Взломщик, который цитировал Киплинга - Лоуренс Блок

Ничто не может сравниться с этим!

Забудьте все, что я наговорил Рэю Киршману. Действительно, я старею. Действительно, я содрогаюсь от мысли, что меня могут изорвать в клочья сторожевые псы, или застрелить в порыве гнева домовладельцы, или упрятать в глухую камеру каторжной тюрьмы власти. Верно, верно, все это верно, ну и что же из этого? Ни одна из этих угроз не стоит и ломаного гроша, когда я оказываюсь в чьем-либо жилище – и все его добро лежит передо мной, как на банкетном столе. Боже мой, не так уж я и стар и не так уж сильно напуган!

Но я не горжусь этим. Я мог бы наболтать целую кучу всякой чепухи о личности преступника, действительно реального героя нашего времени, но для чего? Я сам в это не верю. Я не строю никаких иллюзий относительно преступников, и самое худшее, что было связано с тюремной жизнью, – это неизбежность общения с ними. Я предпочел бы жить как честный человек среди честных людей, но я пока еще не нашел честного применения своим способностям. Я бы хотел, чтобы существовало честное поприще, аналогичное воровству, но, увы, его нет. Что ж, я рожден вором, и мне это по душе.

* * *

Я прошел через кладовую и огромную кухню с выложенным кирпичом полом, пересек прихожую и оказался в гостиной для посетителей. Она вся сияла от ровного, мягкого, теплого света. Его-то я и видел с улицы. Свет излучала флинтгласовая лампа от Тиффани в форме стрекозы, представляющая ценность сама по себе. В последний раз я видел такую же в антикварном магазине на Верхней Мэдисон-авеню. На ней был ярлык с ценой в 1500 долларов, причем это было несколько лет назад.

Однако не для того я проделал весь этот путь до Куинс, чтобы красть предметы обстановки. Я пришел сюда с весьма конкретной целью, и мне не было нужды даже заходить в гостиную. Тем более не нужно мне было проводить в ней инвентаризацию, но старые привычки настолько сильны, что преодолеть их крайне трудно.

Лампа облегчала задачу, избавляя от необходимости пользоваться карманным фонариком. На ней был установлен таймер, автоматически выключающий свет в дневные часы. В сумерки она вновь включалась сама и ярко светила до рассвета, оповещая прохожих, что дома никого нет.

«Как это предусмотрительно с их стороны, – подумал я, – оставлять свет включенным для грабителя!»

Лампа располагалась на декоративном двухтумбовом французском столике. Четыре из его шести выдвижных ящиков не служили своему назначению, а в одном из двух настоящих находились карманные часы работы Филиппа Патена. На их корпусе была выгравирована сцена охоты.

Я закрыл ящик, не прикоснувшись к часам.

* * *

Столовая стоила того, чтобы в нее заглянуть. Сервант, заполненный до отказа серебром, содержал два полных набора серебряной столовой посуды и целую тонну посуды времен короля Георга из серебра самой высокой пробы. Бесчисленное количество прекрасного фарфора и хрусталя.

Я все оставил так, как было.

Библиотека, находившаяся на том же нижнем этаже, представляла собой комнату, которую я бы с радостью назвал своей. Она имела размеры, вероятно, двенадцать на двадцать футов, и большую часть светло-желтого паркетного пола покрывал великолепный кермановский ковер. Книжные полки из осветленного английского дуба, изготовленные на заказ, занимали две стены. В центре комнаты под абажуром от Тиффани, на котором были изображены фрукты, стоял бильярдный столик, аналогичный тем, которые можно увидеть на спортивных соревнованиях. С картин в позолоченных овальных рамах, висевших на торцевой стене, торжественно и одобрительно смотрели вниз предки Аркрайта.

Пара стеллажей возле стены: один – для бильярдных киев, другой, застекленный и запертый, – коллекция спортивных ружей и дробовиков. Пара кожаных стульев с туго набитыми сиденьями. Тщательно отделанный бар, хрустальная винная посуда с изображением пернатой дичи в полете. Всяких крепких спиртных напитков столько, что в них бы всплыл мотобот приличных размеров. Кроме того, были еще графины с шерри, портвейном и бренди, удобно расставленные по всей комнате. Уголок для курильщиков со стендом из красного дерева. Несколько дюжин курительных трубок из корня верескового дерева и две пенковые трубки в оправах. Кедровый ящик с гаванскими сигарами. Вся комната переливалась медью, кожей и деревом, и у меня на миг мелькнула шальная мысль: заколотить дверь гвоздями, налить себе крепкого арманьяка и остаться здесь навсегда.

