Течёт моя Волга… - Людмила Зыкина

Маршалл бережно приподнял со стола бивень, лежащий на пачках писем от советских друзей и прикрывающий их от порывов ветра, который то и дело врывался в открытое настежь окно.

— Теперь меня как будто окружают люди, которых я встречал в России, — продолжал писатель. — Я обладаю сокровищами — дружбой, любовью, верой в человека. Эти сокровища я буду беречь всю свою оставшуюся жизнь…

В Сиднее мне показали театр Елизаветы, где выступали звезды балета и другие мировые знаменитости, новое здание оперного театра. Сиднейская опера прославилась немыслимой стоимостью и продолжительностью строительства, перекрывшей все мировые стандарты и рекорды. Начало ему положили лейбористы: «Мы строим лучший оперный театр в мире!» Либералы находили контрдоводы: «Смотрите, какое безобразие они творят! Вот куда идут народные денежки. Сколько бы на них можно было построить школ и больниц, спасти бедняков и безработных».

В конце концов главный архитектор датчанин Иорн Уотсон, человек талантливый и дальновидный, обиделся и уехал. Его австралийские коллеги в знак солидарности проявили принципиальность и единодушие: ни один из них не занял его место. Тогда власти пригласили Уотсона обратно. Тот не приехал. С грехом пополам финансирование строительства сдвинулось с мертвой точки при помощи… лотереи. Шесть долларов за билет — сумма для лотереи немалая.

Теперь здание оперы величественно возвышается на Бенелонгском мысе фасадом к заливу. Его словно наполненные упругим океанским ветром купола, придуманные датчанином, прекрасно смотрятся с просторов гавани.

В один из воскресных дней я отправилась на чашку чая к новым знакомым в старый район Сиднея Киррикилле. Решила пешком пройтись по городу, посмотреть на него с огромного портового моста, за проезд по которому берут плату, и завершить прогулку в назначенном месте. Разыскать нужную улицу оказалось делом непростым. Несколько человек ничего путного на мои расспросы не могли ответить. «Возьму такси», — пронеслось в голове. Таксист тоже пожал плечами. Но связался по радио то ли с полицией, то ли с каким-то центром по уточнению координатов. Проехав метров сто, мы завернули за угол. Машина остановилась.

— Вот эта улица, а вот дом, — сказал водитель, указывая на утопающий в зелени небольшой особнячок в тени деревьев.

Я протянула деньги. Таксист даже не взглянул на них.

— Всего вам доброго, сударыня, — вымолвил он. — Такая работа не стоит и цента.

В конце гастролей мы отправились в Новую Зеландию, восхитившую живописными пейзажами и несметными стадами овец и баранов, которые бывают до такой степени ленивы и толсты, что на рассвете их поднимают специальными палками и ставят на ноги, чтобы заставить бодрствовать и совершать немудреные земные обязанности.

Коренные жители островов — маори и метисы — на редкость музыкальны, с обостренным чувством ритма. Изумительной красоты песни в их исполнении надолго остались в памяти.

В Окленде, в те годы самом крупном городе Новой Зеландии, после очередного концерта я по традиции раздавала автографы на программах, буклетах и даже на входных билетах. В сутолоке, растолкав всех, ко мне протиснулись двое представительных, я бы сказала, красивых мужчин — капитан дальнего плавания Рональд Кларк, не единожды заходивший, как оказалось, на своем торговом судне в наши порты на Балтике, и профессор-океанолог Эдмунд Мейерс. В руках они держали две долгоиграющие пластинки с записями моих песен.

— Откуда они у них? — спрашиваю переводчицу.

— Капитан купил их в Ленинграде. Они оба и их семьи очень любят русскую народную музыку и просят, если это возможно, конечно, найти им запись вашей песни «Девушки».

— Какие девушки? Такой песни в моем репертуаре нет. Тут что-то не так. Объясните им.

Переводчица довольно продолжительное время вела переговоры, пока Кларк, выплеснув наружу изрядную порцию эмоций, не стал указывать рукой на концертный зал.

— Они говорят, что вы сегодня пели эту песню…

В конце концов выяснилось, что речь шла об «Ивушке». Название этой простой и бесхитростной песни было переврано в афишах и программах, переведено и понято как «Девушки». У меня как раз — бывает же удача! — был среди других диск с записью «Ивушки» в отеле, и я согласилась подарить его моим новым знакомым. От радости, к моему великому удивлению, те пустились в пляс, а когда остановились, начали уговаривать меня поехать к ним в гости. Отказать в просьбе я не решилась. Авто стояло поблизости, и через несколько минут я вошла в гостиную довольно уютного коттеджа. Пока пили чай в семейном кругу ученого и вели разговоры о музыке (я тогда поразилась огромной тяге всего семейства к русской народной песне), профессор успел замесить хорошую порцию цемента, сформовать из него небольшой блок на лужайке перед домом, а потом, пригласив меня, попросил оставить на нем, еще сыром, своеобразный автограф — отпечатки ступней. Пришлось снимать туфли… Теперь этот монолит с золотистого цвета металлической пластинкой, на которой выгравировано: «Здесь в 1967 году была и пела знаменитая русская певица Людмила Зыкина», стал одной из достопримечательностей Окленда, в то время местом паломничества многочисленных любителей музыки и предметом их, как мне сказывали, жгучей зависти.

Годы спустя я снова ступила на австралийскую землю. Интерес к нам оставался по-прежнему искренним и живым. Пресса широко и объективно освещала мое пребывание в стране. В этом я убеждалась ежедневно, знакомясь с местными газетами и журналами. На встрече, организованной обществом «Австралия — СССР», фото-, кино-и телекорреспонденты забрасывали множеством вопросов, среди которых были и такие: «Сколько стоит фунт мяса?», «Продается ли в Москве белый хлеб?», «Боитесь ли вы мышей и тараканов?», «Какие духи вы предпочитаете?», «Что вы цените в мужчине?», «Могут ли в вашей стране девушки по собственному желанию прервать беременность?», «А правда, что ваши женщины не умеют пользоваться косметикой, делать прически?». Много было вопросов, касающихся жизни советских женщин. И это закономерно: о них знают за рубежом, в том числе в Австралии, по существу, очень мало.

Когда меня просят рассказать о женщинах, которыми я восхищаюсь, я всегда говорю о тех, перед кем действительно преклоняюсь. О летчике-испытателе Марине Попович, чьи спортивные достижения зафиксированы в таблицах абсолютных мировых рекордов Международной авиационной федерации; об Анне Владимировне Никулиной, прошедшей 5000 километров нелегких фронтовых дорог, штурмовавшей Берлин и под ливнем огня водрузившей в ночь с 1 на 2 мая 1945 года красное полотнище, которым была опоясана, над последним логовом фашизма — гитлеровской рейхсканцелярией; о Майе Плисецкой, танцевавшей под грохот аплодисментов и оваций на всех лучших сценических площадках мира…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});