Степные рыцари - Дмитрий Петров-Бирюк

— Вон ты ж какое дело-то, — разводил в изумлении руками войсковой дьяк. — А где ж тот гость?

— А вон за дверьми стоит… Привел я его.

— Так чего ж ты его не вводишь сюда?

— А допрежде надобно упредить. Как же так? Мы знаем порядок.

— Вводи! Вводи скорее!

— Это можно! — охотно согласился казак. Взяв ружье с лавки, открыв дверь, он крикнул: — А ну-ка, мил человек, входи-ка сюда.

В становую избу важно вошел средних лет, сухощавый турок, богато одетый в восточную одежду, в красной феске с черным махорчиком, бившим его по правому уху. Войдя в комнату, он огляделся и, убедившись, что в избе, кроме войскового дьяка и подростка, никого нет, приложил руку к сердцу, низко поклонился дьяку.

— Да пошлет вам аллах доброго здоровья, — четко по-русски сказал он.

— И тебе того же желаю, — кивнул в ответ дьяк, приподнимаясь с табурета. — Отколь прибыл, гость добрый? Кто будешь такой? Я войсковой дьяк донских казаков Лукьян Персианов. Рад служить доброму человеку, коль прибыл к нам не с худыми, а добрыми делами.

— Спасибо на добром слове, — снова поклонился турок и улыбнулся. — Ну зачем же с худыми, войсковой дьяк?.. Прибыл я к вам с добрыми делами, мирными. Я толмач[10], зовут меня Ассан, прибыл я к вам, донским казакам, с письмом от турецкого посла Томы Кантакузена.

— Так… Так… — попискивал войсковой дьяк. — А где же сие письмо?

— А вот и письмо, — с поклоном передал ему толмач свиток. — Оно адресовано войсковому донскому атаману Михаилу Ивановичу Татаринову, — предупредил вежливо турок, видя, что дьяк намеревается сорвать со свитка сургуч.

— А это все едино, — обиделся Персианов. — Я ж сказал тебе, что я войсковой дьяк.

Толмач иронически усмехнулся и промолчал. Но войсковой дьяк не стал читать послание турецкого посла. Положив свиток на стол, он сказал:

— Войсковой наш атаман зараз в отсутствии… Говори мне, Ассан: что надобно? Все, что в силах моих, сделаю для тебя.

— Я прибыл к вам упредить о том, что посол его величества султана турецкого Мурада Четвертого Тома Кантакузен прибывает завтра в Черкасск-городок. Тут он повстречается с боярином Чириковым. А потом в сопровождении того боярина последует ко двору русского царя Михаила Федоровича в белокаменную Москву.

— Все понятно, Ассан, все, — закивал войсковой дьяк. — Будь спокоен. К завтрашней встрече посла турского все будет подготовлено.

— Тогда я возвращаюсь в Азов, — сказал Ассан, — доложу послу Кантакузену, что завтра он может прибыть в Черкасск, его встретят здесь достойно.

— Не сумлевайся, господин толмач, — заверил его дьяк. — Все будет сделано.

— Да сохранит тебя аллах долгие годы на радость людям, — низко поклонился Ассан.

Легкая усмешка, скривившая тонкие губы толмача, не ускользнула от проницательного взгляда войскового дьяка.

«Потонул бы ты, дьявол рогатый, в Дону», — возмущенный насмешкой турка, хотел пожелать ему Персианов, но сдержался.

— Доброго пути! — буркнул он мрачно.

Как только турок вышел из становой избы, так сейчас же войсковой дьяк распорядился послать нарочного казака в Монастырский сообщить войсковому атаману Татаринову о завтрашнем прибытии турецкого посла.

* * *

Как это было и положено у донских казаков, войсковой атаман Михаил Татаринов выслал навстречу турецкому послу почетный конвой из наиболее уважаемых казаков на бударах.

Казаки криками «ура» встретили посла верстах в десяти от Черкасска. Сопровождаемый ими, он приближался к столице донского казачества.

На городской часовенке Черкасска ликующе, как на пасху, затрезвонили в колокола и колокольцы. Заухали пушки. Толпа народа, собравшаяся на стружементе, замахала шапками, заорала:

— Ура-а!.. Ура-а!..

В толпе с непокрытыми головами, в новых цветных зипунах стояли войсковые старшины во главе с атаманом Татариновым.

Легкая и светлая, как чайка, красивая галера посла турского причалила к стружементу. Размахивая полами золотистого халата; с нее на каменные, изъеденные временем плиты причала соскочил небольшого роста плотный мужчина лет пятидесяти, с густой черной бородой. А вслед за ним спрыгнул с галеры и толмач Ассан.

