Легендарный Василий Буслаев. Первый русский крестоносец - Виктор Поротников

Потаня отложил меч и задумчиво покачал головой, перевязанной на лбу тесемкой, чтобы волосы не падали на глаза.

– Извечный вопрос задаешь, Вася, – негромко промолвил хромец. – Не смертными людьми создан сей мировой порядок, и существование всего живого в нем предопределено свыше. Иной, более могучий Разум вершит судьбы не токмо отдельных человеков, но и целых народов. Божиим провидением возникают и рушатся царства, прославляются и уходят в небытие великие государи. И порядок сей нерушим от века и до века.

– Это я уже слышал от монаха Кирилла, – отмахнулся Василий. – Помнится, я спорил с ним, приводя примеры из древности, когда жили и сражались поистине непобедимые полководцы, схожие своим могуществом с бессмертными богами. Чего стоил один Александр Македонский!..

– Ну и где он теперь? – усмехнулся Потаня. – Где завоеванная им держава?

– Верно подметил, брат. – Василий посмотрел в глаза Потане. – Давным-давно нету ни самого Александра, ни завоеванного им царства. Однако слава сего воителя жива и поныне! Этого ты не станешь отрицать?

– Не стану, – согласился Потаня.

– Стало быть, не станешь возражать и против того, что Александр сам вершил свою судьбу?

– Это окружавшим Александра людям и последующим потомкам казалось, что это так и есть, – мягко возразил Потаня. – На деле же и в судьбе великого Александра все было предопределено заранее, иначе он не умер бы в тридцать лет.

– Пойми, Потаня, дело не в краткости жизни, а в величии деяний! – горячился Василий. – И я согласился бы умереть молодым, лишь бы меня помнили многие поколения людей. Вот о чем я толкую.

Потаня пристально взглянул на Василия.

– Ты разочаровался в крестовом походе?

– Я разочаровался в вождях крестоносцев, – ответил Василий. – Не по плечу им это дело. И в Новгороде, и в Царьграде, и в крестоносном войске я чувствую себя маленьким человеком, зависимым от бездарных и никчемных людишек, называющих себя боярами, вельможами и королями. Не дают мне развернуться с моим честолюбием!

– Выйти из безвестных во всенародно знаменитые всегда было трудно, – заметил Потаня. – Может, тебе стоит попытаться не ратными подвигами славу себе добыть, но как-нибудь иначе?

– Как же иначе, Потаня? – с недоумением промолвил Василий. – Да и поздно мне на попятный идти. Сам знаешь, обет я дал. Придется мне с сарацинами сражаться, покуда до Иерусалима не доберемся.

– В Священном Писании сказано, что пророчество не может быть произносимо по воле человеческой, но изрекать его может лишь святой Божий человек или священник, движимый Духом Святым, – сказал Потаня, дабы хоть как-то утешить Василия. – Вполне может быть, что не все сказанное волховицей сбудется.

– Покуда сбываются ее пророчества, – хмуро подытожил Василий.

* * *

Однажды в стан немецких крестоносцев пришли два крестьянина из лагеря бедноты. Они разыскивали Василия Буслаева. Им показали, где стоят палатки русичей.

Василий глядел на двух бородатых мужиков, которые с почтением сняли перед ним свои широкополые шляпы, на их короткие рваные штаны, на стоптанные башмаки из грубой холстины. Незнакомцы говорили Василию про какую-то молодую женщину, находящуюся при смерти у них в стане, мол, она непременно желает его видеть, дабы поведать ему нечто важное.

– Разговаривает больная больше по-гречески, хотя сама на гречанку не похожа, – переводил Потаня слова крестьян. – Зовут больную Ангелина.

– Это же служанка Доминики! – обрадовался Василий. – Потаня, спроси у них, чем она больна?

Потаня спросил.

Оба крестьянина лишь пожали плечами.

– Они не знают, – сказал Потаня, – но это не оспа. Всех больных оспой они переправили на лодках на другой берег Асканского озера. Там местные греки показали крестьянам целебный источник.

Василий набросил плащ на плечи.

– Потаня, пойдешь со мной, – сказал он.

Крестьянский стан был расположен на вершине невысокого холма в двух верстах от становища немецких рыцарей.

Ангелина лежала в шалаше из сухого камыша под одеялом, сшитым из множества разноцветных лоскутков. Ее глаза сверкали горячечным блеском, а на щеках полыхал яркий нездоровый румянец. При виде Василия девушка задрожала от сильного волнения и торопливо заговорила слабым голосом, с трудом разлепив пересохшие губы.

