Петр Первый - Светлана Бестужева

Софья, кстати, пыталась использовать имя «старшего царя» Ивана Алексеевича как знамя борьбы против партии Петра. Но Иван отписал любезной сестрице, чтобы она оставила его в покое, ибо он «ни в чем с любезным братом ссориться не будет».

Получается, в то время никто не считал «старшего царя» слабоумным. Иначе Софье в голову бы не пришло апеллировать к имени младшего брата, чтобы вдохновить стрельцов расправиться с Нарышкиными.

Портрет царевны Софьи Алексеевны. Неизвестный западноевропейский художник

Как ни старался Шакловитый, не озлобились стрельцы против «царевниных супостатов», отказались подписать челобитную к Софье, дабы венчалась на царство, «отшибив» навеки Петра от престола. Но нашлись смельчаки, взялись «извести волчонка смертью», но… опоздали. Куда больше нашлось тех, кто поспешил предупредить молодого царя об опасности.

А Петр бросил мать, беременную жену Евдокию и своих «потешных» солдат, вскочил на лошадь и в одной рубашке умчался в Троице-Сергиеву лавру. На защиту молодого царя неожиданно встало высшее духовенство – архимандрит и патриарх. Святейший патриарх даже напомнил Софье, что она всего лишь правительница при государях.

Воспрянувший духом Петр написал брату: «Срамно, государь, при нашем совершенном возрасте, тому зазорному лицу государством владеть мимо нас!» Призывал брата «государство наше успокоить и обрадовать вскоре» жестко и окончательно, показав, кто есть кто. Волчонок внезапно обернулся молодым, сильным волком – вожаком стаи. А стая требовала крови…

В августе 1682 г. Петр прискакал в Троице-Сергиев монастырь, туда же немедленно прибыли и Наталья Кирилловна с дочерью и невесткой, преданные Петру бояре, стрельцы Сухарева полка и его «потешные» полки. На счастье Петра, влиятельный князь Борис Голицын не поддержал замыслов своего двоюродного брата, а решительно перешел на сторону Петра, увлекая за собой многих других знатных бояр.

Федора Шакловитого приговорили к отсечению головы, Василий Голицын был спасен от смерти двоюродным братом, но угодил в ссылку, Софья оказалась в Новодевичьем монастыре. Месяц лишь минул со дня бегства Петра в Лавру, а уже всем казалось странным, как это они почитали за государыню всего-навсего женщину, так ловко выскользнувшую из мрака терема на свет Божий… Семь лет правила Россией – будто и не было этих семи лет. Коротка память человеческая.

Несколько месяцев, правда, пришлось Петру посидеть семейно в Троице-Сергиевой лавре, спасаясь от последнего стрелецкого заговора, изображать из себя «богоизбранного монарха». В Троице-Сергиевом монастыре бояре последний раз видели Петра таким, каким, по их представлениям, должен был быть царь: чинным, немногословным, величавым.

Но, когда опасность миновала, он с легкостью оставил государственные дела на бояр, а сам стал заботиться только о создании армии и флота, частенько бывая в Немецкой слободе, где не только приобретал многие полезные сведения, но и приятно проводил время. «Правила» страной вдовствующая царица.

Уже упоминавшийся князь Куракин в своей книге писал о Наталье Кирилловне так: «Сия принцесса доброго темпераменту, добродетельного, токмо не была ни прилежная и не искусная в делах, и ума легкого. Того ради вручила правления всего государства брату своему, боярину Льву Кирилловичу… Правление оной царицы Натальи Кирилловны было весьма непорядочное и недовольное народу и обидимое. И в то время началось неправое правление от судей, и мздоимство великое, и кража государственная, которое доныне продолжается с умножением, и вывесть сию язву трудно».

К тому же с возрастом Наталья Кирилловна прониклась неприязнью ко всему иностранному и даже собиралась – при активной поддержке духовенства – сровнять проклятую Немецкую слободу с землею, а всех иноземцев выгнать вон из России. Вероятно, царицей руководила обыкновенная ревность: слишком часто Петруша проводил время со своими иноземными друзьями и слишком мало внимания уделял семье, и прежде всего ей, матери. Но было уже поздно: Петр слушал мать лишь из приличия, а поступал всегда по-своему. Да и море его манило пуще Немецкой слободы.

Свобода

В июле 1693 г. Петр с большой свитой поехал в Архангельск: Плещеево озеро сослужило свою службу и стало тесно. Отпуская сына в дальний путь, Наталья Кирилловна взяла с него клятву самому по морю не плавать, только поглядеть на корабли. Петр поклялся с той же легкостью, с какой эту клятву нарушил. Постоянно беременная Евдокия вообще не имела на Петра никакого влияния.

Только в январе 1695 г. Петр наконец вернулся в Москву и застал мать серьезно больной. Это не помешало ему, побыв немного с матушкой, отправиться в Немецкую слободу праздновать возвращение. Там и настигла его весть о кончине Натальи Кирилловны от сердечного приступа на сорок втором году жизни.

Царь Петр трое суток тосковал и горько плакал, не желая видеть никого из своих друзей, приходил ко гробу матери, однако старался не показывать посторонним свое горе…

Теперь не оставалось никого, кто мог бы хоть как-то сдерживать непростой нрав государя. Разве что младшая сестра Наталья, к которой он был очень привязан, но она была всего лишь пятнадцатилетним подростком и могла только горько плакать вместе с братом о маменьке.

Пока была жива мать, Петр поддерживал видимость нормальных отношений с женой: иного Наталья Кирилловна просто не поняла бы. Но Евдокия не слишком умно повела себя после смерти свекрови: не утешала мужа, а хулила покойницу и вообще возомнила себя настоящей царицей. Но умерла «злыдня-свекровь», а вместе с ней исчезла и хрупкая привязанность мужа.

Хотя еще оставался человек, которого Петр побаивался. Уже после заточения Софьи в монастырь он написал «слабоумному братцу» пространное письмо с прямой просьбой о содействии: «А теперь, государь братец, настоит время нашим обоим особам Богом врученное нам царствие править самим, понеже пришли есми в меру возраста своего, а третьему зазорному лицу, сестре нашей, с нашими двумя мужескими особами в титлах и в расправе дел быти не изволяем; на то б и твоя, государя моего брата, воля склонилася, потому что учала она в дела вступать и в титла писаться собою без нашего изволения; к тому же еще и царским венцом, для конечной нашей обиды, хотела венчаться. Срамно, государь, при нашем совершенном возрасте, тому зазорному лицу государством владеть мимо нас! Тебе же, государю брату, объявляю и прошу: позволь, государь, мне отеческим своим изволением, для лучшие пользы нашей и для народного успокоения, не обсылаясь к тебе, государю, учинить по приказам правдивых судей, а неприличных переменить, чтоб тем государство наше успокоить и обрадовать вскоре. А как, государь братец, случимся вместе, и тогда поставим все на мере; а я тебя, государя брата, яко отца, почитать готов».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});