Китай. История страны - Рейн Крюгер

Потребность приносить пищу в жертву духам была логичной, поскольку, хотя дух человека отделялся от тела в момент смерти, тем не менее он по сути оставался в мире, о чем живущие узнавали, видя его в своих снах. Дух забирал только сущность еды, которая, таким образом, оставалась пригодной для употребления теми, кто совершал жертвоприношение: практическое соглашение, не слишком далекое от христианского вероисповедания. Духам царей требовались более существенные подношения — например, триста коров и сотня овец; кроме пищи, жертвоприношения могли включать ценные предметы, такие как яшма, колесницы и даже табуны лошадей вместе с искусной упряжью. Жертвоприношения часто сопровождались возлияниями, которые в значительной мере повышали важность зерновых культур, использовавшихся при производстве пива.

Верования шанцев и практика жертвоприношений широко варьировались. Службу могли отправлять как жрецы или шаманы, так и глава семьи, в то время как сам правитель Великого города Шан мог обращаться к богам в храме предков, который представлял собой высокое здание длиною около девяноста футов, построенное при помощи рабочих слонов. Общение с богами было не для невежд. Прежде всего требовалась грамотность: человек писал свое послание, а затем сжигал его, чтобы сожженные слова могли подняться к небу. Обращаясь к духу предка, его уважительно избегали называть по имени, вместо этого упоминая свою степень родства с ним и день недели, в который он умер: Дедушка Вторник, Тетушка Пятница. У духа можно было спросить совета о жертвоприношении, выразить свою благодарность или обратиться к нему с вопросами, от самых тривиальных («Будет ли следующая неделя для меня счастливой?» — ответ определял дальнейшую деятельность) до тех, которые связаны с серьезными проблемами военной стратегии.

Для получения ответа применялся метод гадания на костях, практиковавшийся с древних времен. Фрагмент кости — чаще всего шанцы использовали панцирь черепахи около фута в поперечнике — полировался до зеркального блеска после того, как животное торжественно смазывали кровью вола и приносили в жертву. Затем в кости выдалбливалось небольшое овальное углубление, к внутренней стороне которого прижималось раскаленное металлическое острие: это приводило к появлению узора из трещин, интерпретировавшихся предсказателем. Часто на кости, для регистрации события, выцарапывался поставленный вопрос, после чего кость сдавалась в архив, где она могла храниться поразительно долгое время: западные ученые сомневались в том, что шанская цивилизация когда-либо существовала за пределами легенды, пока в XIX веке крестьяне не начали выкапывать из земли эти гадательные кости.

Пиктографические знаки на гадательных костях эпохи Шан-Инь

Тот факт, что точная дата могла иметь важнейшее значение для предсказаний оракулов, стал одной из причин появления календаря. Возможно, он возник еще при династии Ся; как бы то ни было, шанцы совершенно определенно имели свой календарь, причем очень точный. На основании астрономических наблюдений они подсчитали, что продолжительность лунного месяца составляет 29,5305106 суток (современные астрономы называют цифру 29,530585), лунного года — 354 суток, а в солнечном году насчитывается 365,25 дней. Год у них начинался весной (но первый месяц перемещался, чтобы отметить начало нового правления) и состоял из двенадцати месяцев по двадцать девять или тридцать дней. На протяжении цикла из девятнадцати солнечных лет для согласования движения солнца со сменой лунных фаз шанцы добавляли семь дополнительных месяцев, которые беспокоили их не больше, чем нас — високосные годы. Приведение в соответствие лунных и солнечных лет всегда представляло собой сложную проблему, и шанцам удалось ее решить на тысячу лет раньше греков. Короче говоря, шанский календарь был составлен с научной точностью, с которой, по словам Вулли, «не могли соперничать ни Вавилон, ни Египет».

Их письменность требует краткого пояснения. В Месопотамии, где впервые появилась письменность, шумерский язык состоял преимущественно из односложных слов. Пиктограммы для двух или более слогов можно было соединять, образуя другое, при необходимости абстрактное слово. Для обозначения слов, которые нельзя изобразить при помощи символов, использовались ребусы, составленные из омонимов. Вводя новые, все более тонкие значения, шумеры постепенно стилизовали свои пиктограммы в клинописный алфавит и получили завершенную систему. В I тысячелетии до н. э., путем постоянного сокращения знаков, финикийцы превратили клинопись в алфавитную систему, благодаря которой сегодня те, кто пишет по-английски, обладают почти безграничными возможностями для выражения собственных мыслей при помощи всего двадцати шести букв.

