Расследованием установлено… - Георгий Молотков

Говорил в основном немец. Он сообщил мне, что лицензия на предложенный мной способ получения искусственных алмазов при ядерном взрыве уже продана. При этом он ссылался на мнение каких-то экспертов о «жизнеспособности» такой технологии, о «доработке» идеи, проделанной за границей соответствующими специалистами. Сказал, что завершены переговоры с Южно-Африканской Республикой о продаже лицензии. О том, что подобные переговоры ведутся в США и Франции.

Более того, немец заверил меня, что в качестве авторского вознаграждения мне будто бы полагается сумма в 100 тысяч долларов США.

— Как вы отнеслись к этому сообщению?

— Мне показались неискренними слова разведчика. У меня сложилось впечатление, что все это было сказано для того, чтобы выгодно повлиять на меня, заинтересовать в продолжении контактов с ними. Поэтому я не стал уточнять частности. Например, куда, в какой банк положены на мое имя сто тысяч долларов, как я могу получить эти деньги. Он как-то чересчур активно приводил аргументы в пользу сотрудничества с ними. Я понял, что верить всем его посулам нельзя. При расставании в Санта-Крус представитель спецслужбы ФРГ не давал мне никаких поручений, не говорил ничего конкретного о наших будущих отношениях.

— А что было в конверте, полученном вами от него при первой встрече в автобусе?

— В конверте были деньги: четыре тысячи испанских песет, триста марок ФРГ и сто пятьдесят голландских гульденов.

5

Раз за разом, возвращаясь к показаниям Павлова об обстоятельствах встреч с иностранными разведчиками, следователь обнаруживал, что тот с готовностью говорит о времени, месте, деталях этих встреч, но сводит их к общим разговорам, своеобразному «прощупыванию». По словам Павлова выходило, что представителей спецслужб больше интересовали его «личная безопасность», денежные затруднения и планы на будущее.

Регулярно докладывая начальнику отдела о ходе работы с Павловым, Седов не мог не поделиться своими сомнениями:

— Все, что Павлов рассказывает нам о стоянках и прогулках по городу, о местах встреч с разведчиком и продолжительности таких контактов, в целом совпадает с нашими данными. Но он упорно уходит от главного, от основной сути своей шпионской деятельности: о передаче известной ему секретной информации. Увлекшись своей защитной «легендой», он, видимо, сам позабыл, что в письме, брошенном в почтовый ящик в Олесунне, не только просил о деньгах, но и называл себя специалистом по советскому военному флоту.

— Да, пожалуй, — заметил начальник отдела, — деньги ему ведь не только обещали. Ему эти деньги давали. И встречи назначались весьма интенсивно, на разных континентах, что не только способствует конспирации, но и подразумевает большие расходы. Вряд ли так дорого стоит одна лишь безопасность Павлова. Посмотрите на те факты, которыми мы уже сейчас располагаем, подберите наиболее убедительные и дайте еще раз понять Павлову, что мы ждем от него полной откровенности, а не россыпей искусственных алмазов. Кстати, проверена достоверность этой технологии?

— Мы получили ответ на наш запрос. Из него следует, что схема «изобретения», которая, по словам Павлова, заинтересовала сразу три государства, может быть составлена любителем, прочитавшим научно-популярную книжку по ядерной физике. А ведь Павлов — физик-ядерщик с высшим образованием. Зачем ему нужны эти отвлекающие маневры? Может быть, только потому, что страшится истины…

— Скорее всего, именно по последней причине. И знаете, все-таки не надо форсировать события. Дадим ему еще одну возможность самому выбрать правильный путь. Это, наверное, дольше, но надежнее.

Шло время. Павлов заметно успокоился. Почти каждый день одним и тем же путем он шел в знакомый ему кабинет Седова. Он появлялся теперь здесь в своем обычном платье, тщательно выбритый. К нему вернулось нечто от прежнего Павлова, человека, верно выбирающего манеру поведения в определенной ситуации. О таких, перечисляя их достоинства, говорят: умеет держаться. Выдавала Павлова лишь настороженность, которая его не покидала, как только он переступал порог кабинета следователя. Казалось, можно было и расслабиться. Самое, тяжкое осталось позади — признание о контактах с представителями западных спецслужб сделано. Теперь на допросах Павлова спрашивали о том, где и как происходили эти встречи. Рассказ шел по маршруту его рейсов на научно-исследовательских судах, сначала на «Профессоре Визе», затем на «Профессоре Зубове». Майор Седов спокойно его выслушивал, подробно заносил слова обвиняемого в протокол. Иногда только любопытствовал о деталях, порой предлагал поточнее назвать дату, описать внешность собеседника. Было и такое, когда следователь возвращался к тому, что слышал от Павлова несколько дней назад.

