темной воде длинное акулье тело. Рыба готовилась к атаке: горбила спину, опускала грудные плавники, нетерпеливо двигала хвостом. Что случится секундой позже? Оглушающий удар? Скальпирующий укус?

В колено Одрана что-то ткнулось, несильно, словно нос собаки. Кочегар стоял в воде, ни живой ни мертвый от паники и ужаса. Его сердце безысходно колотилось, в горле застрял комок воздуха.

Вода забурлила. Мазутное пятно перед Одраном порвалось, и на поверхности показался гигантский хвост, а затем спина неведомой твари, покрытая уродливыми горбами. В развороченную крышу смотрела тающая луна, и в ее скудном свете Одран видел, как всплывает и снова исчезает в воде воплощение черного безумия.

Он не мог умереть здесь… рядом с этим…

Насыщенный паром воздух обжег легкие. Машину раздирал жуткий гул. Механизмы варились в каскадах воды. Попробовать нырнуть в пробоину и выбраться у борта? Нет, не при таком напоре воды, в которой к тому же плавало… плавали…

Выхода нет. Выхода нет. Выхода нет.

Шум утих. В голове остался лишь плеск воды. Казалось, ад затаил дыхание. Одрана охватило неестественное оцепенение, хрупкое и едкое, оно разбилось, как только кочегар почувствовал более смелое касание, почти укус. Он закричал и ринулся к вентилятору.

Мысль о трубе вентилятора манила спасением. «Скоб-трап, в трубе есть скоб-трап! Он ведет на палубу, я выберусь, выберусь!»

Крен парохода затруднял движение, Одран будто взбирался на холм – на холм из рифленого железа, который уходил под воду. Машина щетинилась маслянистой сталью, путь преграждали балки и валы; он переваливался, подныривал.

У первой топки его настигли.

Хвостатая тварь ударила в пах, точно собираясь покончить с кочегаром столь унизительным способом. В его мошонке произошел небольшой взрыв. Боль сменилась облегчением, когда Одран увидел, что его атаковал не монстр, а старший