Ферма - Том Роб Смит

Она говорила и говорила, торопясь и захлебываясь словами. Мысли и образы, теснившиеся у матери в голове, хлынули наружу бурным потоком, быстрым и стремительным, но по-прежнему управляемым. Мама оказалась права: она была сама на себя не похожа, и голос ее звучал на повышенных нотах, резкий и непривычный, но по-прежнему завораживающий и убедительный. Казалось, она обвиняет, выносит приговор и поверяет мне свои самые сокровенные тайны одновременно. В аэропорту и по пути домой мать разговаривала со мной совершенно по-другому. А вот такой я никогда прежде ее не видел — энергия буквально переполняла ее, и она задыхалась от избытка чувств. Это был не рассказ, а театральное представление. Неужели мать действительно боится меня? Во всяком случае, руки ее и впрямь дрожали, когда она положила зеркальце на стол, а не обратно в сумочку. Очевидно, это был знак, что она будет вынимать ее содержимое вещь за вещью. Признаюсь откровенно, если раньше я просто не успел испугаться, то теперь мне стало страшно. Пожалуй, в глубине души я все-таки надеялся, что вся эта история разрешится как-нибудь сама собой, в этой самой комнате, и нам не придется впутывать в нее ни врачей, ни детективов — наступит благополучный конец, произойдет мягкая посадка, и жизнь наша легко и просто вернется в прежнее русло. Однако же в поведении матери сквозило такое возбуждение, что мне стало понятно: либо она и в самом деле очень больна, либо же в Швеции действительно произошло нечто ужасное, с чем она не смогла справиться в одиночку.

Очень многое зависит от того, поверишь ли ты мне, и я понимаю, что эта ноша может оказаться для тебя непосильной. Признаюсь, учитывая, сколь высоки ставки, соблазн злоупотребить нашими отношениями и сыграть на твоих чувствах очень велик. Но я постараюсь не поддаться ему, потому что мой рассказ должен твердо стоять на собственных ногах, опираясь на непреложные факты, а не на твою любовь ко мне. Вот почему ты должен видеть во мне не свою мать, а Тильду, обвинителя…

Не расстраивайся! Постарайся сохранить объективность. Именно в этом сегодня и заключается твой сыновний долг.

Вскоре ты начнешь спрашивать себя, как мог Крис, добрый и мягкий мужчина, который был тебе таким славным отцом, оказаться в центре столь серьезных обвинений? Подумай вот о чем. Он слаб духом, и этим могут воспользоваться другие, чтобы манипулировать им. Он предпочитает компромисс конфликту. Он легко сдается и отступает. Ему можно силой навязать чужое мнение. И, подобно всем нам, у него есть свои побудительные мотивы и стремления. Я полагаю, что есть человек, который ввел его в заблуждение и манипулировал его сознанием. И этот человек — злодей и преступник.

* * *

Мой отец мог распознать любое растение и цветок, он никогда не повышал голоса, ему нравилось бродить по лесу, и мне нелегко было представить его виновным в совершении тяжких преступлений. Мать совершенно точно уловила мои колебания и отреагировала на них с потрясающей восприимчивостью.

Тебе не нравится это слово?

Злодей.

Оно кажется тебе фальшивым и ненастоящим?

Но ведь злодеи существуют на самом деле. Они живут среди нас. Их можно встретить на любой улице, в любой общине, в любом доме — и на любой ферме.

Кто такой злодей? Это человек, который не остановится ни перед чем в погоне за своими желаниями. И я не могу найти более подходящего слова для описания того человека, которого имею в виду.

В этой сумочке лежат улики, которые я собрала этим летом. На самом деле их больше, но это все, что мне удалось в такой спешке тайком вывезти из Швеции. Пожалуй, будет лучше, если мы рассмотрим каждую в хронологическом порядке, а начнем вот с этой…

* * *

Из переднего кармашка сумочки мать достала органайзер с переплетом из черной кожи. Такие были в моде лет двадцать назад. В нем оказались какие-то бумаги, фотографии и вырезки из газет.

Поначалу я намеревалась лишь записывать в него свои мысли, но со временем он превратился в самую важную покупку, которую я совершила. Если ты перелистаешь его, то обратишь внимание, что по мере того, как шли месяцы, я стала делать в нем все больше и больше записей. Взгляни на страницы в апреле, когда я только приехала на ферму. Ты увидишь там лишь отрывочные и редкие заметки. И сравни их с июлем, когда я исписала их все, до последней строчки. Эта книга помогла мне разобраться в том, что происходит вокруг. Она стала моим спутником и напарником в расследовании. Что бы там ни говорили другие, здесь изложены факты, собранные или в момент совершения событий, или несколькими часами позже. Если существует возможность проанализировать старение чернил, то криминалистическая экспертиза подтвердит мою правоту.

