Космиты навсегда - Константин Лишний

Герда что-то проговорила себе под нос на немецком и замолчала.

— Послушай, я не знаю, чем ты там занималась в своей «Мертвой голове» и до нее, убивала ли ты безоружных или…

— Ньет. Я тянкьист. Я арбайтэн в опьерятифний штяб.

— Да мне все равно, в теории в моем мире ты либо дряхлая старуха, либо давно уже мертва и горишь в аду или сидишь на облачке с арфой. Кто прав, а кто виноват, пусть решает группа ответственных архангелов, если таковые действительно есть на небесах. Рейха нет, но если тебе станет легче, скажу: Германия как стояла, так и стоит, а Советский Союз, — я опять провел большим пальцем под подбородком, — уже четырнадцать лет как издох в диких корчах.

Я оставил Герду тосковать по Третьему рейху, на всякий случай (мало ли что) засунул пистолет за пояс и занялся разведением костра и тасканием бревен. Чем толще бревно и чем больше их натаскать, тем лучше для долгого ночного костра. Напарился изрядно, но оно и хорошо — отвлекся от ненужных мыслей. Когда костер радостно запылал, я отстегнул спальный мешок и расстелил его невдалеке от огня — это для Герды, после чего еще минут 20 потратил на сооружение длинного, но невысокого шалашика — это для меня. Не впервой. Герда покорно влезла в спальный мешок, накрылась с головой, застегнулась до отказа и затихла, а я устроился в шалаше, пистолет переложил под бок, лямку рюкзака намотал вокруг руки, обвернулся перкалем, что греет почище любого одеяла, и отключился от всех сегодняшних забот…

Шпионы — они везде

Утром вполне успокоившаяся Герда и я держали военный совет. Мы решали, как нам быть. И я, и Герда выразили желание несмотря ни на что попытаться вернуться в наш мир, хотя о том, как это сделать, мы не имели ни малейшего представления.

— А ты вообще уверена, что хочешь вернуться назад, зная, что Германия будет разгромлена? — спросил я. — Да и после прекращения огня, если доживешь, конечно, там тоже — не дискотека в ритмах зарубежной эстрады. Особенно в зоне советской оккупации. Руины, голод, поголовное изнасилование — красным плевать на совместимость рас, было б куда воткнуть; у русских приказ: сломить гордость германского народа, — и они ломают — и в рот, и в зад. Еще мародерство, поставленное с промышленным размахом, — тут маршал Жорка Жуков расстарался ого-го как, эшелонами тырил, сотнями тонн, начиная со слитков золота и заканчивая бабскими чулочками да панталонами! В общем, все то же самое, что вы творили в СССР, но только хуже. К тому же, ветеранов СС будет выискивать и безжалостно, с большой фантазией и любовью, истреблять НКВД да вездесущий СМЕРШ. Будет такая организация — «Смерть Шпионам». Это ж додумался какой-то маньяк до такого названия! Тебя эти горячие сердца не пожалеют. Жарко подрючат во все дыры месячишко и в расстрельный подвальчик спустят. Дескать, подставляй затылок, проклятая фашистка, пора за все ответ держать… и за тот триппер, которым ты нас наградила, в частности. А всякой венерической дрянью тебя еще до СМЕРШа красные бойцы заразят, даже ни секунды не сомневайся. И ты хочешь туда вернуться?

— Ето мой фатерлянд… Я фернюсь раздьельить ефо судьба, — просто ответила Герда.

— Я что, был недостаточно красноречив?

— Я нье бросить мой фатерлянд! — резко рубанула Герда. — А ти сам? Зачьем тебье назяд, тебья там злёй милицай лофьит, ти от них там бехать, ф тебья стрельять…

— Да тьфу на них. Смоюсь в Европу, в Голландию, например, на фестиваль конопли — вот где рай! Или в Германию твою, или во Францию: де Пари, де бонжур ля бордель… Приживусь.

— Ти хотьеть удрять из тфой фатерлянд? Ти нье есть патриёт, ти есть…

— Угу, враг народа и фазерленда, батькивщины по-украински. На самом деле национальной гордостью, присущей любому народу, я наделен, но не в таких количествах, чтоб, без особых на то причин, с восторгом предаться в руки родного правосудия. Чрезмерный патриотизм в моем случае противоречит инстинкту самосохранения, это для выживания вредно. А геройских патриотов в Украине и без меня хоть лопатой греби и задницой жуй. К тому же, я склонен винить родину в гибели моего папаши; хоть он и был винтиком системы и большим мудаком, но другого отца у меня нет.

— Ти злёпамьятний, как мошно финьить фатерлянд?!

— Конечно, я злопамятный. Злопамятность — не порок. Как вообще можно бороться со злом, если о нем не помнить? Не злопамятны лишь те, у кого неизлечимый склероз. Ну, хватит об этом. Как будем действовать?

