Красношейка - Ю Несбё

— Вон там. — Малыш повернулся и показал пальцем.

Две крепкие темноволосые женщины сидели поодаль. Вокруг них, смеясь, возились четыре карапуза.

— Значит, я буду тебя судить, — сказал мальчик.

— Что?

— Али — это Бог, ведь так? А Бог судит Даниеля. А меня зовут Али, а тебя зовут…

Старик протянул руку и ухватил Али за нос. Мальчик весело взвизгнул. Женщины повернулись к ним, одна уже собралась встать, и он отпустил малыша.

— Твоя мама, Али, — старик кивнул в сторону женщины, которая уже шла к ним.

— Мамочка! — радостно закричал малыш. — Смотри, я судья! Я буду судить дядю.

Женщина прокричала ему что-то на урду. Старик улыбнулся ей, но женщина даже не взглянула на него. Она пристально смотрела на сына, и тот в конце концов послушно пошел к ней. Когда они уходили, она оглянулась, но казалось, не хотела замечать старика, будто он был невидимкой. Ему захотелось объяснить ей, что он не бродяга, что он был одним из строителей общества. Что когда-то он уходил на Восток, готовый сделать для мира все, хотя все, что он мог сделать, — это уступить другим место, бросить свое призвание и махнуть на все рукой. Но он не стал этого говорить. Он очень устал и хотел домой. Отдыхать — и больше ничего. Теперь за все должны платить другие.

Уходя, он не услышал, как мальчик его окликнул.

Эпизод 6

Полицейский участок, Грёнланн, 10 октября 1999 года

Кто-то с грохотом вошел в комнату. Эллен Йельтен подняла глаза.

— Доброе утро, Харри.

— Черт!

Харри пнул мусорное ведро, стоящее у его письменного стола, так, что оно ударилось о стену рядом со стулом Эллен и покатилось по полу, разбрасывая по линолеуму содержимое: неудачный черновик рапорта (убийство в Экеберге), пустую пачку из-под сигарет («Кэмел», с наклейкой «Tax free»), зеленую упаковку от йогурта «Доброе утро», газету «Дагсависен», старый билет в кино (на фильм «Страх и ненависть в Лас-Вегасе»), старый кассовый чек, банановую кожуру, журнал о музыке («МОДЖО», № 69 за февраль 1999 г. с группой «Куин» на обложке), бутылку колы (пластиковую, 0,5 л) и желтый стикер с телефонным номером, по которому он в свое время собирался позвонить.

Эллен оторвала взгляд от своего компьютера и рассматривала мусор на полу.

— Ты читаешь «МОДЖО», Харри? — спросила она.

— Черт! — повторил Харри, сорвал с себя пиджак и швырнул его через всю комнату в двадцать квадратных метров, которую он делил с Эллен Йельтен. Пиджак попал в вешалку, но свалился на пол.

— Что случилось? — спросила Эллен и, протянув руку, подхватила падающую вешалку.

— Вот что я нашел в почтовом ящике. — Харри потряс в воздухе документом.

— Похоже на приговор.

— В точку.

— То самое дело с «Деннис-кебаб»?

— Точно.

— Ну?

— Сверре Ульсену дали по полной — три с половиной года.

— Йес! Тогда ты должен радоваться.

— Я радовался около минуты. Пока не прочитал это.

Харри достал факс.

— Ну и?

— Когда Крун получил свою копию приговора сегодня утром, он в ответ предупредил нас, что собирается подать апелляцию из-за нарушений в судебной процедуре.

Лицо Эллен скривилось.

— Н-да.

— Он хочет полного пересмотра дела. Ты не поверишь, но этот подонок Крун потребовал повторного принятия присяги.

— Это на каких же основаниях?

Харри остановился у окна.

— Члены суда должны принимать присягу только один раз, когда их избирают. Но это должно произойти в зале суда до того, как начнется слушание. Крун заметил, что одна из присяжных — новенькая, а по оплошности судьи она не успела поклясться в зале суда.

— Это называется «принести присягу».

— Вот-вот. И по протоколу оказывается, что судья уладил все это дело и дама принесла присягу в задней комнате как раз перед началом слушания. Судья сослался на нехватку времени и какие-то новые правила.

Харри скомкал факс и бросил его. Бумажный комок прочертил в воздухе длинную дугу, но полметра не долетел до мусорной корзины Эллен.

— И что в итоге? — спросила Эллен и ногой отфутболила факс в направлении стола Харри.

— Весь процесс будет признан недействительным, а Сверре Ульсен будет на свободе еще по меньшей мере полтора года, пока не организуют следующее слушание. И вдобавок, наказание будет куда мягче, с учетом того, что время ожидания — это сильная психологическая травма для обвиняемого, и все такое в этом духе. А учитывая, что Сверре Ульсен уже восемь месяцев отсидел в КПЗ, его вообще можно считать свободным человеком.

