Подкаменная Тунгуска - Сергей Шведов

Странное существо глубже натянуло на уши вязаную шапочку с помпончиками и в упор глянуло на Ерофеича бойницами-прорезями век. За ресницами не видно было глаз. Под плоским носом была ещё одна прорезь — плотно сжатые узкие губы, которые так же не шевелились, как и веки не моргали.

— Вот так-то, с непокрытой головой при госте не ходить! Заговоры тунгусские не шептать! Меня не позорить. А теперь марш в свой закуток и сиди там как мышь под метлой, пока еда в печи не поспеет, — отдал приказание Ерофеич, щёлкая кедровые орешки ядрёными белыми зубами, которые стояли плотно в ряд — один к одному, все как на подбор.

Комнат в огромной избе не было совсем, по старорусской заведёнке. Только закутки с полатями, отгороженные полустенками, как стойла в конюшне, и закрытые ситцевыми занавесками.

Диковатое создание юркнуло в свой загончик и сгорбилось там комочком на медвежьей шкуре перед маленьким телевизором. Ситцевую занавеску прислужница прикрыла только наполовину. Переключала канал за каналом так быстро, что невозможно было взглядом схватить картинку на экране.

— Ей что в печку на огонь, что в телевизор пялиться, — крякнул с досады Ерофеич. — Ты, док, просто не замечай её, будто бы её и нет. Глядеть на неё тошно!

— У меня был кот, который любил мультики смотреть.

— Моя тунгуска тоже мультики любит. Особенно китайские. Да ещё моды всякие. И хихикает еле слышно, как та дурочка с тряпочкой.

— Спутниковая антенна хорошо ловит?

— Плохо. Идут только китайские каналы. Тунгуска особенно любит один такой китаянский — на эвенкийском языке. И чёрт его знает, о чём они там говорят, чему её учат. Может, и к недоброму подбивают.

— А по-русски хорошо понимает? — спросил гость, начёсывая волосы на розовую лысину, чтобы потом закрепить их заколкой-невидимкой.

— Сам же слышал — «моя-твоя-не-понимая»… С десяток русских слов в запасе, а так всё больше руками показывает, если ей что надо. При ней можешь смело обговаривать наши дела, как при каменном истукане. Всё равно ни до чего не допетрит.

— Как же ты с ней общаешься?

— Без единой закавыки! Она команды выполняет совершенно точно, как дрессированная псина, похлеще охотничьей лайки. Ты её не опасайся, док. Она зверёк хоть и дикий, вонючий, но полезный и не кусачий. Даже не огрызается, когда её бьют.

Гость приложил палец к уху и кивнул на странную женщину:

— По-моему, ты ошибаешься… Гляди, как ушки навострила! Она всё понимает. Заметил, даже шапочку с одного уха приподняла, чтобы лучше нас слышать? И занавеску до конца не задвинула, чтобы за нами подсматривать.

— Не боись! Она, как тот зверь в тайге, на любой шум ушами водит, да ни в чём толком не разбирается.

3.2

Гость отогрелся и разрозовелся в тепле. Теперь он выглядел точь-в-точь, как состоятельный ребе в старинных театральных пьесах из жизни обитателей штетлей в зоне оседлости царской России. Высокий, дородный, с сытым брюхом, блестящими глазами-маслинами навыкате, сочными красными губами, ухоженной чёрной бородкой и правильными чертами лица. И притом очень красивый, как не без зависти подметил довольно-таки страшненький на мордочку Ерофеич.

Если б не маосталинисты, сидеть бы такому роскошному господину в белом костюмчике в казино на берегу тёплого моря и деньги грести под себя лопатой. Вот же нелюди, эти маосталинисты — сами не живут и другим не дают. Эх, Ерофеичу хоть бы капелюшечку такого роста, красоты, дородства и достоинства, как у гостя!

— Отогрелся, док? Давай теперь выпьем по маленькой для настроения и подзакусим для аппетиту перед обедом.

Гость, как заслышал про выпивку, оторопело выпучил и без того круглые глаза навыкате. На лбу проступила испарина. На скулах сжимались и разжимались желваки, словно лицо вот-вот перекосит судорога.

— Давай лучше просто чайку с мороза, без алкогольного баловства, — ответил он, как только прокашлялся.

— Ты не запойный часом? — хитренько прищурил конопатые веки Ерофеич.

Гость несколько раз глубоко вздохнул, словно борясь с приступом удушья. Потом с трудом выдохнул:

— Нет!

— Вера иудейская не дозволяет?