Время от времени я буду останавливаться, чтобы свериться со своими записями во избежание ошибок. В моем рассказе нет места художественному вымыслу. Если я не смогу вспомнить каких-либо подробностей и их не окажется в органайзере, я не стану заполнять пробелы выдумками. Ты должен поверить в то, что каждое слово из сказанного мною — правда. Даже безобидное украшательство недопустимо. Например, я не стану уверять тебя, будто в кронах деревьев распевали птицы, если не буду уверена в этом. Если ты заподозришь, что я приукрашиваю действительность, а не излагаю голые факты, то моя убедительность и способность вызывать доверие пострадают.

И наконец, позволь мне добавить: я бы отдала все, что угодно, ради того, чтобы события последних месяцев оказались исключительно плодом моего воображения. Боже мой, я бы с радостью приняла подобное объяснение! Ужасы пребывания в сумасшедшем доме и унижение от клейма «выдумщица» показались бы мне сущими пустяками по сравнению с теми преступлениями, о которых я расскажу тебе сейчас.

* * *

До сих пор мы оба стояли, а сумочка лежала на столе. Мать жестом предложила мне присесть, показывая тем самым, что рассказ займет некоторое время. Я повиновался и опустился на стул напротив нее. Сумочка осталась лежать между нами, словно ставка в игре в покер. Мать всматривалась в свой дневник, явно решая, с чего начать. А я вдруг вспомнил, как она часто читала мне перед сном, и контраст между умиротворенным покоем тех детских воспоминаний и тревогой, которую я испытывал сейчас, поверг меня в уныние. Может показаться, что мне недоставало любопытства или мужества, но я готов был умолять ее не начинать своего повествования.

В последний раз мы виделись с тобой на прощальной вечеринке в день отъезда, 15 апреля. Мы обнялись у старого белого фургона, в котором были сложены все наши пожитки. Это был один из дней, когда все пребывают в приподнятом настроении, — счастливый день, по-настоящему счастливый, один из самых лучших в моей жизни, честное слово. Но теперь я начала сомневаться в этом. Оглядываясь назад, Крис утверждает, что, уезжая в Швецию, я гналась за недостижимой мечтой, и в моем сознании образовалась пропасть между ожиданиями и реальностью, которая становилась все глубже по мере того, как шли месяцы. Он говорит, что разочарование заставило меня поверить в то, что вместо рая мы оказались в аду, где царят порок и безнравственность. Как у него все просто получается, правда? Потому что его слова — ложь, изощренная и умелая, потому что в его смехе я лучше, чем кто-либо еще, видела трудности, которые ждали нас впереди.

Кое-чего ты еще не знаешь, Даниэль. Мы разорены. У нашей семьи не осталось денег. Совсем. Тебе известно, что во время кризиса мы столкнулись с некоторыми трудностями. На самом деле все было куда хуже, чем мы делали вид. Мы разорились, но вынуждены были обманывать тебя, потому что растерялись и не знали, что предпринять, но при этом не хотели, чтобы нас жалели и предлагали деньги. Позволь мне быть честной с тобой до конца, сегодня наступил день неприятных откровений: мне было стыдно. И стыдно до сих пор.

* * *

От таких известий я испытал смешанные чувства: стыд, печаль и шок. Но самым главным было недоверие. Я ничего не знал. И даже ни о чем не подозревал. Как могло случиться, что я оказался настолько слеп? Я уже собрался обрушить на мать град вопросов, но она почувствовала, что я намерен прервать ее, и ласково накрыла мою руку своей, чтобы остановить меня.

Позволь мне закончить.

Пожалуйста.

Все, что захочешь, ты скажешь мне немного погодя.

Бухгалтерией всегда занималась только я. Благодаря мне тридцать лет наш корабль держался на плаву. Мы справлялись. Ведь садоводческий магазин никогда не приносил особых доходов. Но мы никогда не гнались за большими деньгами. Мы просто держали голову над водой и любили свою работу. Если пару лет нам не удавалось съездить в отпуск за границу, мы отправлялись отдохнуть на местный пляж. Мы всегда сводили концы с концами. Долгов у нас было немного, накладные расходы никогда не были значительными, и мы хорошо делали свое дело. Клиенты сохраняли нам верность. Они продолжали ходить к нам даже тогда, когда за городом открылись дешевые садоводческие центры, и мы выстояли и остались на плаву.