Химера (СИ) - Ворожцов Дмитрий

Я ни разу не отказался остаться после завершения тяжелого трудового дня. Не отмахивался выйти в законный выходной для выполнения работы, не связанной с основной. И никогда не задавал вопросов об оплате кровно заработанных сверхурочных. Не было никаких причин для увольнения.

— Евгений Петрович, если это, по вашему мнению, хорошая новость, то какая же тогда плохая?

— Плохая…  Забудь навсегда, что есть специальность экономист. Прочь от нее свои ручонки. Я такие рекомендации разошлю нужным людям! Поверь, у меня хватит на это сил и связей. Твоя планка теперь — кассир в сельсовете в заброшенном колхозе, где-нибудь в глухомани, на краю жизни.

— Я могу хотя бы узнать о причинах увольнения? — спросил я, поникнув от переизбытка новостей.

— Считаешь, я должен объяснять?

— Нет, не должны. Но немного человеческого отношения не помешало бы и по отношению к моей невзрачной персоне.

— Хорошо, Ветров, я скажу, — послышалось в трубке после нескольких секунд томительного ожидания. — Ведь ты неглупый человек и знаешь ответ, но не хочешь признаться в этом. Твой единственный недостаток в том, что ты слишком упорно ищешь объяснения всему. Причем часто там, куда лезть не следует.

— Я лишь делаю свою работу.

— Не перебивай. Хотел услышать объяснения — слушай. Я наконец-то ознакомился с отчетом по результатам проверки компании и «краткой» докладной запиской на девяносто страниц. Это же ты готовил?

— Да, конечно. Над этим я работал.

— Да знаю я, что ты работал. Дважды перепроверил. Такой конец света для моего детища мог только ты изобразить. По-твоему, мой друг, к тому же один из акционеров, на протяжении многих лет обворовывает компанию, необоснованно возмещая налог на добавленную стоимость. В «русскую рулетку» с государством играет? Ну и, конечно, декларация и сопутствующие документы, содержащие ложные сведения о совершенных операциях подписаны не кем-нибудь, а всегда мной лично. Речь, я так понимаю, о сотнях миллионов рублей. Даже статью Уголовного кодекса вывел, не поленился поискать — «мошенничество в особо крупном размере». Про авантюры с недвижимостью и землей в Болгарии я уж вообще не говорю. Ты считаешь, он меня на десяток лет решил в тюрьму пристроить, чтобы я не нуждался в пище и одежде?

— Евгений Петрович, я лишь анализировал данные, — начал я оправдываться.

Меня перебил громогласный бас шефа:

— Все топ-менеджеры, по твоим выводам, обычное жулье. Кто выпуском неучтенной продукции занимается, кто годные изделия в брак отправляет, а после списания вывозит и продает. Наверное, не по одному коттеджу отстроили, похищая материалы и оборудование. Ничего в тебе святого, даже Савельева к этому приплел.

— Я не смотрю на фамилии и должности.

— Да никуда ты не смотришь! Ты как «слепой крот», — рассмеялся он и затянул старую песню: — Стоимость контрактов непомерно завышена, ведь не могут господа устоять перед тем, чтобы не оттяпать лакомый кусочек. Мало им плачу…

— Я проверил сметы и пересчитал, они в приложении лежат.

— Все оплачивается, не глядя, а работы вообще не выполняются, — не обращая на меня внимания, продолжал он. — По-твоему, получается, что у нас в Сургуте даже склада нет, в ремонт которого мы в прошлом месяце десятки миллионов рублей вложили. Значит, вместо того, чтобы деньги для меня и компании зарабатывать, они только и думают, как самим нахапать! Это ты хотел сказать?

— Евгений Петрович. Я не уверен, но…

— Ты и про «офисный планктон» не забыл. Упомянул, что они каждый день тащат домой бумагу, ручки, маркеры, файловые папки и прочую канцелярскую «шелуху». Вроде мелочь, но за год набегают значительные суммы, судя по представленным расчетам.

— Я сам не один раз видел, как это происходит. Никто даже не скрывает.

— Замечательная картина вырисовывается! Вокруг одни мошенники, воры и аферисты. И только ты один такой белый и пушистый, неподкупный правдолюб-альтруист. Ангел во плоти и образец для подражания. Каким образом ты сюда затесался?

— Вы приняли на работу.

