Адмирал Ушаков ("Боярин Российского флота") - Михаил Петров

Письмо было доставлено на дом уже вечером, после ужина. Ушаков ничего не стал скрывать от Федора и Арапова, прочитал письмо вслух.

— Не понимаю, чего они хотят? — возмутился Арапов, выслушав. Неужели государю трудно уловить ложность своего желания?

Ушаков молча сложил письмо вчетверо, сунул в карман и тяжело вздохнул.

— Что же теперь делать, батюшка? — забеспокоился Федор.

— В письме сказано, — мрачно ответил Ушаков. — Придется писать объяснение. Ничего не поделаешь.

Он постоял еще немного и пошел к себе наверх.

— Не надо было на обиды свои намекать, — прислушиваясь к его удаляющимся шагам, проворчал Федор. — Пожаловался, а теперь изволь писать объяснение. А что объяснять-то? — еще больше разошелся он. — Все равно нельзя правду писать.

— Почему нельзя?

— А потому что нельзя. Те, что душевную болезнь ему учинили, рядом с государем стоят, государь-то верит им, а не ему. Пожалуется на них, тогда уж совсем съедят…

Арапов согласился:

— Пожалуй, правильно. На Петербург это похоже. Здесь съедят запросто.

— Истинный крест! Батюшку нашего, Федора Федоровича, уже давно есть начали. Всю жизнь едят, как адмиралом стал. Не ко двору пришелся.

Выговорившись, Федор пошел спать. Арапов остался в столовой почитать газету. Но попробуй сосредоточиться, вникнуть в смысл читаемого, когда рядом слышатся беспокойные шаги человека, за которого мучительно больно, которому очень хочется помочь, но не знаешь, чем и как. Опустив газету на колени, Арапов ждал, когда шаги наконец затихнут. Но шаги не затихали. Адмирал все ходил и ходил…

* * *

Федор сказал правду: Ушаков находился в немилости уже много лет. Семена опалы взошли еще на заре его службы, когда он в чине капитана второго ранга с флотской командой прибыл на Черное море, в Херсон.

На первых порах все шло хорошо. Начальство его хвалило, товарищи-сослуживцы им восхищались. В то время в Херсоне свирепствовала чума, и он, не щадя себя, бесстрашно боролся с этой заразой. За все содеянное был награжден тогда орденом Св. Владимира 4-й степени.

Служба в Херсоне сблизила его с влиятельными офицерами Мордвиновым и Войновичем. По своему характеру Ушаков не был похож на этих господ. И Мордвинов, и Войнович были людьми богатыми, любили сорить деньгами, не пропускали ни одного бала. Ушаков же, угловатый, «лапотный», как говорили о нем за глаза, для балов не подходил. В Морском кадетском корпусе, где он учился, уроки танцев занимали место в одном ряду с другими предметами, но он так и не усвоил их по-настоящему, как не усвоил и уроки французского, и если он был выпущен из корпуса четвертым по списку, то потому только, что лучше других изучил военные науки, кои там преподавались. Угловатость, «лапотность» делали его в глазах знатных сослуживцев человеком, с которым можно не церемониться. Войнович, носивший титул графа, держался с ним покровительственно, как добрый барин с непутевым сородичем, над которым при случае не грех и посмеяться, называл при всех "мой бачушка".

Человек этот был родом из Черногории, на русскую службу нанялся еще в 1769 году, во время русско-турецкой войны. Ему довелось принять участие в Синопском сражении, закончившемся потоплением почти всего турецкого флота. В том сражении он ничем особым не отличился, но само участие в нем давало ему повод бравировать перед прочими офицерами, особенно перед теми, кто еще не нюхал пороха. Словом, граф был на виду, судьба к нему спиной не поворачивалась.

В Херсоне Войновичу была предоставлена честь возглавить команду первого черноморского линейного корабля "Слава Екатерины", вооруженного семьюдесятью четырьмя пушками. После спуска первенца на воду и торжеств, связанных с этим событием, граф устроил званый обед, на который в числе других старших офицеров получил приглашение и Ушаков. После первых же бокалов Войнович расхвастался, стал рассказывать о своих сомнительных заслугах, о том, как в Синопской баталии потопил турецкий корабль. Ушаков терпеть не мог хвастовства, не переносил, когда, желая себя возвеличить, приписывали себе то, чего не делали. А то, что Войнович рассказывал небылицы, сомнений не вызывало. Ушаков хорошо изучил историю Синопского сражения и знал, что фрегат «Слава», которым командовал Войнович, не потопил даже неприятельской лодки.

После застолья гости разбрелись.