Харри рассказывал это не Эллен — она и так знала все подробности дела. Он рассказывал это собственному отражению в окне, произнося слова как можно громче и слушая, насколько убедительнее они становятся. Он обхватил обеими руками вспотевшую лысую макушку, где до недавнего времени торчал аккуратный ежик. Да, у него действительно были причины сбрить последние волосы: на прошлой неделе его снова узнали на улице. Парень в черной вязаной шапочке, кроссовках «Найк» и таких широких штанах, что мотня болталась между колен, оторвался от компании гогочущих юнцов, подошел к нему и поинтересовался у Харри, не он ли «типа Брюс Уиллис из Австралии». Три — целых три! — года прошло с тех пор, как на газетных передовицах печатали его фотографии, а сам он валял дурака в телевизионных ток-шоу, рассказывая о серийном убийце, которого убил в перестрелке в Сиднее. Харри тотчас же пошел в парикмахерскую. Эллен посоветовала побриться наголо.

— А знаешь, что самое плохое? Ведь я могу поклясться, что этот чертов адвокат знал обо всем еще до вынесения приговора и мог бы сразу сказать, что присяга должна быть немедленно аннулирована. Нет же — он просто сидел, потирал руки и ждал!

Эллен пожала плечами:

— Бывает. Умелая работа защитника. Правосудие требует жертв. Будь стойким, Харри!

Это было сказано не без сарказма, но, в общем, разумно.

Харри прислонился лбом к прохладному стеклу. Еще один теплый октябрьский день. Интересно, где эта Эллен, молодая сотрудница с бледным, кукольным смазливым личиком, маленьким ротиком и круглыми глазками, нахваталась такого цинизма. Девочка из мещанской семьи, единственный ребенок, которому всегда во всем потакали и даже послали учиться в швейцарский пансион. Кто знает, может, со временем она станет еще циничней.

Харри запрокинул голову и выдохнул. Потом расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.

— Еще, еще, — громким шепотом сказала Эллен и негромко похлопала в ладоши, изображая одобрительные аплодисменты.

— У неонацистов он проходит под кличкой Бэтмен.

— Ясное дело. Бейсбольная бита по-английски — «бэт».

— Да не нацист — адвокат.

— Ух ты! Уже интереснее. Означает ли это, что он красив, богат и окончательно рехнулся, что у него рельефная мускулатура на животе и крутая тачка?

Харри рассмеялся:

— Тебе бы вести собственное ток-шоу, Эллен. Его так зовут, потому что он всегда выигрывает дело, когда берется защищать кого-нибудь из них. К тому же он женат.

— У него есть хотя бы один минус?

— Да, он постоянно норовит подложить нам свинью, — ответил Харри, наливая себе чашку натурального кофе. Эллен привезла в контору кофеварку еще года два назад, когда только-только устроилась на работу. Вся беда была в том, что Харри из-за этого уже не мог пить прежнюю растворимую бурду.

— Он метит в Верховный суд? — спросила она.

— Ему и сорока не стукнет, а он уже будет там заседать.

— Тысячу крон — не будет!

— Принято.

Они рассмеялись и чокнулись бумажными стаканчиками.

— Я возьму этот вот выпуск «МОДЖО», не возражаешь? — спросила она.

— Там на развороте — десять худших фотографий Фредди Меркюри. Голый торс, набедренная повязка и улыбка до ушей. Полный набор. Забирай!

— А мне нравится Фредди Меркюри. Нравился.

— Я и не говорил, что мне он не нравится.

Синее в крапинку вертящееся кресло, которое испокон веков было установлено на нижнем уровне, вдруг протестующе заскрипело, едва Харри попытался откинуться на спинку. Он сорвал приклеенный на его телефон желтый стикер с надписью рукой Эллен.

— Что это такое?

— А ты сам не видишь? Тебя спрашивал Мёллер.

Харри рысцой устремился по коридору, предвкушая, как шеф будет поджимать губы и озабоченно хмурить брови, когда узнает, что Сверре Ульсен снова на свободе.

Молодая розовощекая девушка у ксерокса торопливо улыбнулась, когда он пробегал мимо копировальной комнаты. Харри не улыбнулся ей в ответ. Вероятно, какая-нибудь новая сотрудница. Аромат ее духов был приторным и тяжелым и только раздражал его. Он посмотрел на секундную стрелку часов.

Итак, теперь его раздражают духи. Что с ним, собственно, происходит? Эллен как-то сказала, что ему не хватает простых потребностей, которые помогают расслабиться нормальным людям. После возвращения из Бангкока он так надолго залег на дно, что потерял всякую надежду когда-нибудь подняться. Все кругом было холодным и мрачным, все одинаково давило. Будто он и в самом деле давным-давно лежит под водой. Кругом была гробовая тишина. Когда люди говорили с ним, слова, как пузыри воздуха, вырывались у них изо рта и уносились вверх. Вот что такое тонуть, думал он и ждал. Но ничего не происходило. Пустота, и все. И больше ничего. Но он справился.