Отыскав взглядом в толпе казачьих старшин жирного дьяка Персианова, толмач вопросительно посмотрел на него. Персианов понял его взгляд и кивнул на рядом стоявшего с ним высокого, статного войскового атамана Татаринова. Ассан что-то шепнул Кантакузену. Тот, взглянув на атамана, подошел к нему вместе с толмачом. Огромный негр в белом бурнусе нес за ним тяжелый узел.

— Его величества султана великой Турции Мурада Четвертого посол Тома Кантакузен челом бьет храброму Донскому войску, его атаманам-молодцам и всем доблестным казакам.

Кантакузен, коснувшись рукою земли, низко поклонился старшинам.

В ответ на поклон посла донские старшины тоже низко поклонились ему, степенно, с достоинством.

Кантакузен что-то сказал толмачу. Тот перевел по-русски:

— Посол великого султана Турции желает атаманам и всем донским казакам доброго здравия и хорошей удачи в их делах. А в знак своего благоволения к ним султан приказал мне передать им дар. Давай сюда! — приказал он негру.

Тот бросил к ногам толмача узел.

— Развяжи! — сказал посол Ассану.

Толмач развязал узел и вынул оттуда великолепный кафтан темно-синего бархата, расшитый золотыми узорами. Посол, взяв из рук толмача, развернул его и встряхнул на солнце. Кафтан заиграл тысячами радужных искр.

— Ух ты! — взволнованно зашепталась толпа, восхищенная таким великолепием. — Вот зипун так зипун!

— Должно, сам султан носит такое.

— Кому ж это он его, а?

— Знамо, атаману войсковому.

— Счастливчик!

И действительно, счастливчиком оказался атаман Татаринов. Повертев кафтан перед взорами восхищенных людей, посол подал его ему:

— Бери, атаман. Это тебе от султана.

Атаман Татаринов и виду не подал, что он доволен султанским подарком, хотя в душе своей он был в восторге от него. Равнодушно, с каменным лицом взял он из рук посла чудесный этот кафтан и небрежно, словно вещь эта для него ничего не значит, бросил на руки есаульцу:

— Отнеси домой ко мне.

Посол молча смотрел на него, словно ожидая, что он скажет.

И Татаринов подумал, что действительно ему нужно сказать что-то значительное, важное.

— Благодарность моя большая, — поклонился атаман, — великому турскому султану Мураду за такой богатый дар. Вот не ведаю я, чем только и отплачу за него…

Когда эти слова были переведены, послу, тот широко усмехнулся, сказал:

— Дружбой своей, атаман, дружбой.

«Поглядим, во что выльется эта дружба, — подумал Татаринов. — Полюбил меня султан, как собака кнут…»

Потом посол из узла вынул еще два кафтана, один — вишневого цвета, второй — зеленоватого, оба тоже бархатные, расшитые серебром, но, однако несколько похуже первого. Один кафтан — вишневый — Кантакузен отдал ближе всех стоявшему к нему старшине Маркину, а второй — зеленоватый — войсковому дьяку, отчего того, бедного, чуть паралич не ударил от радости.

А затем турецкий посол раздарил старшинам и казакам еще десятка три разных мелких предметов: кому кушак позолоченный, кому кинжал в серебряных ножнах, а кому ковш.

Под восторженный гул толпы гостей усадили в лодки и повезли в становую избу, где уже столы были уставлены разными угощениями.

Войдя в избу, посол турецкий взглянул в передний угол, где перед образом Иисуса Христа мерцала лампадка, и, истово перекрестясь, поклонился иконе. Это очень понравилось казакам.

— Неужто он православный? — изумились они.

Толмач Ассан, не отходивший от посла ни на шаг, пояснил им, что посол Кантакузен, как грек по национальности, веры православной, но на службе состоит у султана турецкого.

— И не возбраняет его султан за это? — дивились казаки.

— Да ничего. Султан не против того.

Засели иноземные гости и их радушные хозяева за столы, пировали весь день, не закончили, продолжали и в ночь. Шум, крики, песни, пляски. Посол Кантакузен разошелся вовсю, приказал принести с галеры своей отменных вин и сластей восточных. Угощал старшин войсковых.

Казаки не отказывались от угощения. Много ели, еще больше пили, во хмелю орали песни, плясали. Под конец так перепились, что многие из них свалились под столы и там мертвецки заснули.

Посол же пил мало, был совершенно трезв. Умными глазами наблюдал он, что делалось вокруг, посмеивался. Ассан, его толмач, совсем не прикасавшийся к винам, прислушивался, что болтали казаки (а болтали они многое, что не следовало бы при чужих людях), все нашептывал что-то послу.

* * *

Несколько дней уже живет турецкий посол в Черкасске, ожидая прибытия боярина Степана Чирикова.