Ушаков, не имевший в обществе близких друзей, не умевший быстро заводить знакомства, в одиночестве отошел к окну, выходившему на широкий Днепр. Там, на Днепре, сновали многочисленные лодки, на специально устроенных плотах горели иллюминационные огни, зажженные по случаю праздника.

Ушаков не заметил, как к нему подошел граф.

— Скучаете по морю?

— Я люблю море, — просто сказал Ушаков.

— О да, море не то, что Днепр. — Войнович неожиданно перешел на французский язык и начал что-то объяснять, делая руками округлые жесты и водя по сторонам черными глазами. Ушаков переминался с ноги на ногу, ожидая, когда тот кончит.

— Простите, я говорю только по-русски, — сказал он, когда граф наконец умолк.

— Как?! — изумился граф. — Вы же дворянин!

— Я говорю только по-русски, — с холодной выдержкой повторил Ушаков.

— Не удивляйтесь, граф, — раздался рядом насмешливый баритон, — в русском дворянстве далеко не всем дано владеть иностранными языками.

Это был капитан первого ранга Мордвинов. Приблизившись вплотную, он с барской покровительственностью похлопал Ушакова по плечу и все тем же развязным тоном продолжал:

— Батюшка нашего друга был не настолько богат, чтобы нанимать французских гувернеров. Восемнадцать ревизских душ. Не так ли?

Ушаков побледнел от гнева и отвечал в том смысле, что, хотя он и беден, еще никому не давал повода говорить пренебрежительно о его родителях.

— Помилуйте, батюшка мой, уж не обиделись ли? — удивленно развел руками Мордвинов. — Сказать правду, я тоже не княжеского рода. Мой предок выходец из мордвы. А кто такие мордва, вы, конечно, знаете. Насколько мне известно, ваше поместье в том же крае, что и мое. Мы с вами земляки.

Его слова можно было принять за желание кончить все дружелюбно, если бы не выражение лица. Скуластое, с выпяченным вперед подбородком, оно было надменно.

С трудом сдерживая негодование, Ушаков поклонился обоим и, не сказав больше ни слова, ушел. Оставаться на обеде он больше не мог.

Не думал Ушаков, что сей случай послужит началу неприязненных отношений между ним и Войновичем с Мордвиновым. Но получилось именно так. Не простили ему «резкого» поведения. Граф Войнович хотя внешне и оставался с ним на дружеской ноге, хотя и продолжал называть его "мой бачушка", откровенных разговоров уже не заводил и на обеды к себе более не приглашал. Возникший ледок не растаял и после того, как в 1784 году Ушакова сравняли с Войновичем и Мордвиновым по чину, удостоив звания капитана первого ранга. Он получил в командование шестидесятишестипушечный линейный корабль "Святой Павел", построенный и спущенный на воду с его участием.

А между тем жизнь шла своим чередом. Молодой Черноморский флот быстро пополнялся. Когда в 1787 году Екатерина II, путешествуя по "полуденному краю", прибыла в Севастополь, она увидела на рейде три линейных и столько же бомбардирских кораблей, двенадцать фрегатов, два брандера и более двадцати других судов.

— Вы сотворили чудо! — сказала она Потемкину, сопровождавшему ее, и пожелала поглядеть на тех, кто командовал этими кораблями.

Командиры кораблей, в том числе и Ушаков, были представлены ей в тот же день. Государыня милостиво допустила их к своей ручке. Первыми такой милости удостоились Мордвинов и Войнович. Поцеловав августейшую ручку, Войнович счел удобным произнести маленькую речь. Он говорил, что народ Черногории, как и все народы Европы, называет ее величество северной звездой, что он надеется на божественное сердце ее величества, на то, что ее величество непременно освободит христианские народы от власти мусульманской Турции и что он, граф Войнович, готов отдать ради достижения этой божественной цели все, что имеет, даже собственную жизнь. Граф служил в русском флоте чуть больше десяти лет, но за это время успел усвоить немало громких русских слов. Во всяком случае, его речь произвела впечатление, Потемкин кивал ему одобрительно: мол, молодец, граф, действуй в таком же духе…

Когда очередь дошла до Ушакова, императрица спросила:

— Давно ли служите капитаном первого ранга?

— Три года, ваше величество.

— Я полагаю, пора вам уже иметь чин капитана бригадирского ранга.

Встреча с императрицей обернулась высочайшими милостями не для одного только Ушакова. Повышений в чинах удостоились и другие офицеры. Что же касается Мордвинова и графа Войновича, то они из капитанов первого ранга были произведены сразу в контр-адмиралы, миновав бригадирство и таким образом оказавшись выше Ушакова на целую ступеньку. Во флоте потом со смехом поговаривали, что Ушакова подвел его «суконный» язык. Будь он с государыней красноречивей, его тоже могли осчастливить адмиральским чином.