Тайна масонской ложи - Гонсало Гинер

— Вчера мы с ним довольно долго разговаривали. Даже после того, как я прямо выразил желание узнать об обстоятельствах смерти Уилмора, Прадо не захотел даже сообщить мне содержание своего последнего разговора с ним.

— Меня отнюдь не радует, что меня не поставили об этом в известность, — перебил его Тревелес, — однако еще хуже то, что Уилмор, возможно, дал какие-то показания, относящиеся к данному делу, и никто не сообщил мне, что в них содержится. А вдруг он признал свою причастность к взрывам?

— Думаю, он и в самом деле к ним причастен, потому что — и вам известно об этом так же хорошо, как и мне, — он хранил полное молчание во время допросов, хотя они были подчас и довольно жесткими. Хотя он ни в чем и не признался, его поведение косвенным образом подтверждало, что он так или иначе причастен к обрушившимся на нас недавно трагическим событиям.

Шумок, пробежавший среди стоявших на площади людей, возвестил о прибытии кареты с невестой.

Те несколько секунд, которые еще оставались у Раваго для завершения этого разговора, он использовал для того, чтобы подкинуть своим собеседникам одну мысль и заставить над ней задуматься.

— Вам не кажется, что у масонов вполне достаточно оснований для того, чтобы устроить эти взрывы и тем самым одним махом отомстить всем государственным институциям, которые приложили руку к запрещению масонства? Лично мне очень даже кажется! — Он сделал паузу. — Поэтому вам следует обратить особое внимание не только на трактирщиков, — Раваго скользнул взглядом по алькальду Тревелесу, — но и на бывших членов масонских лож.

Беатрис грациозно шла по усыпанному лепестками роз проходу среди толпы людей — в платье из белого шелка, под руку со своим приемным отцом Франсиско, графом де Бенавенте, в вуали, почти не скрывающей ее юную красоту. Глядя на Беатрис, Мария Эмилия почувствовала, что у нее сильно заколотилось сердце: она представила, какие чувства испытывал бы ее покойный сын Браулио, если бы он был жив и присутствовал бы сейчас при этой сцене. Опережая других приглашенных на обряд бракосочетания, Мария Эмилия устремилась к дверям храма вслед за женихом и невестой. После похорон Браулио ей до сих пор так и не удалось пообщаться с Беатрис, а ведь она так много хотела ей сказать: что дает ей свое благословение, что испытывает к ней самые теплые и дружеские чувства, что всецело понимает ее, — несмотря на то что происходящее сейчас событие причиняло Марии Эмилии нестерпимую боль.

Их взгляды встретились. Невольно устремившись друг к другу, они крепко обнялись — быть может уже в последний раз. Белый цвет свадебного платья Беатрис, символизирующий ее новую жизнь, очень контрастировал с черным цветом траурного одеяния Марии Эмилии, являющимся своего рода символом оставшегося позади прошлого.

Беатрис шепнула Марии Эмилии, что хотела бы видеть рядом с собой совсем не того человека, с которым ей предстояло сегодня пойти к алтарю. Никто никогда не сможет вытеснить из ее сердца Браулио. Мария Эмилия слушала шепот Беатрис, но эти слова мало утешали ее. Беатрис заплакала. Никто этого не заметил, только Мария Эмилия, которая, приподняв вуаль Беатрис, осушила ее слезы поцелуями. Потом Беатрис говорила еще какие-то слова, однако Мария Эмилия, разволновавшись, уже не понимала их смысла, но сохранила их в памяти и в сердце как драгоценное сокровище. Она хорошо запомнила, что Беатрис — очень быстро и очень тихо — сказала ей, что Браулио продолжает жить внутри нее. Мария Эмилия не поняла, что означают эти слова, однако инстинктивно почувствовала, что они имеют огромное значение, и осознание этой значимости еще больше объединило двух женщин.

Затем Беатрис отошла от Марии Эмилии, и та посмотрела ей вслед, подумав, что вот идет совсем еще юная девушка с хрупкой фигуркой, но с большим сердцем и огромной волей. Она задумалась, что же могло выработать в Беатрис такую внутреннюю силу и уверенность в себе, если ей за ее такую недолгую жизнь довелось столкнуться со столькими несчастьями. Еще будучи маленькой девочкой, она уже лишилась своих родителей: ее мать была убита прямо у нее на глазах, а ее отец умер в тюрьме — по-видимому от отчаяния и безысходности.

Мария Эмилия невольно думала о том, какой же сильной должна быть эта шестнадцатилетняя девочка, если она сумела пережить не только гибель родителей, но и гибель своей единственной любви — Браулио. Теперь она твердо шагала навстречу своей новой судьбе — очевидно совершенно для нее безрадостной, — не чувствуя страха и будучи готовой выдержать то, что она, Мария Эмилия, выдержать бы не смогла.

Мария Эмилия завидовала благоразумию и силе характера Беатрис. За эти секунды ожидания, показавшиеся ей часами, она поняла, что в свои тридцать пять лет она до сих пор еще почти ничему не научилась. Делая свою пропащую жизнь еще более пропащей, она вот уже две недели ежедневно — и с безумной страстью — отдавалась давнишнему другу своего ныне покойного мужа, ставшему по воле случая ее любовником, — капитану корабля Альваро Пардо Ордуньесу. От него несколько лет не было никаких вестей, а затем он — через неделю после смерти Браулио — вдруг появился на пороге ее дома, тем самым выполнив когда-то данное ей обещание.

Этот моряк, которого удивил и столь неожиданно страстный прием со стороны Марии Эмилии, и тот факт, что она еще отнюдь не утратила своей красоты и привлекательности, рьяно принялся удовлетворять все ее желания и буквально дневал и ночевал в ее спальне.

После его появления Мария Эмилия уже не узнавала сама себя. Ее почему-то не смущало ни то, с каким пылом она отдавалась Альваро, ни то, что тем самым она обманывала Хоакина Тревелеса. Ему она в свое время отказывала в тех удовольствиях, которые теперь с такой легкостью предоставляла другому мужчине.

Впервые в жизни она стала поступать совершенно безрассудно, не задумываясь над возможными последствиями своих поступков и всецело отдаваясь инстинктам.

Если первый раз она отдалась ему всего лишь через несколько минут после его появления у нее в доме — причем без каких-либо уговоров, без объяснений, без расспросов о причинах его появления в Мадриде, — то последний раз это произошло сегодня утром. Она сдалась лишь после отчаянного спора с ним, потому что своими приставаниями он едва не помешал ей своевременно подготовить платье, в котором она собиралась пойти на свадьбу Беатрис.

Мария Эмилия осознавала, что подобным поведением может погубить себя, но ей было все равно. Появление Альваро возбудило в ней безрассудное стремление испытывать физическое наслаждение, этим она компенсировала душевную боль, терзавшую ее непрерывно. Она, конечно, понимала, что, бросаясь в объятия Альваро, рискует уничтожить свои отношения с Хоакином — чего она ни за что на свете не хотела бы, — однако уже не могла удержаться от желания еще и еще раз почувствовать прилив жизненных сил, который она ощущала в объятиях своего любовника.