Китайцы, также говорящие на односложном языке и начавшие с пиктограмм, следовали примерно тому же самому пути, но в итоге так и не пришли к алфавиту. Вместо того чтобы составлять свои слова из двадцати шести букв, они записывают каждое слово при помощи отдельного иероглифа. Таким образом, в современном китайском языке насчитывается более 70 000 иероглифов, из которых около 7500 находятся в повседневном использовании, — все они эволюционировали из 2500 иероглифов, бывших в употреблении у шанцев.

То, как последние их использовали, может быть проиллюстрировано на примере предложения, процитированного Крилом: «Слуга видит, как птицы приближаются со стороны восточного леса и собираются над домом». «Слуга» изображался символом восточного глаза, что являлось сокращением для «головы», поскольку пленных определяли как «такое-то количество голов», а пленные часто становились рабами и затем слугами; глагол «видеть» записывался при помощи изображения человека, над которым доминирует глаз, смотрящий налево; далее следовало изображение различных злаков, чье название звучало как слово «приближаются»; рисунок птицы (множественное число подразумевал общий смысл предложения) был достаточно понятным; «со стороны» соответствовало изображение носа, что, по всей видимости, объясняется привычкой китайцев показывать на свой нос, когда они имеют в виду себя; круг, символизирующий солнце, над линией, соответствующей горизонту, и на фоне дерева означал «восток»; два дерева с корнями соответствовали слову «лес»; для слова «собираются» использовалось изображение птицы на дереве, что являлось упрощением для большого количества птиц, собравшихся вместе; местоимение «над» изображалось при помощи короткой линии над длинной, а та же самая короткая линия, расположенная ниже длинной, означала «под»; наконец, завершал предложение силуэт дома. Возможно, самой некорректной из всех пиктограмм было изображение двух женщин, означающее «ссора».

С течением времени простые пиктограммы наподобие описанных выше становились все более стилизованными, так что красивый беглый китайский почерк содержит в себе лишь дальние отголоски своего происхождения; хотя каллиграфия напрямую связана с письмом, она всегда считалась искусством, родственным живописи. Кисть постепенно стала использоваться в качестве основного инструмента для письма, возможно на шелке и совершенно точно — на деревянных или бамбуковых дощечках, которые для получения книги сшивались вместе, образуя некое подобие миниатюрного штакетника. Кроме надписей на гадательных костях, из шанской литературы ничего не сохранилось, и мы можем судить о ней лишь по отголоскам, звучащим в поэтических произведениях следующей династии. Что касается писцов, то здесь единственную подсказку нам могут предложить только соревнования лучников-аристократов, при проведении которых самым смышленым слугам поручали вести счет, бросая в чашу бамбуковые бирки. Возможно, именно они стали первыми гадателями на костях, а затем писцами — основателями уникального класса китайских ученых, о котором мы поговорим позднее.

Эти соревнования лучников являлись как разновидностью активного отдыха, сопровождавшегося обильными возлияниями, так и военной тренировкой, крайне важной для выживания царства. Лук был самым мощным оружием в китайском арсенале и оставался таковым на протяжении многих веков, вплоть до появления пушек. Грациозно изогнутый, как лук Купидона, и известный нам как изогнутый татарский лук, он имел силу натяжения тетивы сто шестьдесят футов, стрелял оперенными стрелами из бамбука и по своей поражающей способности превосходил английский длинный лук, появившийся тремя тысячелетиями позднее.

Точно так же охота, которая по-прежнему обеспечивала шанцев значительной частью потребляемой ими пищи, предоставляла хорошую возможность для отработки военных маневров. Самыми примечательными участниками таких маневров были боевые колесницы (как и на Среднем Востоке, начиная примерно с 1600 г. до н. э.). Колесницы имели два колеса со спицами и запрягались парой, а позднее четверкой лошадей. Повозка и упряжь были покрыты превосходными бронзовыми украшениями. Экипаж колесницы состоял из возничего, лучника и копьеносца, вооруженного восьмифутовым копьем, так что, когда колесницы выстраивались в ряд, враг видел перед собой лес копий. Их можно представить себе в действии под яркими лучами солнца: блестящий металл, красные наколенники и золотистые туфли колесничих, лучники с наперстками и наручниками, стреляющие в унисон под звук барабанов, передающих команды аристократов в бронзовых шлемах с плюмажами, свешивающимися ниже шеи.