Вместо этого я пробежал глазами по книжным полкам. Подбор книг был беспорядочен, но среди них не было дешевки. Наряду со скучными комплектами неразрезанных, но в кожаных переплетах, мемуаров ныне забытых прихлебателей предреволюционного Версаля, было и много других книг, большинство из которых я видел лишь в каталогах лучших книготорговцев и на книжных аукционах. Так, здесь я случайно наткнулся на раннее издание первого и очень редко встречающегося романа Смоллетта «Приключения сэра Лоуренса Гривза», было множество и других ценных книг в отличных переплетах, редкие выпуски «Клуба издателей раритетов», продукция частных издательств, и все это стояло на полках без всякого видимого порядка и продуманного плана.

Я взял в руки одну из книг. Она имела переплет из зеленой ткани и была не больше, чем обычные издания в мягкой обложке. Я открыл ее и прочитал дарственную надпись на форзаце – чистом листе в начале книги. Потом я перелистал ее, закрыл и поставил на место.

Я покинул библиотеку, оставив ее в том виде, в каком она была до моего прихода.

* * *

На лестнице было темно. Я включил свой фонарик и трижды прошелся по лестнице вверх и вниз. Дощечка какой-то одной ступени скрипела, и я удостоверился, какая именно, – это была ступенька четвертая сверху.

Все остальные, к счастью, не издавали ни звука.

* * *

В спальне хозяев стояли две кровати с прикроватными тумбочками. Здесь же были стенные шкафы для него и для нее. В его шкафу находились костюмы фирмы «Братья Брукс» и обувь из мягкой дубленой кожи. Мне особенно понравился темно-синий костюм в тонкую полоску. Он не сильно отличался от того, который был на мне. Ее шкаф был полон платьев и мехов, и среди них находилось меховое манто, при виде которого у жены Рэя потекли бы слюнки. На всех вещах – ярлыки престижных фирм. Выдвижной ящик туалетного столика (французский антиквариат: белая эмаль, отделка под золото) был полон драгоценностей. Мое внимание привлек изящный перстень с большим, ограненным в форме «маркиза» рубином, окруженным россыпью жемчужин.

В выдвижном ящике одной из тумбочек было немного наличных денег: пара сотен долларов в десяти и двадцатидолларовых купюрах. В другой тумбочке я нашел банковскую книжку – тысяча восемьсот долларов на имя Эльфриды Грэнтем Аркрайт. Сберегательный вклад.

Ничего этого я не взял. Точно так же не взял я ни яиц Фаберже с комода, ни платиновых запонок или булавки для галстука, ни каких-либо из наручных часов, ни чего бы то ни было вообще.

* * *

В кабинете Джесси Аркрайта, в самом конце второго этажа, я нашел целую пачку банковских книжек. Семь из них, перевязанные тонкой резинкой, находились в правом верхнем ящике его стола вместе с почтовыми марками, бухгалтерскими книгами и всевозможным бумажным хламом. На всех банковских счетах были значительные суммы, и быстрая прикидка в уме дала итог, чуть превышающий шестьдесят тысяч долларов.

Да, скажу я вам... Это заставило меня призадуматься. Некогда я знал парня, который, обчищая квартиру на Мюррей-Хилл, уже наполнил наволочку драгоценностями и серебром, когда наткнулся на банковскую книжку с пятизначной цифрой. Будучи человеком неглупым, он тут же опорожнил наволочку и положил все украденное назад. Он оставил в квартире все так, как было до его прихода, и ушел налегке, не взяв с собой ничего, кроме драгоценной банковской книжки. В подобных случаях владельцы квартиры не подозревают, что их ограбили, пропажа банковской книжки обнаруживается не сразу, и он полагал, что успеет выкачать из банка все деньги, прежде чем пострадавшие что-либо заподозрят.

Ах эти лучезарные планы! На следующее же утро он предстал перед окошком кассира с расходным ордером в руке и банковской книжкой наготове. Расходный ордер был на небольшую сумму: он лишь проверял, как пойдет дело. Но оказалось, что этот самый кассир знал вкладчика в лицо, и в следующую минуту парень понял, что ему предстоит заключение средней продолжительности в тюрьме в Дэнморе, где я и встретился с ним.

Но довольно о банковских книжках.

Равно как и о двух пригоршнях крюгерандов, тех самых крупных золотых монетах, которые чеканят в ЮАР для желающих вложить свои деньги в желтый металл. Я люблю золото – а почему бы его и не любить? – но монеты лежали в одном ящике с пистолетом, а вот пистолеты я не переношу, во всяком случае так же сильно, как люблю золото. Оружие в библиотеке по крайней мере было выставлено напоказ. А этот револьвер предназначался для отстрела воров-взломщиков.