– Добрый господин, какое счастье, что я отыскала тебя, – молвила болгарка. – Не ищи свою жену, мой господин. Она умерла почти месяц тому назад. Доминика хотела вернуться домой и сговорила Анфису помочь ей в этом. В пути с нами случилось несчастье. Какие-то неизвестные воины ранили Доминику стрелой, приняв нас в темноте за сарацин. Анфиса оставила меня и Доминику в лесу, а сама поскакала вдогонку за войском короля Конрада. Перед этим днем мы видели, как крестоносцы прошли по дороге в сторону Никеи. Анфиса хотела вернуться за нами с повозкой, поскольку ехать верхом Доминика не могла из-за раны. Мы ждали Анфису два дня и две ночи. На третий день Доминика умерла.

Болгарка поведала Василию, что она похоронила прах Доминики в том месте, где они ожидали возвращения Анфиски. Все золото, какое имелось у Доминики, служанка положила в могилу вместе с ее телом. Себе болгарка оставила лишь три золотые монеты. Она с трудом добралась до Никеи, еще в пути ей стало плохо.

– Добрые люди подобрали меня, но, чувствую, не жить мне больше на белом свете, – тихим голосом продолжила служанка. – Не хотела я, чтобы смерть моей милой госпожи осталась безвестной. – Из глаз умирающей потекли слезы. – Мне непонятно, почему Анфиса нас бросила? Мне казалось, что она не способна на такое. Мой господин, догнала ли Анфиса ваше войско?

– Я не видел Анфиску с той самой поры, как вы трое исчезли из нашего стана под Дорилеем, – ответил Василий. – В войске короля Конрада Анфиска больше не объявлялась. Это истинная правда, Ангелина.

– Значит, и Анфису постигла печальная доля, – грустно промолвила болгарка. – Это Господь наказал нас за наш бесчестный замысел. Скоро я встречусь с госпожой и с Анфисой в небесных кущах. Я сама расспрошу Анфису о том, что приключилось с ней в дороге…

Глядя куда-то мимо Василия, служанка заговорила на своем родном языке столь жалобно, словно плакалась кому-то.

Пожилая крестьянка попросила Василия и Потаню уйти.

– Опять заговаривается, бедняжка, – вздохнула добрая женщина. – Бывает, целыми днями никого не узнает и все разговаривает сама с собой. Подайте на погребение несчастной девушки, благородные мужи. Чувствую, не протянет она долго.

Василий протянул крестьянке две серебряные монеты, все, что у него было.

Хмурыми возвращались побратимы в королевский стан.

– Все-таки права оказалась волховица, будь она неладна! – вырвалось вдруг у Василия.

– Пусть судьбу не переможешь, но и отчаиваться из-за этого не следует, – проговорил Потаня.

– Не переможешь, говоришь? – с глухим раздражением обронил Василий. – Ну, это мы еще посмотрим! Этот квас не про нас!

Известие о смерти Доминики и о вероятной гибели Анфиски дружинники Василия выслушали, не скрывая своих искренних сожалений. Особенно все печалились об Анфиске.

– Огонь-девка была, что и говорить, – вздыхал Фома. – По Василию Анфиска сохла, вот и отважилась на отчаянный поступок.

На вечерней молитве бывший поп Данила помянул рабу Божию Доминику и рабу Божию Анфису. Вокруг в скорбном молчании стояли ратники в длинных белых рубахах, осеняя себя крестным знамением.

Великан Пересмета неумело вытирал слезы загрубевшей ладонью. Частенько подсмеивалась над ним Анфиска за его неуклюжесть, за тугодумие. Не ведала черноглазая, как грели сердце незлобивому детине даже такие знаки внимания с ее стороны. И вот сгинула бесследно улыбчивая непоседливая Чернавка, а душа Пересметы наполнилась болью невосполнимой утраты.

* * *

Вскоре начались разлады между королями. Людовик хотел вести войско к Антиохии через малоазийские горы и равнины, следуя по караванным дорогам. Конрад стоял на том, что надо избрать морской путь, а корабли даст его родственник, император Мануил.

Французские рыцари, жаждавшие пограбить мусульманские города вдоль караванных дорог, убеждали своего короля не уступать Конраду. Более того, феодалы советовали Людовику пристыдить Конрада, желающего избежать походных трудностей. На этом же настаивала и королева Элеонора.

Двадцатишестилетняя королева своим одеянием и манерами пробуждала в вассалах своего супруга воинственный пыл и жажду подвигов во имя веры. Элеонора часто появлялась перед приближенными Людовика в обтягивающих красных рейтузах, в сапогах с отворотами, в белой тунике и белом плаще, на которых был вышит большой красный крест. На поясе у королевы висел кинжал, а на голову она любила надевать легкий шлем с перьями.

Своенравная Элеонора собрала в поход небольшой отряд из знатных женщин, среди которых были широко известные герцогиня Бульонская и графиня Тулузская, чьи далекие предки когда-то начинали Первый крестовый поход. Свита из женщин, одетых как амазонки, повсюду сопровождала Элеонору.