Проповедник и боль. Проба пера. Интерлюдия (сборник) - Френсис Фицджеральд

– Я думаю, – пробормотал Гарри, – что это весьма странный поступок!

Он спустился по ступенькам и нерешительно остановился.

«И что теперь? – подумал он. – Куда идти?»

На мгновение он замешкался и, приняв решение, направился в сторону Бродвея. К тому моменту, когда он увидел приближавшегося к нему человека в цилиндре, он прошел почти полквартала. Гарри остановился. Затем собрался с духом и, сделав шаг по направлению к мужчине, издал неопределенное бульканье, которое должно было сойти за любезный смешок, и громко заголосил:

– Счастливого Рождества, друг!

– И вам того же, – ответил владелец цилиндра и собрался было пойти дальше своей дорогой, но Гарри не мог позволить себя отвергнуть.

– Мой добрый друг! – Он откашлялся. – Не хочешь ли ты, чтобы я дал тебе немного денег?

– Чего? – пронзительно вскрикнул человек.

– Вы можете нуждаться в деньгах, знаете ли, чтобы… ну, купить детям… э-э… тряпичную куклу, – блестяще закончил он.

В следующий момент его шляпа отправилась в плавание по придорожной канаве; к тому моменту, когда он ее оттуда выловил, человек успел уйти довольно далеко.

– Пять минут потеряно, – пробормотал полный ярости в адрес Дороти Гарри, продолжая путь.

Со следующим встречным он решил применить другой метод. Он будет более вежлив и обходителен.

На горизонте показалась пара – молодая дама и ее спутник. Гарри неуверенно замер на дороге и, сняв шляпу, обратился к ним:

– Поскольку наступает, знаете ли, Рождество и все дарят… э-э… подарки, я…

– Дайте ему доллар, Билли, и пойдемте дальше, – сказала молодая дама.

Билли послушно сунул доллар в руку Гарри, и в этот момент девушка издала изумленный возглас.

– Вот это да, это же Гарри Тальбот! – воскликнула она. – Побирается!

Но Гарри уже ничего не слышал. Едва осознав, что они с девушкой знакомы, он развернулся и стрелой полетел по улице, проклиная собственное безрассудство, позволившее ему ввязаться в это дело.

Он достиг Бродвея и сбавил шаг. Прогуливаясь по ярко освещенной оживленной улице, он решил раздать деньги уличным оборванцам, которых однажды здесь видел. Вокруг царила предпраздничная суета.

Повсюду толпились люди, наслаждавшиеся аттракционом собственной щедрости. Гарри, бесцельно болтавшийся рядом с ними, чувствовал себя не на месте. Он привык находиться в центре внимания, привык к поклонам и приветствиям магазинных клерков, но здесь с ним никто не заговаривал, а один – или даже двое? – имели наглость ему улыбнуться и пожелать cчастливого Рождества, как равному! Нервничая, он попытался заговорить с проходившим мимо мальчиком:

– Послушай, мальчик, я хочу дать тебе немного денег.

– Не надо, – поборол искушение мальчик, – не нужно мне ваших денег!

Сконфуженный Гарри пошел дальше. Он попытался подарить пятьдесят центов какому-то пьянчужке, но заметивший это полисмен похлопал его по плечу и посоветовал не останавливаться от греха подальше. Он приблизился к оборванному мужичонке и тихо прошептал:

– Тебе нужны деньги?

– Я готов, – сказал бродяга, – что за работа?

– Делать ничего не нужно, – разуверил его Гарри.

– Шутки вздумал надо мной шутить? – огрызнулся возмущенный бродяга. – Поищи кого-нибудь еще! – И растворился в толпе.

Затем Гарри попытался всунуть десять центов в руку проходившего мимо посыльного, но мальчик отвернул полу пальто и показал значок «Чаевых не беру!».

Крадучись, как вор, Гарри приблизился к чистильщику сапог и осторожно поместил в его руку десять центов.

Отойдя на безопасное расстояние, он проследил, как мальчишка недоуменно сунул в карман монету, и поздравил себя с первой победой. Но ведь у него оставалось еще двадцать четыре доллара и девяносто центов! Воодушевляющий успех родил план. Гарри остановился у лотка газетчика и так, чтобы торговец это увидел, уронил двухдолларовую банкноту, тут же пустившись бежать. Через несколько минут довольно быстрого бега он, не обращая внимания на любопытные взгляды увешанных свертками прохожих, перешел на шаг и уже мысленно похлопывал себя по спине, когда услышал позади тяжелое дыхание и тот самый газетчик, от которого он только что убежал, сунул ему в руку два доллара и скрылся в мгновение ока.

На лбу у Гарри выступила испарина, он уныло поплелся дальше. Однако по пути ему все же удалось избавиться от двадцати пяти центов, которые он засунул в копилку пожертвований беспризорным детям. Он хотел засунуть туда пятидесятицентовик, но эта копилка была слишком мала. Его первой значительной суммой стали два доллара, которые получили Санта-Клаусы из Армии спасения, и после этого он стал искать их взглядом в толпе, но было уже слишком поздно, и больше они ему не попадались.