— Православный я, сколько раз повторять! Ни кошер, ни халяль ни ахимса меня не сдерживают.

— Так чо ж тебя от одного намёка на выпивку так корёжит?

Гость опустил мясистый подбородок на грудь, вытер носовым платком с цветочками вспотевший лоб и прохрипел перехваченным спазмой горлом:

— Аллергия у меня на спиртное.

— Подшитый али заговорённый?

— Тебе не понять, мужик! — с трудом выдохнул гость, как астматик перед приступом.

— Всё! Далее пытать не буду, а так-то оно и лучше, док, без водки-то. Тайга пьяницам не мирволит. Успеется нам выпить.

— Ты сначала покажи, что у Пса Габыра хапнул.

— Чаво? — испуганно дёрнулся Ерофеич.

— Ну, то самое, за что он твою душу в карты выиграл и велел тебя в вечную кабалу продать.

Ерофеич сник, вяло махнул рукой и пробормотал неохотно:

— Ладно, все свои припрятки тебе покажу, а то и сам забуду про них, как тот бурундук забывает, где кедровые орешки в тайге припрятал. А они потом прорастают новым лесом.

3.3

Ерофеич забрался на приставную лестницу и извлёк из схрона под притолокой двери симпатичный чемоданчик, похоже, что из крокодиловой кожи.

— Японский крокодил, — с нежностью стёр он пыль рукавом с лакированной крышки.

— Так уж и японский! — усмехнулся док. — Что-то я о крокодилах в Японии не слышал. Пожрали всех, наверное, если таковые там и были.

— А то как же! Японский. С наборным шифром, два замка. Настоящий сейф. Как забудешь комбинацию цифр, так сам хрен откроешь.

В чемоданчике лежали пачки валютных кредиток, запаянные в плёнку, прозрачная папка с документами и цветная фотография, похожая на открытку с видом на море. На ней — машина на лужайке перед домиком с садиком.

— Гроши считать будешь?

— И без того помню, какую сумму я Псу Габыру за тебя проплатил.

— Тогда забирай своё! — выложил валюту Ерофеич на стол. — Ни копеечки не тронул. Зато это вот моё!

Он показал документы и фотографию с домиком у моря и машиной во дворе.

— Есть куда на старости лет приткнуться и кости у тёплого моря погреть. Посёлок Карачун. Чёрное море — почти что Сочи. Смотри и завидуй!

Гость презрительно отодвинул от себя запаянные в плёнку пачку с валютными кредитками:

— Мне от твоей бедности ничего не надо, мужик.

Ерофеич поджал губы от обиды.

— А о черноморском побережье в нынешней Русской державе забудь, мужик! Оно теперь не для нас. Маосталинисты шпильманов и убийц не жалуют. Можешь вдоволь полюбоваться, чуть-чуть помечтать, но это уже не для нас с тобой. В Восточной Сибири ещё кое-как можно развернуться крутому и лихому человеку, пока ею Международная комиссия по дерусификации временно распоряжается. А в России, то есть в новоиспечённой Русской державе, тебе ловить нечего.

— С чаво-то так-то вдруг? — выпучил глаза Ерофеич. — Мне обещались кореша, что документы на домовладение стопудово у любых юристов прокатят.

— Налоговые фискалы первым делом спросят, откуда у зачуханного таёжника Куздрина (ну, официальную фамилию ты себе, конечно, в документах другую выдумал, покойничек) нелегальные доходы. И оттяпают у тебя домик у моря за неуплату налогов. И повезёт тебе, если сошлют счастливого домовладельца на южный берег моря Лаптевых, а не тихо шлёпнут в подвале МГБ, оборудованном суперсовременным крематорием.

— Мне пацаны с Магадану обещали такую отмазку справить, что сам генеральный прокурор из Москвы не придерётся.

— На маосталинистов в новой России старые ходы не действуют. И твоих пацанов давно нет в Магадане. Там следствие ведёт компьютер-психоанализатор. Проверяет пункты обвинения компьютер-прокурор, а компьютер взяток не берёт, в ресторанах не гуляет, в сауне с девками не оттягивается.

— А если оператору за компом дать на лапу?

— Если он сам тебя не пошлёт подальше, то его народный контроль пошлёт так далеко, что он концов своей судьбы не увидит.

— А куда ссылать-то? У русских Восточной Сибири с вечной мерзлотой больше нет.

— Ну и тундра ты, мужик! Нынче в Москве просчитали, что лагеря для зэков убыточны. Деловых и лихих людей маосталинисты высылают за границу в развитые страны с либеральной экономикой и неограниченной свободой предпринимательства.