Мировая война Z - Макс Брукс

— А мистер Мюллер?

— Никаких объяснений, ни жене, ни австрийскому посольству. Просто еще один похищенный турист, зазевавшийся в опасном городе. Я не знаю, поверила в это фрау Мюллер или пыталась начать расследование. Может, она так и не поняла, как ей повезло.

— Почему повезло?

— Вы шутите? А если бы он не восстал в моей клинике? Что, если бы он добрался до дома?

— Это возможно?

— Конечно! Подумайте. Инфекция распространялась от сердца, вирус получил прямой доступ к сосудистой системе и достиг мозга через пару секунд после пересадки. А теперь возьмем другой орган, печень или почки, даже кусочек кожи для трансплантации. Времени уйдет гораздо больше, особенно если вирус присутствует в малом объеме.

— Но донор…

— Мог еще и не восстать. Недавно зараженный, к примеру. Орган еще не совсем насытился. Лишь бесконечно малый след вируса. Орган пересаживают в другое тело, пройдут дни, недели, пока инфекция проникнет в кровоток. К тому моменту пациент уже будет на пути к исцелению, счастливый, здоровый, ведущий полноценную жизнь.

— Но тот, кто извлекал орган…

— Мог и не знать, с чем имеет дело. Я же не знал. Тогда еще никто ничего не знал. Даже если и были в курсе, как некоторые в китайской армии… Вы хотели поговорить о морали… Долгие годы до эпидемии они делали миллионы на продаже органов казненных политических преступников. Думаете, какой-то крошечный вирус заставит их прирезать курицу, несущую золотые яйца?

— Но как…

— Извлекаете сердце сразу, как только жертва умрет… или пока она еще жива… Они и так поступали, знаете ли, вырезали живые органы, чтобы обеспечить их свежесть… Так вот укладываете на лед и отправляете самолетом в Рио. Китай был крупнейшим поставщиком человеческих органов. Кто знает, сколько зараженных роговиц, гипофизов… Матерь Божья, кто знает, сколько зараженных почек они выбросили на мировой рынок. А это только органы! Хотите поговорить о яйцеклетках, сперме, крови, которые «добровольно сдавали» политические преступники? Думаете, иммиграция — единственный путь распространения инфекции по планете? Не все из первых зараженных были китайцами. Как вы объясните слухи о людях, которые внезапно умирали по неизвестным причинам, потом воскресали, когда их никто никогда не кусал? Почему столько вспышек началось в больницах? Нелегальные иммигранты из Китая там не лечились. Вы знаете, скольким тысячам человек незаконно пересадили органы в первые годы до Великой Паники? Даже если инфицированы всего десять процентов, всего один процент…

— У вас есть доказательства?

— Нет… но это не значит, что такого не было! Когда я думаю, сколько сделал пересадок пациентам из Европы, арабского мира, даже из лицемерных Штатов. Многие ли из вас, янки, интересовались, откуда взялась новая почка или поджелудочная железа, от ребенка из трущоб Рио или от неудачливого студента из китайской политической тюрьмы? Вы не знали и плевать на все хотели. Просто выписывали чеки, ложились под нож и уезжали домой в Майами, Нью-Йорк или куда там еще.

— Вы когда-нибудь пытались разыскать своих пациентов, предупредить их?

— Нет. Я пытался замять скандал, восстановить репутацию, базу клиентов и счет в банке. Я хотел забыть о том, что случилось, а не расследовать подробности. К тому времени, как я осознал опасность, она уже скреблась в мою дверь.

Бриджтаун, Барбадос, Вест-Индская Федерация

Мне велели ждать «парусника», хотя «парусами» «ИС Имфинго» называют четыре вертикальные ветротурбины, вырастающие из гладкого трехкорпусного остова. Если добавить пакет топливных элементов с протонообменной мембраной, который превращает морскую воду в электричество, становиться понятно, откуда в названии префикс «ИС», означающий «Infinity Ship» — «корабль бесконечности». Судно, объявленное будущим морского транспорта, редко встретишь под неправительственным флагом. «Имфинго» находится в частном владении. Джейкоб Найяти — его капитан.

— Я родился почти одновременно с новой Южной Африкой без апартеида. В те дни эйфории новое правительства обещало не только демократию — «один человек, один голос» — но и работу, и дома для всей страны. Мой отец воспринимал их слова слишком буквально. Он не понимал, что речь идет о долговременных целях, которых надо достигать годами — поколениями! — тяжкого труда. Он думал, что если мы покинем наш племенной очаг и переберемся в город, там нас уже будут ждать новенький дом и денежная работа. Мой отец был простым человеком, поденщиком. Я не могу винить его за отсутствие образования, за мечту о лучшей доле для семьи… Итак, мы осели в Кайелитша, одном из четырех пригородов Кейптауна. Это была жизнь в изнуряющей, безнадежной, унизительной бедности. Это было мое детство.

