Новенький - Трейси Шевалье

Осей окинул школьный двор наметанным взглядом. У него за плечами был опыт знакомства с тремя школьными дворами, и он знал, как их изучать. Каждая площадка состоит из одинаковых элементов: качели, горка, карусели, брусья, конструкция для лазания вроде «джунглей». Асфальт расчерчен для игры в мяч и вышибалы. В конце баскетбольная корзина. Свободное место для игры в классики и для прыжков через скакалку. Эта площадка отличалась двумя особенностями: пиратский корабль с мачтами и реями, по которым можно карабкаться, и песочница, окруженная деревьями.

Ну, и, конечно, дети, которые везде ведут себя одинаково. Мальчишки беспорядочно носятся туда-сюда, выплескивают энергию, которая иначе не даст им спокойно сидеть на уроках, или играют с мячом, непременно с мячом. Девочки, те прыгают в классики или через скакалку. Одиночки читают в сторонке или сидят на верхушке брусьев, пристраиваются в уголке или жмутся поближе к учителям, где безопасно. Задиры патрулируют и контролируют территорию. И в довершение картины он сам, новенький, который стоит неподвижно посреди этих протоптанных тропинок и тоже играет свою роль.

Всматриваясь в ребят, он преследовал собственную цель: найти союзника. Человека, не похожего на остальных, говоря точнее. Еще одно черное лицо, а если такого не окажется, то хотя бы коричневое или, может, желтое. Пуэрториканец. Китаец. Араб. Кто-нибудь, не похожий на бело-розовых американцев из предместья. Но нет никого. Такие редко встречаются. А если встречаются, от них обычно мало проку. В Лондоне была одна чернокожая девочка на всю школу, родом с Ямайки, так она даже смотреть в его сторону боялась, держалась от него как можно дальше, словно они отталкивающиеся магниты. Она дорожила своим шатким благополучием и не желала присоединяться к его борьбе за место под солнцем. В нью-йоркской школе учились два китайца-близнеца, они, когда их задирали, пускали в ход приемы кунг-фу, в результате – противники в синяках, зрители в восторге. Они тоже держались на расстоянии от Осея.

Со временем Осей научился скрывать, что думает и чувствует в шкуре новенького. Дипломат у них в семье – отец, но Осей тоже своего рода дипломат, он оттачивал навыки в каждой новой школе. Когда отец возвращался домой с новой работы и за ужином рассказывал жене и детям обо всех незнакомых людях, с которыми имел дело, о том, что не мог понять, где припарковать машину или где находится туалет, Осей мог бы заметить: «Мне не легче». Когда отец пожаловался, что все время забывает имя новой секретарши и поэтому обращается ко всем просто «мисс», Оу мог бы поделиться недавним открытием: оказывается, в викторианской Англии хозяева звали всех служанок Абигейль, чтобы не утруждать себя запоминанием их настоящих имен. Оу мог бы поведать, что тоже лихорадочно перебирает в голове имена, чтобы правильно обратиться к учителю перед классом, потому что, если сказать просто «мисс» или «сэр», ответом будут высоко поднятые брови, а класс рассмеется, и положение Осея станет еще хуже. Оу тоже каждый раз приходит на новую работу, его работа – быть новеньким, приспосабливаться – или нет, как получится. Но ничего этого Оу не говорил. Его научили уважать старших – а это значит не задавать вопросов и не вмешиваться в разговор. Если отца заинтересует, как прошел день у сына, он спросит. А поскольку отец не спрашивал, Оу помалкивал.

Сегодня состоялась очередная встреча с новым школьным двором, в котором множество глаз присматриваются к нему, с новой ватагой мальчишек, которые оценивают его. Очередной звонок, который трезвонит так, что и мертвый услышит, очередной учитель, который стоит во главе шеренги и меряет его напряженным взглядом. Все это он уже проходил, все было как обычно. Кроме нее.

Осей ощутил ее присутствие спиной, как огонь, вспыхнувший за плечами. Он обернулся, и она опустила взгляд. До этого она смотрела на его голову. Оу уже перехватывал взгляды других ребят. Похоже, самое лучшее в нем – форма черепа, он округлый и симметричный, без выступов и вмятин. Мама любила напоминать ему, что он появился на свет в результате кесарева сечения, поэтому нежная черепная кость не деформировалась при родах. «Перестань!» – обычно восклицал он, не в силах представить эту картину.