Мы занялись обсуждением вопроса о том, что делать в практическом плане. Куда идти? И что искать? Ничего великоумного мы не придумали, решили лишь наплевать на все, не прятаться и идти по дороге в сторону, противоположную той, куда крестьянин повез навоз. Мы надеялись выйти к какому-нибудь городу. Если они здесь есть, конечно. А там — по обстоятельствам…

За два часа, что мы шли, нам время от времени попадались подводы и просто пешеходы. На форму Герды смотрели без удивления и никто, встреченный нами, не проявлял агрессивных устремлений. Каких-либо населенных пунктов на пути не попадалось. Решив сделать привал, мы сошли с дороги неглубоко в лес и вышли на полянку. Отличная полянка, но не пустая. Посреди поляны гордо стоял автомобиль, и не какой-нибудь!

— Елки-палки! — воскликнул я. — Это ведь «Форд Mustang» шестьдесят восьмого года! Легендарная модель!

— Какой еще «Форд»?! — рявкнул некто недовольным голосом, и из-за автомобиля поднялся странный персонаж, весьма похожий на агента Смита из фильма «Матрица», только рубаха у него была розовая и с рюшками. Интересно, а что он там делал за машиной? Гадил он там, что ли?

— Какой еще «Форд»?! — повторил он. — Может, ты еще скажешь, что это «Мерседес»? «Форд» — хлам и барахло! А это классика — ЗАЗ «Мустанг» шестьдесят восьмого!

— Что? — не поверил я своим ушам. — «Запорожец»?

— Ты что? С Луны? Конечно, это «Запорожец». — Незнакомец любовно погладил капот. — Это ж каким гадом надо быть, чтоб спутать «Запорожец» с непотребным «Фордом»?! Ты, парень, явно с дуба кувыркнулся.

— А что ты там делал за машиной?

— Реализовывал физиологические нужды.

Этот тип подошел к Герде и поцеловал ей руку:

— Счастлив приветствовать фройляйн германскую диссидентку. Вы прекрасны, геноссе, а ваш раб — дурак. «Запорожец» от «Форда» отличить не может. Это ж надо такое?! Продайте его мне. Вы, конечно, согласны? Зачем вам такой дурак?

— Он нье длья продаши! — Надо отдать ей должное, Герда даже глазом не моргнула. — И убьирите оть менья фаши рюки! А если хотьите шьто-то купьить, то купьите себье нофий рюбаха фмьесто етот пеньюар!

— Почему вам не нравится моя рубаха? Это от кутюр. Зайцев. — Он недоуменно посмотрел на свою рубаху.

— Мнье поплефать на фаш фаньючий рюбаха! Думкопф обосрятий! Фьеси менья и мой ряб к хауляйтер!

— Эй, здесь тебе не гестапо! Раскомандовалась! Дылда фашистская!

Герда задохнулась негодованием.

— Госпожа! — Я включился в игру. — Прикажите, и я засуну этот розовый пеньюар ему в зад! Или просто голову оторвать?

— Ньет-ньет! Ми ше нье сферьи, прёсто пьерелёмай ефо шейью!

— Яволь! — Я стал в боевую стойку.

— Вот как?! Хорошо. — Он тут же, с места попытался ударить меня носком ботинка по уху. Очень грамотно и техника отменная, но в эти игры я играю получше, чем какие-то придурки в розовых рубахах с рюшками. Я подскочил под его ногу, удержал ее на своем плече, подхватил противника под пах, поднял в воздух и театрально грохнул его о землю. Бедняга отлетел и звонко впилился головой в свой любимый «Запорожец».

— Гдье ти так научьилься? — изумленно шеп ула Герда, покуда мой противник, кряхтя и пыхтя, силился подняться на ноги.

— Мой отец всю жизнь проработал в КГБ на задержаниях и захватах, к тому же он был инструктором по мордобою, а я у него единственный сын, и боялся я его, как огня. Вот и весь секрет. Тут хочешь не хочешь, а всякому научишься.

— А что такое КеГеБе? Разфи ето нье еНКеГеБе?

— Нет, КГБ образца марта 1954 года. Очень «человеколюбная» контора..

— Тохдя поньятно. Смотрьи! Он подньялься. Он шьто, из брефна сдьелян?

Он действительно поднялся на ноги, но желание вновь лезть в рукопашную, судя по всему, у него отпало.

— Ах вы ж бандиты! Фашисты! Ну, ничего! Американские агенты не сдаются! — в запале воскликнул он, вытащил из-под мышки пистолет и одарил его счастливым взглядом, который, однако, не сулил нам ничего хорошего. На вид — «Беретта». Плохо. Не люблю пальбу. В тот короткий миг, пока он любовался своим оружием, я выдернул из-за спины свой большой черный «Магнум» и направил ему в голову.

— Трап ды ган! — Эх, я всегда хотел это сказать! — Изи энд слоули. Андестенд?

Он поник и аккуратно бросил пистолет в траву.

— У вас даже пистолеты есть. Что за черная невезуха, — сокрушенно произнес он, а я дал знак Герде поднять «Беретту», что она и сделала и тут же приставила дуло прямо к его виску.