Вот и на этот раз, начиная допрос, он сказал:

— Давайте, Юрий Васильевич, вернемся сегодня на Канарские острова. Не возражаете? Давая показания о встречах в Санта-Крус, вы говорили, что в конверте, переданном вам в автобусе, ничего, кроме денег, не было. Подтверждаете ли вы сейчас, что во время той встречи вы никаких заданий, писем, инструкций от «пожилого» немца не получали?

— Да, ничего, кроме денег…

— Подтверждаете ли вы свои показания о содержании разговора при второй встрече с ним в магазине?

— Да, как я уже говорил, разговор шел о судьбе моего способа получения искусственных алмазов.

— Тогда еще вопрос, Юрий Васильевич. Кому еще вы рассказывали о своих встречах с иностранным разведчиком на Канарских островах?

— Кроме вас, никому…

— Вы поторопились с ответом, Юрий Васильевич. О ваших встречах в Санта-Крус я слышал и от другого человека…

— Это Комарова. Я все понял…

…В то утро майор Седов принимал у себя гостью из Москвы — сотрудницу Института прикладной геофизики Тамару Петровну Комарову. Разговор шел об экспедициях на научно-исследовательском судне «Профессор Визе», в которых она участвовала. Наступил черед и для вопроса:

— Вы знали Павлова Юрия Васильевича?

— Конечно.

— В каких отношениях вы были с ним?

— А что вы имеете в виду?

— Ничего. Просто интересуюсь, какие отношения у вас были с Павловым? Дружеские, приятельские или напротив.

— Отношения были хорошие, пожалуй, дружеские…

— Что породило их?

— Юрий Васильевич заметно отличался от остальных, с ним было интересно — умный, деликатный, начитанный. Словом, интеллигентный человек. Мы обычно в одной группе увольнялись на берег. Он свободно владел английским языком, в отличие от многих предпочитал магазинам музеи и прогулки по городу… Представляете, на валюту покупал цветы! Это удивляло всех…

— Быть может, у него валюты было больше, чем у других?

— Да нет. Дело не в этом…

— Не замечали ли вы в поведении Павлова других странностей?

— По-моему, его поступки странными не назовешь. Они просто выделяли Павлова из многих. Правда, он еще большой фантазер. Я это не сразу поняла, вначале верила каждому его слову. Но порой трудно было поверить всему, что он говорил.

— Например?

— Ну, скажем, тому, что он сделал крупное открытие в науке, которое должно изменить его судьбу. О невероятных встречах чуть ли не с американским президентом где-то на Гавайях. Выдумщик он был изрядный…

— Когда вы в последний раз встречались с Павловым?

— В прошлом году в Москве.

— Он приезжал к вам?

— Да, зашел попрощаться перед рейсом на «Профессоре Зубове». Меня удивил тогда мрачный вид Юрия Васильевича. Он говорил что-то непонятное о своей незадавшейся судьбе, о предопределенности ожидавших его каких-то крупных неприятностей. Мне это показалось ненатуральным, чрезмерным. Я решила, что он просто рисуется, пытается представить себя какой-то мятущейся личностью.

— А вы знаете, где сейчас Павлов?

— Нет. Видимо, в плавании.

— Вы ошибаетесь. Павлов находится в камере следственного изолятора. Он арестован, ему предъявлено обвинение в шпионаже… Теперь вы понимаете, почему мы пригласили вас. Поэтому я спрашиваю: что вы можете еще рассказать о Павлове Юрии Васильевиче? Вынужден напомнить, вы допрашиваетесь в качестве свидетеля и обязаны говорить только правду…

— Боже мой! Павлов и тюрьма, преступление… Простите, но я не думала, что ваши вопросы имели такое значение. Да, виновата, когда вы спросили, была ли у Павлова лишняя валюта, я сказала неправду. После стоянки в Гамбурге, когда мы уже вышли в море, Павлов как-то показал мне пачку банкнот — восемьсот западногерманских марок. Я, конечно, спросила, откуда у него такая сумма, ведь экипажу валюта выдается только в пределах зарплаты. Еще раньше, в разговорах, Павлов давал понять, что плавание на нашем судне для него «ссылка», «опала». По его словам, причина перехода из Морского регистра была в том, что во время поездок за рубеж он подружился с французским ученым. Как я могла понять, все это было связано еще с каким-то открытием Павлова, которое не признали у нас, но вызвавшим большой интерес на Западе.