— Да замолчи ты уже! — совсем уж гневно одернул он меня. — Я знаком со многими сотрудниками лично. Они хорошие люди и давно работают на меня. А кто ты такой? Трудишься у нас без году неделя. Рядовой бухгалтер в экономическом отделе. Без высшего образования, без родственников, без прошлого. С предпоследним адресом прописки: «Психиатрическая больница? 7» города Нижнего Тагила. Как мы только пропустили…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Я потерял память, выбора особого не было, — оправдывался я, подсознательно понимая, что все это зря.

— У тебя и сейчас его нет. Владимир, ты совершил роковую ошибку. Где ты еще такую хорошую работу найдешь?

Зачем он задавал вопросы, если не хотел слышать на них ответов? Как влияет место прописки на качество труда? Причем тут: знаком лично или нет? В бизнесе нельзя доверять никому.

— Я никогда не ошибаюсь. Удачи вам, Евгений Петрович. Скоро она Вам понадобится, — спокойно сказал я и нажал кнопку сброса, предотвращая поток гневных речей.

Легче, конечно, не стало. Жаль, что так все случилось, но по-другому я не умел. Мне приглянулись люди, с которыми работал, со всей бездной их недостатков и редкими достоинствами. Меня привлекала эта скучная, на первый взгляд, работа, которая затягивала магией цифр. Мне нравился мой кабинет с прозрачными стенами из каленого стекла и видом на бескрайний город. Хоть он и напоминал по размеру склад для специнвентаря уборщиц. Еще и про клинику приплел. И на меня накатила новая волна воспоминаний.

* * *

Вокзальный перрон…  Над головой пылает раскаленное солнце, ноги утопают в вязи перегретого черного асфальта. Полное безветрие. Воздух настолько плотный и тяжелый, что его можно разрубать на куски. Сумасшедшая жара, не спеша, но убедительно убивает все живое. Соломенно-желтая трава на клумбах и почти высохшие останки цветов уже давно живут лишь мечтой о проливном дожде.

Народу почти нет, лишь немногие представители цивилизации ютятся в скудной тени вокзала, прижимаясь к прохладным бетонным стенам. Они то и дело смахивают крупные капли пота со лба и жадно отхлебывают большими глотками живительную влагу из прозрачных сосудов. Судя по удовлетворенным лицам, они никогда раньше не пробовали ничего вкуснее.

Вот бы и мне сделать хоть один глоток…

Обветренные губы и пересохшее горло вновь напомнили о себе. Последнее саднило так, как будто его ободрали наждачной бумагой. Я почувствовал себя одиноким странником на извилистых дорогах жизни, который блуждал по пустыне в поисках священного источника, но так его и не нашел.

Вот он передо мной…  божественный оазис. Только руку протяни…

Мне срочно нужна питьевая вода и человек в камзоле, пропахший потом, кровью и порохом. Последовательность в поиске необходимого неважна.

Множество электрических искорок заскользило по нескончаемым туннелям нервной системы, устремляясь к застоявшимся мышцам. Импульсы несли в себе информацию для действий. Химические вещества в многочисленных клетках расщеплялись, высвобождая энергию для мышечного сокращения. Я пошевелил пальцами на правой руке и затем сделал первый в обновленной жизни шаг. С трудом удержав равновесие, закрепил результат еще одним. Не хотелось бы растянуться на асфальте, воткнув в него белоснежное лицо…

Хотя почему белоснежное? Я могу быть кем угодно и с каким угодно цветом кожи. Негром, азиатом, индейцем…  И, вообще, человек ли я?

В поисках ответов голова закружилась вокруг своей оси и через пол-оборота его нашла. За спиной на перроне я обнаружил отдыхающего «железного монстра». В его мутном от копоти и брызг бурой грязи окне я и увидел незнакомое отражение человеческого существа, взирающего взглядом нахохлившегося попугая. Это я?.. Ничего не шевельнулось в безукоризненно чистой памяти.

Неопровержимый факт — я мужчина. На вид не больше тридцати лет. Спортивное телосложение, европейский тип лица, бледная кожа без капли загара и небесного цвета глаза. Особо выделялись на фоне «фейса» мешки и синева под глазами, от недосыпания или усталости, кто их разберет. Длинный нос, утончающийся посредине, но до Пиноккио, слава богу, далеко. Маленькие уши, тонкие губы, коротко стриженные темные волосы. Недельная грубая щетина и ровный ряд жемчужно-белых зубов. Шрамами жизнь не наградила, по крайней мере, на лице, а значит, особых примет нет. Вот только одет я для этого времени года странно — угольно-черный строгий костюм, белая однотонная рубашка и красный галстук в мелкую голубую полоску. Мог бы надеть и более подходящую одежду: пляжные шорты в цветочек и яркую майку с надписью: «Не дай себе засохнуть».