Он пересек Юнион-cквер и после получаса кропотливой работы обнаружил, что у него осталось пятнадцать долларов. Падавший мокрый снег, едва коснувшись мостовой, превращался в жидкую грязь, и легкие лакированные туфли, в которые он был обут, насквозь пропитались влагой, – при каждом шаге он слышал, как хлюпает в них вода. Он дошел до Купер-сквер и повернул к Бовери. Количество людей на улицах стремительно уменьшалось, все магазины закрывались, а их обитатели спешили домой. Мальчишки-зеваки отпускали на его счет язвительные замечания, но он, подняв воротник, брел дальше. Ему казалось, что он слышит добродушно-насмешливое: «Счастливы дающие, а не берущие!»

Он свернул на Третью авеню и пересчитал оставшиеся деньги. Сумма составляла три доллара и семьдесят центов. Сквозь сгущавшийся снег он разглядел двоих впереди у фонарного столба. Это был шанс. Он мог разделить свои три доллара и семьдесят центов между ними. Он подошел и хлопнул одного из них по плечу. Тощий, отвратительно выглядевший субъект с подозрением повернулся к нему.

– Эй, не хочешь получить немного денег? – спросил Гарри надменно, так как уже исполнился ненавистью к человечеству в целом и к Дороти в частности.

Услышав вопрос, собеседник пришел в ярость.

– Ага, – ухмыльнулся он, – да ты, кажется, один из этих зануд-благотворителей, из-за которых нам приходится побираться! Давай, Джим, покажем ему, чего нам хочется!

И они ему показали. Они били его, пинали, свалили его на землю и попрыгали на нем, они расплющили его шляпу, разодрали его пальто. А Гарри, задыхаясь, растянулся в грязи, отбиваясь и пыхтя. Он думал о тех, кто в этот самый вечер желал ему веселого Рождества. Веселья было – хоть отбавляй!

* * *

Мисс Дороти Хармон с треском захлопнула книгу. Пробило одиннадцать, а Гарри до сих пор не было. Почему он опаздывает? Скорее всего, он сдался и давным-давно пошел домой. С такими мыслями она поднялась, чтобы потушить свет, но снаружи неожиданно послышался шум, как будто кто-то упал в снег.

Дороти бросилась к окну и раздвинула жалюзи. Действуя руками и коленями, по ступенькам ползло какое-то жалкое подобие человека. На нем не было ни шляпы, ни пальто, ни шарфа, ни галстука, он весь был покрыт снегом. Это был Гарри. Он отворил дверь и вошел в гостиную, оставляя за собой мокрые следы.

– Ну и? – вызывающе сказал он.

– Гарри, – разинув рот, сказала она, – не может быть! Это ты?

– Дороти, – мрачно сказал он, – это – я!

– Что… Что случилось?

– Ничего особенного. Я просто раздал двадцать пять долларов.

И Гарри присел на диван.

– Но, Гарри… – неуверенно начала она. – У тебя синяк под глазом!

– Под глазом? Дай припомнить. А, это был как раз двадцать первый доллар. У меня возникли трения с двумя джентльменами. Тем не менее в итоге мы подружились. Они принесли мне удачу. Я бросил два доллара в шляпу слепому нищему!

– Ты весь вечер раздавал деньги?

– Моя дорогая Дороти, именно так! Я весь вечер раздавал деньги. – Он поднялся и сбросил снег со своего плеча. – Сейчас я должен идти. Там, у крыльца, меня ждут двое… э-э… друзей.

Он пошел к двери.

– Двое друзей?

– Ну… э-э… Те самые джентльмены, с которыми у меня возникли трения. Я пригласил их к себе в гости, чтобы отметить Рождество. Очень хорошие ребята, хотя на первый взгляд могут показаться грубоватыми.

Дороти громко вздохнула. На мгновение воцарилась тишина. Затем он обнял ее.

– Милый, – прошептала она, – все это ты сделал ради меня…

Через минуту он спустился по ступенькам и, взяв под руки своих новых друзей, удалился в темноту.

– Спокойной ночи, Дороти! – крикнул он. – И веселого Рождества!

Проповедник и боль

Уолтер Гамильтон Бартни переехал в Миддлтон потому, что местечко было тихое, и это давало возможность полностью погрузиться в изучение законодательства, чем ему надлежало заняться уже давным-давно. Он выбрал тихий домик недалеко от деревни, обосновав это для себя так: «Миддлтон – пригород, поэтому здесь на редкость тихо. В пригороде же пригорода уединение будет абсолютным, а мне именно это и нужно». Поэтому Бартни нашел маленький домик в пригороде пригорода и поселился в нем. Слева был пустырь, а справа жил Скиггс, знаменитый проповедник церкви «Христианская наука». Именно из-за Скиггса и написан этот рассказ.