В. А. Жуковский. Его жизнь и литературная деятельность - В. Огарков

К периоду пребывания Жуковского в пансионе относится его знакомство с немецкой литературой и сильное увлечение ею. Мы позже скажем о произведениях Жуковского и его значении как поэта. Здесь же укажем лишь на то, что первые толчки к ознакомлению его с литературой немецкой дал Андрей Иванович Тургенев, страстно любивший Шиллера и Гете. «Это было чистое, исполненное любви к прекрасному сердце – душа всех радостей нашего кружка», – так отзывается Жуковский об этом рано умершем своем даровитом товарище. Вообще братья Тургеневы слыли «записными немцами».

Русская литература того времени, когда выступал Жуковский, поражала своей скудостью и незначительностью. Малокультурное русское общество, отсутствие мало-мальски обширного круга читателей, политические и общественные условия – все это, конечно, не способствовало расцвету мысли и появлению талантов. И русская литература по преимуществу питалась крупицами, падавшими с роскошного стола более культурных народов: она шла на буксире европейской мысли, усваивая, впрочем, часто в ней самое поверхностное, а нередко и извращая ее духовное содержание применительно к жизни тогдашнего полуазиатского русского общества. Ко времени появления Жуковского, как известно, наша литература (если только можно назвать этим именем тогдашнее ничтожное количество печатных памятников мысли) пережевывала главным образом псевдоклассическую жвачку, заимствованную с Запада. Эта литература, не имевшая никакого отношения к действительной жизни, трескучая и фальшивая, становилась невыносимо скучной в своих русских подражаниях. Европа уже пресытилась этой неудобоваримой пищей, но мы еще продолжали питаться ею: как известно, мы всегда запаздывали перенимать от Запада и обыкновенно брали к себе уже то, что в Европе было давно забраковано.

Жуковский, даже в обществе Тургеневых и Карамзина, в отношении знакомства с литературой Запада был одним из передовых людей. Скудость мотивов русской поэзии и отсутствие содержания в русской общественной жизни невольно заставляли обращать внимание на литературное богатство Европы. И немудрено, что при тех условиях, в которых воспитывался Жуковский, и при действовавших на него влияниях он остановился на сентиментальных произведениях.

Первой вещью, прославившей имя поэта и сделавшей его известным, был перевод меланхолической элегии Грея «Сельское кладбище». Довольно странное зрелище представляет Жуковский, веселый, юмористичный и добродушный, по всеобщим отзывам, и, однако, в свою раннюю пору останавливающийся с таким упорством на мыслях «о смерти», кладбищах и «тщете всего земного». Но, как мы уже ранее видели, в душе поэта много задатков для такого рода поэтических излияний.

Мишенское «девственное общество» с восторгом отнеслось к этому произведению, написанному на его глазах и сперва, конечно, поднесенному на рассмотрение «ареопага». Пригорок, на котором поэт получал свои вдохновения, его сельские друзья называли «Парнасом». Следует отметить здесь, что псевдоклассическое и связанное с ним знакомство с мифологией считались в то время настолько модными, что употребление разных мифологических терминов было обычной принадлежностью современных писем и разговоров. Даже десятилетняя Авдотья Петровна Елагина в письмах называла Жуковского «Юпитер моего сердца», а Карамзина юная мишенская компания величала «Зевсом литературного Олимпа».

На суд к этому «Зевсу» была отослана элегия, и в Мишенском с сердечным трепетом ожидали приговора. «Зевс» похвалил стихи, и они были напечатаны в шестой книге «Вестника Европы» за 1802 год. Удача глубоко обрадовала поэта и была сильным импульсом для его дальнейшего литературного подвижничества.

По отзывам современников, это стихотворение имело большой успех и сразу поставило автора в разряд лучших поэтов родины. Действительно, нужно только знать тогдашние поэтические произведения, их сушь и фальшь, неуклюжесть формы, чтобы понять впечатление, произведенное «Сельским кладбищем». Красивые, звучные стихи, прекрасные описания природы и изображение различных состояний человеческой души вместе с лежавшим на всем произведении томным, мягким колоритом – все это должно было действовать умилительно на неизбалованное литературными перлами ухо читателей.

Следующие годы Жуковский проводил то в Мишенском, то в Кунцеве, близ Москвы, у Карамзина, который радушно принимал поэта. К этому же времени относится приобретение им многих знакомств, в том числе с Василием Ивановичем Киреевским, отцом известных славянофилов братьев Киреевских. Новый знакомый поэта был женат на подруге его юности, Авдотье Петровне Юшковой (впоследствии Елагиной). Мы не будем перечислять здесь произведений Жуковского, относящихся к этому периоду его жизни: произведения эти не обладают особенными достоинствами и прибавляют мало интересного к характеристике поэта-романтика.

Но последовавшие непосредственно за этим годы имеют большое значение в жизни поэта и помогают понять многое в меланхолических аккордах его лиры.

Правы те биографы, которые, признавая в Жуковском искреннего лирика, выражавшего в стихах свои наболевшие чувства и передуманные мысли, ставят его поэзию в тесную связь с его жизнью. Действительно, в жизни поэта были обстоятельства весьма печальные для него: это несчастная или даже – если быть ригористом – преступная любовь Жуковского к его племяннице, Марье Андреевне Протасовой, – любовь, которая не могла прийти к вожделенному концу, то есть браку влюбленных, благодаря суровому, исполненному формальной религиозности взгляду на этот вопрос матери любимой им девушки.

Екатерина Афанасьевна, младшая дочь Бунина, вышла замуж за Протасова; у нее было две дочери: старшая Мария и младшая Александра, впоследствии вышедшая замуж за известного А.Ф. Воейкова (автора «Сумасшедшего дома»). Несчастная любовь к Марье Андреевне, с которой поэт сдружился с юных лет и с которой имел, как любили тогда говорить, «сродство душ», составляла рану Жуковского; рана эта часто растравлялась и являлась, как упомянуто нами и ранее, одной из причин того меланхолического тумана его поэзии, который придает однообразный колорит многим его произведениям.

Дружеское сближение с сестрами Протасовыми относится к годам, непосредственно последовавшим за «Греевой» элегией и началом литературной деятельности Жуковского. Что бы ни говорили о глупой «сентиментальности» таких продолжительных платонических отношений влюбленных, позволявших им ворковать на протяжении целого десятка лет, – тот, кто познакомится с перепиской Жуковского с Протасовой, почувствует в ней милую струю светлого и идеалистического чувства и услышит трогательную жалобу не получившего должного счастья сердца, насмешка над которыми была бы кощунством… Так теперь не пишут, и, право, чем-то благоуханным веет с этих страниц, продиктованных нежным влечением сердца и светлыми воспоминаниями юности. Подобные же черты сквозят и в той корреспонденции людей сороковых годов, которая печаталась в последнее время в «Русской мысли».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});