Казаки - Игорь Липин

В рот он взял тонкую пластиковую трубку, а другой её конец подсунул под себя. Это был старинный казачий приём для того, что бы пар от дыхания не выдавал схорон. Недоумевали враги, найдя у мертвых или пленных казаков среди снаряжении такие трубочки — зачем они их таскают? Только секрета этого никто не раскрывал…. Задремалось Митяю. Бессонная ночь и усталость сделали своё дело.

Очнувшись от сна, вздрогнул от ужаса. Заснуть в засаде непозволительно. Хорошо еще, что один лежит. А так бы, как пить дать, глаза лишился бы![10]

Прислушавшись к вою ветра, Митяй решил, что может себе позволить немного пошевелиться. Очень важно чтобы снег над ним, подтаявший от тепла, уплотнился и слегка приподнялся в виде купола. Тогда будет возможность, изредка переворачиваясь с боку на бок, хоть немного восстановить кровообращение в затёкших членах. Да и снизу тело меньше мёрзнуть будет. Затосковал Митяй. Сколько ещё придётся лежать под снегом, прислушиваясь к звукам сверху, неизвестно. Чучело зайца пока рано наружу высовывать: в момент снегом занесёт — вместо него только холмик останется. Самое трудное в военном деле это, конечно, время в засаде коротать. Казаки-наставники на сборах учили, что в таких случаях надо думать о чем-то тёплом и хорошем…

…Свою мать Митяй почти не знал. В памяти смутно всплывал ласковый голос, певший что-то задушевное, большие чёрные, слегка раскосые глаза и мягкие тёплые руки. Из рассказов знал он, что отец по весне подобрал в тайге беженку, неизвестно как там очутившуюся. Истекая кровью, из последних сил, она отбивалась от стаи диких крыс. Когда притащил девушку Степан Ботаник домой, хохотали над ним станичники. Сильно мелкая, худая да ледащая баба была. Как говорила казачья поговорка: «ни сиськи, ни письки, и жопа с кулачек». Отец Митяя мог бы легко добыть себе справную кобылистую крысятницу или работящую умелицу-мастеровую. Да и станичные девки на него засматривались… А он же, словно старик немощный, подобрал себе неизвестно кого! Добро бы на мясо пустил свою находку, так нет, он нянчиться с ней начал и с ложечки кормить. Чудак-человек. Одно слово — Ботаник!

К удивлению всех, выходил девку Степан, и ещё больше чудить начал. На руках носил её по землянке, песни пел ей, да стихи свои читал. Рассказывали станичники, что, однако, мать Митяя бабой оказалась необыкновенной. Вечерами, возле большого костровища, стала она на радость всему казачьему люду «концерты» показывать. Умела на руках, не хуже чем на ногах, ходить. Ещё так в кольцо ловко сворачивалась и свои же ноги себе за плечи закидывала, что все диву давались.

Гибкость в ней была нечеловеческая!

Вот только с детьми не ладилось. Всё мёртвые рождались. А когда Митяй наконец-то живым родился — занеможила его мать. Чуть больше года после его рождения прожила и от внутренней хвори померла. Сильно плакал, рассказывали, после её смерти Степан Ботаник. Рыдал как ребёнок малый. На тризну даже не пошёл, где-то в тайге проблукал почти неделю. Баяли казаки, что и тризны-то не получилось. Мяса с покойной оказалось совсем мало, не больше чем с дикой крысы, а слова толкового про неё тоже никто сказать не мог. Только про одни «концерты» тосты и произносили. Больше никто ничего хорошего не вспомнил…

С тех пор стал отец Митяя невесёлым, а после смерти деда совсем погрустнел. Целыми днями сидел с Митяем в землянке, учил его читать да сам книги писал. На баб совсем смотреть перестал. Даже, когда на Ярмарку ездили, обходил стороной он «весёлые кварталы». Несколько раз казаки, жалеючи Ботаника, приводили в землянку к нему пленных девок, только с руганью прогонял он их. Всё жену свою забыть не мог…

А вскоре случилось так, что остался Митяй совсем один и перешёл на попечение станичному обществу…

Взгрустнулось. Не дай Бог сейчас не вернётся он из дела…. Сожрут его враги, а косточки крысам своим скормят. На этом и кончится их род Клещеногов — Ботаников… Спохватился Митяй. Это, однако, он совсем не о том думает. Нельзя в засаде сидючи унынию предаваться! Лучше всего молитву прочитать. Великие Боги обязательно должны услышать его, дать успех и удачу. Жаль, что рукой отсалютовать нельзя, но ничего, молитвенное слово и без этого должно помочь:

Широкий простор для мечты и для жизниГрядущие нам открывают года.Нам силу дает наша верность Отчизне.Так было, так есть и так будет всегда! [11]

ГЛАВА ПЯТАЯ

К полудню пурга стала стихать и Митяй осторожно, через прокопанную дырку в снегу просунул на поверхность заячье чучело. Пруточком, привязанный к задним лапкам, он время от времени слегка дергал его. Наверху должно было создаться впечатление, что раненый заяц пытается ползти или бьётся в агонии. Охотничий приём был не нов — так иногда добывали диких крыс. Но вот неприятеля на чучело ещё никто не подманивал…. Сейчас, после пурги, часовые скорее всего должны в бинокль осматривать местность и обязательно увидят чучело. Наверняка на приманку клюнут.

Прохор, таким хитростям его научивший, всё-таки голова!

От волнения пробирала дрожь и пересохло в горле. Схватка с неизвестным противником страшила. О том, каким он окажется — высоким или низким, здоровенным или слабаком, Митяй старался не думать. В шутейных драках ему приходилось биться до крови не раз. Но это было совсем не то. Впервые он должен был схватиться с соперником насмерть. А если их окажется несколько?… Хотя, навряд ли за одним зайцем пойдут толпой…. Второй часовой должен будет из окон прикрывать идущего.

Вот оказывается почему Прохор учил, чтобы он в трёхстах шагах от здания запрятался! На таком расстоянии прицельный выстрел из арбалета трудно сделать, да и от погони потом удирать легче. А если дальше, то зайца не заметят.

Митяй покрепче сжал в кулаке кастет и, не двигаясь, стал поочерёдно напрягать и расслаблять все мышцы. Так учили. Если ноги-руки, закостеневшие после длительного лежания, подведут его — это будет верная погибель…

Как он ни прислушивался, всё равно пронзительный скрип снега раздался неожиданно. Шаги, показалось, были почти над самой головой. Волнение прошло.

Слух обострился до предела. Вот всё стихло… Похоже, человек остановился где-то рядом и разглядывает зайца. Что-то насторожило его. Всё равно должен подойти ближе… Точно, идёт! Снежная кровля вдруг просела. Да это же чужие лыжи стоят прямо на Митяе! Пора!

Откинув пленку, он резко сел, разметав куски снега, и с силой толкнул человека, стоявшего над его укрытием. Дневной свет слепил и резал глаза. После темноты убежища он почти ничего не видел! Этого никто не мог предугадать. Поспешно вскочил и, приняв боевую стойку, ударил наугад, но рука с кастетом провалилась в пустоту. Почти в это же мгновение Митяй получил в ответ хлёсткий удар в висок, от которого в глазах стало наливаться багровым цветом. Коварный толчок в пах, а затем в грудь, опрокинули на спину. Боль пронизала всё тело и затуманила мозг.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});