Оттенки серого - Джаспер Ффорде

теперь и отец находился под давлением: если из-за него этот тип посереет, на счет отца запишут отрицательный отзыв и придется давать серьезные объяснения. Неудивительно, что цветоподборщики старались пропускать мимо ушей крики о помощи.

– Мы собирались посмотреть на кролика, – пробормотал он, надевая очки на пациента. – Дай мне 35–89–96.

Я порылся среди небольших стеклянных кружочков в его портативном чемоданчике, выбрал линзу и протянул отцу, повторив «35–89–96» тоном знатока.

– Шестьдесят восемь пунктов, две фут-свечи, левый глаз, – сказал он, устанавливая линзу в очки, потом набрал необходимое световое значение на импульсной лампе.

Послышалось тихое гудение – аппарат заряжался. Я указал время, код, дозировку и глаз на лбу у мужчины, чтобы другие специалисты поняли, в чем заключалось лечение. Когда маячок зарядился, отец распорядился: «Закрыть глаза!» – и все присутствующие крепко зажмурились. Раздался пронзительный визг, и маячок послал вспышку через корректировочную линзу на сетчатку пациента и далее – в зрительную кору мозга. Меня охватило странное чувство, что к этому невозможно привыкнуть. Я впервые проходил лечение вспышкой в шесть лет, по случаю потери зрения (лихорадка Эбола с корью и гриппом штамма H6N14), и в течение краткого, восхитительного мгновения мог видеть музыку и слышать цвета – по крайней мере, ощущение было именно такое. Потом весь день я исходил слюной (обычный симптом), и неделю меня преследовал запах хлеба (необычный симптом).

Пурпурный напрягся – свет полился в зрительную кору мозга. Светло-оранжевая линза должна была привести его в сознание. Как именно это делалось, никто не знал. Хроматикология приносила громадную пользу Коллективу, но теоретические основы ее оставались почти неразработанными. Правда, для отца это было неважно. Он не смешивал цвета и не занимался поиском новых, а лишь диагностировал проблему и выбирал нужный оттенок. Когда он хотел поскромничать, то называл это «лечение числами».

Пациент смеялся, не приходя в сознание: такое случалось редко, но все же случалось. Однако ему становилось все хуже.

– Мигающий желтый, – сказал я, глядя в монитор.

– Мы теряем его, – выдохнул отец, протягивая обратно линзу 35–89–96. – Дай мне 116–37–97.

Я нашел светло-зеленый диск и вручил ему. Отец вставил ее – на этот раз в другую половину очков – и снова крикнул: «Закрыть глаза!» Последовала вспышка, левая нога мужчины резко дернулась, а диоды замигали красным и желтым. Отец тут же велел подать ему 342–94–98, чтобы добиться ровного красно-охристого свечения и уничтожить эффект от 35–89–96. Это немедленно возымело действие, но совсем не то, которого мы хотели. Пурпурный дернулся, все признаки жизни исчезли, монитор на ухе загорелся ровным красным светом.

– Он умер, – сказал я.

Все, кто смотрел на нас, глубоко вдохнули.

– Только от 342–94–98? – недоверчиво протянул отец. – Не может быть!

Он проверил линзу, которую я дал ему: никакой ошибки. Отец вытер лоб, вынул из чемоданчика песочные часы на девяносто секунд и поставил их на пол. После остановки сердца кровь отливала от сетчатки в течение девяноста минут. После смерти глаза в пациента уже нельзя было влить никакого цвета: бесповоротный конец. Плохо, очень плохо: не только потому, что мы имели дело с пурпурным, но и потому, что срок его жизни оказался ниже ожидаемого. А это означало разбазаривание общественных средств.

Отец попробовал дать еще несколько вспышек с разными стеклами – без толку – и принялся думать вслух. Песок в часах медленно тек.

– Все безрезультатно, – выдохнул он, обращаясь ко мне. – Здесь нет очень нужных вещей.

Все вокруг молчали, затаив дыхание. И продавцы, и покупатели тупо глядели перед собой. Помощи ждать было не от кого. НСЦ работала только с декоративными, а не с лечебными цветами. Конечно, они производили смеси, позитивно действовавшие на сознание граждан, но лишь под надзором главного специалиста по цвету.

Внезапно меня осенило:

– Ничего не вышло, – прошептал я, – потому что он не пурпурный!

Отец нахмурился. Подмена собственного цвета была делом почти что неслыханным и каралась штрафом в тридцать тысяч баллов – можно сказать, полной перезагрузкой. Все равно что сразу сесть на ночной поезд.

– Даже если так, что нам это дает? – тихо произнес он. – Красный, синий, желтый? И в каких пропорциях? Перебор всех возможных комбинаций займет полгода!

Я посмотрел на запястье мужчины, которое все еще продолжал сжимать, и впервые заметил, что ладони его шершавы, что у одного пальца не хватает фаланги, а ногти неухоженны и обгрызены.

– Серый.

– Серый?

Я кивнул. Отец уставился на меня, потом на пациента, потом на часы, где падали последние песчинки. Не имея никакого плана действий – разве что «ждать и надеяться», – отец убрал корректировочные линзы, выбрал стеклянный кружочек, вновь прокричал: «Закрыть глаза!» – и направил вспышку на мужчину. Эффект оказался моментальным и очень сильным: серый дернулся, сердце его забилось, индикатор над монитором засветился ровным желтым. После нескольких тщательно продуманных перемен линз – реакция пациента каждый раз была незамедлительной и, что важнее, предсказуемой – мы добились мигающего зеленого света. Собравшиеся с облегчением заговорили о том, что отец заслуживает минимум наивысшего отзыва, А++, и дополнительного талона на торт за спасение жизни такого – предположительно – именитого гражданина. Мы с отцом обменялись взглядами, но он решил пока что не раскрывать тайны. Во-первых, это могло повредить полному восстановлению. Во-вторых, Коллектив нуждался в каждом сером – намного больше, чем в пурпурных, хотя об этом никто не осмеливался говорить.

Кто-то вбежал в магазин и тоже встал на колени рядом с пациентом. Это оказалась госпожа Рози, младший цветоподборщик, которая изумленно поглядела на отца, заметив, сколько цифр с обозначениями цветов записано у мужчины на лбу. Отец быстро рассказал ей о цветоподмене.

– Вы шутите? – спросила Рози, сразу же занервничав, словно, столкнувшись со столь тяжким преступлением, она невольно становилась соучастницей.

– Я серьезен, как никогда в жизни. Можете сказать, кто это?

– Он не из наших, – ответила девушка, присмотревшись. – Возможно, приговоренный к перезагрузке серый, которому нечего терять. Дайте-ка взглянуть…

Она расстегнула рубашку серого в поисках почтового индекса, но в этом месте кожа была порезана, и рубец не позволял прочесть код целиком. Итак, этот человек не только совершил цветоподмену, но и попытался скрыть свой индекс.

– Похоже, что начинается с ЛД2, – сказал отец, внимательно разглядывая изуродованную плоть, – но остального разобрать не могу.

Госпожа Рози взяла левую руку серого. Фаланга среднего пальца была отрублена, чтобы нельзя было идентифицировать его по ногтевому ложу. Кто бы это ни был, он не хотел, чтобы его опознали.

– Как по-вашему, отчего ему стало плохо? – спросила девушка, заполняя листок с отзывом, чтобы мы могли двинуться дальше.

Отец пожал плечами:

– Вероятно,