В ночь, когда все произошло, я шел домой с автобусной остановки. Пять утра, я только что закончил свою смену официанта в «Т. Г. И. Фрайдиз» у причала Виктории. Ночь выдалась хорошая. Мне давали большие чаевые, а от новостей о Кубке Трех Наций каждый южноафриканец чувствовал себя на голову выше. «Спрингбокс» разгромили «Олл Блэкс»… в очередной раз!

(Улыбается воспоминаниям).

— Наверное, эти мысли поначалу и отвлекли меня, а просто был до того измотан, что тело отреагировало может, само прежде чем я осознал, что слышу выстрелы. Стрельба была чем-то необычным — ни во времена моего детства, ни в те годы. «Каждому по пистолету» — вот девиз моей прошлой жизни в Кайелитша. Вырабатывается инстинкт выживания, будто у ветерана многих войн. Я на свой не жаловался, поэтому пригнулся, пытаясь понять, откуда стреляют, и одновременно найти за чем спрятаться. Большинство домов представляли собой самодельные лачуги — деревянные доски и жесть, а иногда только листы пластика, прикрепленные к каким-то брусьям. Огонь сжирал эти постройки почти каждый год, а пули проходили сквозь стены, как через воздух.

Я сиганул за парикмахерскую, которую соорудили из транспортного автоконтейнера. Не идеальное прикрытие, однако пару секунд продержится: достаточно, чтобы переждать пальбу. Но она все не утихала. Сухой пистолетный треск, отрывистые винтовочные выстрелы, и этот грохот, который ни с чем не спутаешь, означающий, что у кого-то есть «Калашников». Стрельба длилась слишком долго для обычной бандитской разборки. Стали слышны крики, визг. Понесло дымом. Я услышал топот бегущей толпы. Выглянул из-за угла. Куча людей, многие в исподнем, все кричат: «Бегите! Убирайтесь отсюда! Они идут!» Повсюду в лачугах загорались лампы, высовывались люди. «Что происходит? — спрашивали они. — Кто идет?» Но так себя вели молодые. Старики просто бросались бежать. У них другой инстинкт самосохранения, инстинкт рабов в собственной стране. Раньше все знали, кто такие они, и если они приходили, оставалось только бежать и молиться.

— Вы побежали?

— Я не мог. Моя семья, мать и две маленьких сестры, жили всего в паре домов от радиостанции «Зибонеле», именно оттуда и улепетывала толпа. Я не подумал. Дурак. Надо было вернуться по своим следам, найти какую-нибудь аллею или тихий переулок.

Я начал прорваться сквозь толпу в противоположную сторону. Думал, что смогу держаться лачуг. Меня пихнули одну из них, пластиковые стены прогнулись, и дом рухнул на меня. Меня зажало внизу, я не мог дышать. Кто-то пробежал по мне, вдавил мою голову в землю. Я стряхнул с себя пластик, извернулся и выкатился на улицу. Я лежал на животе, когда увидел их: десять или пятнадцать силуэтов на фоне горящих лачуг. Я не видел лиц, но слышал стоны. Они упорно тащились ко мне, протягивая руки.

Я вскочил на ноги. Голова кружилась, все тело ныло. Инстинктивно я попятился в ближайшую лачугу. Кто-то схватил меня сзади, рванул за шиворот, затрещала ткань, развернулся и пнул, не глядя, изо всех сил. Он был большой, крупный, гораздо тяжелее меня. Спереди по его белой рубашке сочилась черная жидкость. Из груди торчал утопленный по рукоятку нож, застрявший в ребрах. Кусок моего воротника, зажатый у него в зубах, упал на землю, когда он снова раскрыл рот. Потом этот гад зарычал, сунулся вперед. Я попытался отскочить. Он схватил меня за руку. Что-то треснуло, и меня пронзила боль. Я упал на колени, попытался откатиться и, может быть, повалить его. Рука нащупала тяжелый горшок. Я цапнул его и шарахнул им эту сволочь со всего размаха по голове. Я бил снова и снова, пока не раскроил череп. Мозги выплеснулись мне на ноги. Он осел. Я едва успел высвободиться, когда у входа появился еще один. На этот раз хлипкая конструкция дома сыграла мне на руку. Я пробил ногой стену, вывалился наружу, лачуга за моей спиной рухнула.

Я побежал, понятия не имея куда именно. Это был сплошной кошмар из разваливающихся хибар, огня и хватающих рук. Я вбежал в лачугу, где в уголке пряталась женщина. Двое детей, плача, прижимались к ней.

«Идемте со мной! — закричал я. — Прошу вас, идемте, надо уходить!»