Король-Беда и Красная Ведьма - Наталия Ипатова

Достоинства его были таковы, что ему стоило родиться цезарем. К недостаткам же можно было отнести то, что он об этом знал.

Основным вызываемым им чувством была бессильная ненависть.

Теперь другие. Кардинал Кассель, несомненно воспрянувший духом после смерти Рутгера. Заклятый король поставил себя слишком высоко, чтобы церковь могла ему указывать. Он ее терпел, не более, оставив за ее служителями лишь обязанности летописцев и хранителей грамоты, а также пользуясь услугами амвонов, когда испытывал нужду донести до темных масс государственные интересы. И то только потому, что паже ему приходилось считаться с угрозой интердикта и ввода папских войск. Кардинал, грузный мужчина ростом повыше Брогау, а весом превышавший его раза в два, даже если бы взять вес в броне, происходил из знатного рода, и роль руководителя одной из государственных служб его не устраивала, скажем прямо, никак. Он не хотел быть рупором короля. Его бы более устроило быть таинственной тенью за государевой спиной, тенью, способной накрыть королевство. Тенью, подразумеваемой по умолчанию. Среди всех сидящих по длинным сторонам Стола Совета он выглядел самым лоснящимся и ухоженным, под свободной алой рясой угадывался панцирь, и это было наглостью. Даже Брогау сидел здесь без меча, как это было положено в присутствии короля, в простом на вид темно-синем колете, соблюдая положенный ему по сословию цвет, по крайней мере до тех пор, пока не выйдет послабление Уложению Рутгера, регламентирующему разницу в общественном положении. Если и проложены там какие-то стальные пластинки, то сделано это ненавязчиво, с большим оружейным и портновским искусством.

Вообще, все сидящие за столом делились на две категории: те, кого Рутгер посадил сюда взамен их обезглавленных предшественников и находившиеся здесь, соответственно, недавно, и те, кто выполнял функцию скорее номинальную, будучи потомками тех, кого посадили в Совет еще далекие предки Баккара. Поскольку последние вели себя лояльно, а попросту — боялись Рутгера до потери пульса, он обходил их вниманием, если они голосовали так, как ему это было угодно, и сидели они на дальнем конце стола, обеспечивая ему необходимое большинство. Эти играли по маленькой и, соответственно, не могли рассчитывать на крупный выигрыш.

Рэндалл сидел и ждал, когда эта свора примется рвать его на части. Доверия он не испытывал ни к кому из них. Да и чего бы. Будучи послушными псами Рутгера, все они тем менее считали, что должны выиграть от смерти короля. Десятилетний король — фигура более чем удобная, и повод у Касселя есть. Ритуал, который Рутгер провел ценой последних минут жизни, разумеется, не остался в тайне, аптекаря привели к исповеди, и кто-кто, а уж кардинал наверняка не остался в неведении. Если у него был шанс подмять под себя нового короля-колдуна, он непременно им воспользуется, даже если не верит в колдовство. Просвещенные отцы паствы в последнее время стали позволять себе эту роскошь, оставляя темные суеверия на совести своих деревенских коллег. Тем это было нужно, чтобы Держать в узде безграмотную сельскую массу прихожан, с которой сплошь да рядом провинциальные священники оказывались наедине.

В том, что его поддержат, Рэндалл не сомневался. Брогау был первым, но он не был один. Случайно или нарочно рядом с кардиналом сидели Ревек, Кривек и Крабек, состоявшие меж собой в отдаленном родстве и удостоенные какими-то лоскутными, не пришей кобыле хвост, владениями, а потому всегда голосовавшие группой. Значение они имели лишь благодаря числу. У них не было собственного крупного интереса, поэтому они должны были кого-то поддержать. Сегодня они явились разряженные, в огромных беретах с разноцветными перьями и блестящими ожерельями, отягощавшими дворянские шеи.

И был еще канцлер, сэр Аллис Морр. Рэндалл выругал себя за то, что не удостоил его взглядом сразу. Многие делали такую ошибку. Обособленный маленький белесый хорек с внешностью бухгалтера, все державший на карандаше. Все интересы всех сторон, каждое слово каждой речи, не упуская ни единой мелочи. Возможно, старающийся не для себя, для блага державы. Куда шли потом его записи, знал только король, но и несомненно, не пропадали втуне. У него никогда не было секретаря. Он сам говаривал, что по роду его службы ему приходится иметь дело с такими тайнами, что доверить их можно только немому слуге, к тому же полностью неграмотному. А зачем, скажите, сдался неграмотный секретарь? В каждой шутке как известно, есть доля шутки. Он был одет во все черное и сидел в своем углу, как чернильная клякса, облагороженная канцлерской цепью. Справа и слева от него всегда, с постоянством традиции, стояли два пустых стула. Говорили что он даже не был родовит. Не станет лишним ни при одной власти.

Было еще несколько персонажей в дальнем конце стола, представителей Гильдий, изображавших народ, которых, как правило, никто в расчет не брал и задача которых поэтому не была трудна. Обычно от них требовалось подтвердить монаршую волю. Их голоса считались дешевле других и учитывались лишь при равенстве голосов «важных» членов. Очевидно, и сегодня они явились на заседание лишь воздать почести новому королю и были, кажется, не готовы принять участие в столкновении интересов. Согласно Уложению о цветах, тот угол был в коричневом. У дверей замерла стража, за цветными окнами шумела людная площадь.

Рядом с Рэндаллом во главе стола сидела Ханна, королева-мать в белом королевском трауре, напряженная, как охотничья собака. Она тоже вела свою игру и хотела выиграть регентство, но для этого у нее не было ничего, кроме желания. Сейчас Рэндаллу неудобно было ее рассматривать, но он и так прекрасно знал, как она выглядит.

Красивая женщина, худая и нервная, с темно-рыжими волосами, уложенными сегодня настолько нарочито просто, насколько это позволял ее статус. Единственное украшение — изогнутая золотая шпилька с шариком посередине. Из тех женщин, каких обычно называют прекрасными и сплошь да рядом записывают в героини. Она прибегла ко всем женским ухищрениям, чтобы произвести впечатление леди, которой можно доверить королевство, и сделала это умело. Но только этого было слишком мало, чтобы противостоять полной комнате мужчин, Имеющих каждый свой интерес.

— Государь, — сказал кардинал, поднимаясь и отвешивая поклон. — Миледи. Милорды…

Милордов он обозначил скопом и удостоил общего кивка, не более. Уже считал себя главным, полагаясь, должно быть, на Закон Маятника: после Рутгера — Кассель. Рэндалл почуял, как разозлилась мать.

— Позвольте мне, скорбя об ушедшем короле, все же обратить наши чаяния к правлению грядущему и в кратких словах обрисовать, каким видится мне ближайшее будущее государства, ибо дальние сроки сокрыты от смертных и доступны лишь Господу нашему.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});