Из списков части исключён - Владимир Мищенко

ничего. К тому же я сам виноват. Если бы я не оказался подопытным кроликом, мне и самому было бы интересно. А так остается только ждать да надеяться на вашего Гамбриниуса.

– Он не наш. Он – гоблин.

– Час от часу не легче.

– Это почему же, молодой человек?!– Услышал я громкий голос того, кто и занимался моим лечением – Гамбриниуса. Язык мой – враг мой. Ляпнул языком, не подозревая, что меня могут услышать, и обидел этим человека, хоть и гоблина, который меня же и лечил.

– О, уважаемый Гамбриниус, вы меня не правильно поняли. Я хотел сказать, что вероятность такого заражения крови меня удручает, но ваши коллеги только что рассказали мне о том, что вы непревзойденный целитель и пользуетесь заслуженным уважением и славой у обоих народов – у вашего и ихнего.

– Никакие они мне не коллеги.– Заметно подобревшим голосом ответил он мне.– Эти козявки только учатся, и их заслуга только в том, что они умеют говорить на вашем языке, да чуть-чуть сведущи в приготовлении отваров.

Я посмотрел на эльфов (или эльфиек?). Они кипели от возмущения, но молчали. То ли нервы у них были хорошие, то ли из-за уважения. Всем известно, что у всех гениальных людей свой бзик, и с ним приходиться мириться.

– Мы лучше пойдем.– Одновременно сказали Маша и Даша и вышли под аккомпанемент сердитого ворчания Гамбриниуса, хотя выражение и блеск его глаз говорили, что это в целом добродушный и даже с чувством юмора, старикашка. Хоть и гоблин. Ну, что ж, у всех свои недостатки. После того, как дверь закрылась, он повернулся ко мне.

– Ну-тес, я смотрю, что выбранный способ и методы лечения уже дают свои результаты. Я рад за вас, господин.

– Помилуйте, какой же я вам господин.

– Как какой? Самый настоящий, утвержденный на общем совете. После того, что сделали вы, после восстановления равновесия, все единогласно проголосовали за присвоение вам этого звания. Сейчас поясню: на нашем языке, для простоты будем между нами называть нас гоблинами, хотя это далеко не так, но пусть условно будет так, это звание звучит, конечно, по-другому. На языке эльфов, условных эльфов, а их речь напоминает мне звон хрустального колокольчика в ночном лесу или звон падающих снежинок тихим вечером, звучит совсем по-другому. Точно так же, как в Англии называют сэр, а в Германии – герр. В России принято слово господин, хотя есть и некоторые другие, типа сиятельство, превосходительство, но все равно, в их основе лежит слово господин.

– А что ж такого сделал я, если удостоился такой чести, что обо мне вспоминали на совете, да, к тому же, на общем?

– Вы вернули миру равновесие. Не больше и не меньше. Злость, зависть, наговоры и прочее затуманили головы наших народов. На них нашло какое-то затмение. Как – будто попали в какое-то ядовитое облако, где слова доброта, прощение, жалость вообще не существуют. А ваш поступок был подобен солнцу, выглянувшему из-за тучи и растопившему своими лучами это облако. Стоило только одному на совете сказать это, как все вскочили, начали кричать, радоваться, обниматься. О войне все забыли. Ведь в этот день должно было свершиться генеральное сражение. Вы вмешались в битву в самом начале, когда передовой отряд гоблинов попал в засаду и был уничтожен. Но, все равно, к месту битвы стекались с обеих сторон огромные армии. Может быть, вы почувствовали, как среагировала природа на скопление в одном месте такого количества наших народов. И, если бы началась битва, и во время боя мы перемешались, то начался бы невиданный ураган. Он снес бы многие ваши города, хоть они сделаны из бетона. А что творилось бы вокруг самого поля – вообще трудно представить, даже невозможно. Но вы своим поступком спутали карты тем, кто это устраивал. Во всем происходящем ваш поступок был так нелеп, неординарен, что командиры сбились с того, что надо делать и зачем. Мы были вынуждены сесть за стол переговоров, где и прозрели или очнулись. Вот так. И хотя на Избранного вы совсем не похожи, тем не менее, вы совершили поступок, приравненный к подвигу избранного.

– Да-а. Если честно, то я даже и не предполагал таких последствий, хотя бы потому, что не предполагал о вашем существовании. Обычно в таких случаях говорят: на моем месте так поступил бы каждый.

– Но поступили вы, а не ваш товарищ, с которым вы шли.

– Вы и это знаете?!

– Конечно. Нам надо было узнать о вас побольше, чтобы принять решение.

– Жить или не жить. Вот в чем вопрос.

– Увы, да. Но и не только жить или не жить, но и доверять или не доверять – это лежало в первооснове.

– То есть, если не доверять, то и не жить.

– Ну,… возможно сказать и так, хотя….

– Слушайте, мы взрослые люди. У нас – людей для того, чтобы скрыть какой-то госсекрет могут убрать и не одного человека. Нет человека – нет проблем. Так учил еще сам товарищ Сталин.

– Увы, увы. В вашей Библии было хорошо написано: « Кто сам безгрешен, тот пусть первый бросит в нее камень“.

– Во-во.

– Да, поэтому мы проверили вас по многим вопросам. И, кстати, выяснили, что одна семья – ваши дальние родственники по отцовской линии достаточно долго жили в своем деревянном доме с гоблинами.

– Вах.

– Да, да. А что такого? Они не первые такие.

– А я и не знал этого.

– У нас не любят болтунов. Болтуны долго не живут.

– Намек понял.

Разговаривая со мною, Гамбриниус успел осмотреть мои царапины, смазать их какими-то мазями и заново забинтовать.

– Ну-тес, господин, мое присутствие здесь, как доктора, уже излишне. На вас заживает, как у собаки.

– Господин Гамбриниус, у нас обычно говорят, как на собаке. Хоть суть та же, но нет ассоциации, что тебя называют собакой.

– Если для вас это принципиально, то я учту это в дальнейшем.

– Это, конечно, не смертельно, но… самое главное – большое спасибо за лечение. Жжение, боль прошли. Чешется, значит, заживает.

– Правильно. Я рад, что вы довольны лечением. Я так и доложу на совете.

– Обязательно. Передайте, пожалуйста, им мою благодарность в том числе.

– С удовольствием. А теперь хочу откланяться, но, напоследок, последний инструктаж: повязку завтра утром снять. Еще сутки постарайтесь поменьше потеть и почаще омывайтесь водою, душ и так далее. Все понятно?

– Предельно.

– Тогда я забираю Машу и Дашу и ухожу.

– А проститься? Как же даже до свидания не сказать. Они же перевязывали меня.

– Ничего. Это их