Когда Ди – как здорово, что ее тоже можно называть именем буквы – подняла глаза, огонь перекинулся на него, захватил всего. Глаза у нее золотисто-карие: как прозрачный кленовый сироп. Не голубые, которые так часто встречаются на школьных дворах, голубые глаза у потомков англичан, шотландцев, ирландцев. Голубые глаза у немцев и скандинавов. Голубые глаза у выходцев из Северной Европы, которые переселились в Северную Америку, индейцев с карими глазами завоевали, а африканцев с черными глазами завезли, чтобы делали черную работу. Оу смотрел на нее черными глазами, а она в ответ – карими, как у средиземноморских народов, испанцев, итальянцев или греков.

Она была прекрасна – это слово обычно не используют, когда речь идет об одиннадцатилетней девочке. Чаще говорят «милая» или «хорошенькая». «Прекрасная» предъявляет слишком высокие требования, которым ребенок, как правило, не соответствует. Но Ди была именно прекрасна. Лицо как у кошки, его строение определял костяк – скулы, виски, челюсть, все линии четкие, как в оригами, хотя у большинства девочек в этом возрасте лицо напоминает мягкую подушку. Белокурые волосы заплетены во французские косы, которые веревками сбегают по спине. Оу уловил запах ее шампуня, цветочный, с резкой примесью розмарина. Это был «Хербал эссенс», шампунь, который нравился его сестре Сиси тоже, но не годился для ее африканских волос, потому что содержал недостаточно масел. Она расстроилась из-за этого, и еще из-за этикетки, на которой блондинку с белой кожей и длинными волосами окружали розовые цветы и зеленые листья. Но все равно купила бутылку, просто чтобы нюхать.

Красота этой девочки, которая стояла позади него, была не только внешней. Ему казалось, что девочку изнутри подсвечивает то, что у детей отсутствует или прячется очень глубоко – душа. Он подумал, что не найдется ни одного человека, способного ненавидеть ее, а это большая редкость в нашем мире. Она явилась, чтобы сделать мир лучше. И она уже сделала этот мир лучше для него: заговорила с ним, посмеялась вместе, признала его. И не важно, что другие школьники глядели на них во все глаза и потешались. Оу смотрел только на Ди и не обращал внимания на других.

Когда они шли в его новый класс, Осей решил, что Ди можно попросить о помощи, дело было пустяковое, но крайне тревожило его – а казалось бы, мелочь, по сравнению с тем важнейшим и непреодолимым обстоятельством, что он единственный чернокожий в школе, где учатся только белые.

– Скажи, пожалуйста, у тебя есть пенал? – спросил он.

Ди посмотрела озадаченно:

– Да, в парте. А что? У тебя нету?

– У меня есть, но…

Он зажал скакалки под мышкой и расстегнул свой портфель, ничем, слава богу, не выделяющийся темно-синий рюкзак, который сопровождал его из школы в школу, не привлекая внимания. Чего нельзя было сказать о пенале, который он показал Ди, вытащив из рюкзака только краешек, чтобы никто больше не увидел. Прямоугольная коробка из розовой пластмассы, усеянная красными пупырчатыми ягодами клубники, которые выступали над розовой поверхностью, как огромная азбука Брайля. Оу не смог найти свой пенал, потому что ящики с вещами не успели разобрать после переезда, и мать настояла, чтобы он взял пенал с клубниками, который носила Сиси, пока не выросла. Когда Оу спросил мать, почему она решила, что мальчику подходит розовый пенал с клубничками, она моргнула и ответила: «Осей, школьнику нужно куда-то класть ручки. Не могу же я допустить, чтобы мой сын пошел в школу без ручек».

Он не смел спорить с матерью и не смел сопротивляться, когда она собственноручно положила в рюкзак пенал, а также носовой платок, которым он точно не воспользуется, бутерброд, который он вряд ли съест, и банку кока-колы, которую, скорее всего, в школе не разрешат выпить. В рюкзаке не было ничего полезного, и все же он перекинул его через плечо и пошел с ним в школу. Ему не удалось припрятать пенал по дороге, как он надеялся, потому что мать провожала его до самых ворот, несмотря на все мольбы отпустить одного. Спасибо уж и за то, что не вошла с ним в школьный двор, хотя за оградой стоять осталась и смотрела, пока он не скрылся в здании школы. Больше никто из родителей так себя не вел – в шестом классе уж точно.

Глаза у Ди полезли на лоб при виде розового чуда. Она не выхватила его из портфеля, не стала размахивать им в воздухе, выставляя Осея на смех перед всеми. Она наклонилась и коснулась пальцем одной из ягод, провела по ее выпуклой поверхности и обвела ее контуры в точности, как делала Сиси – та задумчиво поглаживала ягоды, пока учила уроки за столом на кухне. Это было до того, как она стала уносить домашнее задание в свою комнату, закрывать за собой дверь и включать радио. Сейчас Осей не знал, где она делает уроки – и делает ли их вообще.