Путь солдата - Борис Малиновский

И сейчас, уходя, отстегнул измятые, видавшие виды полевые погоны, снял их со своей гимнастерки и протянул Тане:

– Прощай!

Она взяла их и с болью в голосе спросила:

– Что ты собираешься делать дальше?

– Возвращаюсь к родным, их нельзя оставить одних. А что потом – не знаю…

– Счастливо, Боря!

Она крепко пожала мне руку, смотря прямо на меня широко открытыми глазами, сразу став похожей на ту Таню, к которой я заходил шесть лет назад вместе с Васей Москвичевым.

…Возвратившись в Иваново, стал думать, что мне – инвалиду II группы, делать дальше. Мечта об институте затерялась среди сражений и дорог войны. Я, как и многие мои сверстники, вернувшись с "полей смерти", считал, что дорога в институт закрыта. Из головы все выбито и вымолочено снарядами и пулями, нервы не в порядке, ничего не выйдет. Решил, что буду работать военруком в школе. А отец думал иначе. Ему очень хотелось,- мне он сказал об этом,- чтобы я поступил в энергоинститут, где учился Лева. Я понял: для отца будет нестерпимо больно, если не решусь идти по стопам Левы, и подал заявление в Ивановский энергетический институт имени В.И.Ленина на электромеханический факультет. Через несколько дней пришло извещение о зачислении. Я снова стал студентом! Мама перешила мне Левин костюм. Когда я облачился в него, непривычная гражданская одежда показалась настоящим балахоном. Первый день занятий стал праздником не столько для меня, сколько для отца и матери. Я вышел из дому, и отец, открыв окно, помахал мне рукой, хотел что-то сказать, но только улыбнулся. В первые же дни учебы стало ясно, что мои опасения не были напрасными. Я почти ничего не понимал на лекциях, особенно по математике, физике, химии – моим любимым в школе предметам. Часто, сидя дома за столом и читая в который раз учебник, я, разозлившись на свою неспособность запомнить прочитанное и тяжелую боль в голове, бросал ни в чем не повинную книгу в угол. Потом брал ее снова и читал текст еще и еще раз. Настойчивость, привитая армией, внимание к фронтовикам в институте помогли. Начал втягиваться в учебу. Боли в голове стали понемногу проходить. Со второго курса, как отличнику учебы и активному общественнику, мне назначили повышенную стипендию имени М.И.Калинина. Тепло родного дома, учеба, появившаяся семья, заслонили собой ужасы войны, влили в меня новые силы, постепенно возвратили меня к той жизни, которая была нарушена войной…

30 лет спустя после моего ранения под Житковичами я получил приглашение от райкома партии и райисполкома поехать туда. В моей памяти, связанной с военными событиями, сохранились неясные картины маленького белорусского местечка – несколько пыльных улиц, разрушенные дома… Когда я приехал в Житковичи, перед моими глазами одна за другой прошли оживленные, озелененные и чистые, с асфальтным покрытием, улицы. Перед зданием райкома – большая площадь с памятником В.И.Ленину. Радушие и гостеприимство, с которыми меня встретили, были беспримерными. Они проявлялись ежечасно, ежеминутно и повсеместно. В воскресенье утром все население города от глубоких стариков до грудных детей было на площади.

Руководители города, бывшие партизаны, приехавшие на праздник ветераны, прошли к памятнику Вечной славы, возложили к его подножию венки и стали двумя шеренгами по обе стороны от него.

Праздничная демонстрация началась. Когда первые ряды демонстрантов стали приближаться к нам, заиграла музыка.

На трибуну поднялся парень:

Вспомнимвсех поименно,вместе с горем своим.Это надоне мертвым,это надо живым!

Его громкий голос, усиленный громкоговорителями, разнесся по площади, по всем Житковичам и полетел дальше…

Он начал читать список воинов и партизан, погибших на территории района в годы Великой Отечественной войны. После первых прочитанных фамилий демонстранты склонили знамена, обнажили головы и под траурный марш пошли мимо памятника.

Читались фамилии, я потерял им счет, демонстранты шли и шли. И парень продолжал, не переставая:

– Рядовой… лейтенант… старшина… партизан…

Когда парень начал читать список, я решил, что он ограничится теми фамилиями, которые были высечены на мраморных плитах у памятника. Их было около двадцати. Но в списке только на букву "а" оказалось более двадцати фамилий. Мысли мои перемежались со словами парня и перебивались траурной музыкой.

– Рядовой…

Здесь, в Белоруссии, никто не забыт, ничто не забыто.

– Рядовой…

Моя фамилия могла бы быть в списке тоже.

Поймет ли Коля[23] то, что видит? – Рядовой…

Левушка тоже не дошел до Победы.

Память о них будет вечной! Демонстранты проходят, опуская перед памятником знамена к земле, хранящей прах погибших. Склоняются головы. Снимаются шапки. Матери обнажают головы младенцам. Траурная музыка сжимает сердце. У ветерана, стоящего рядом, текут слезы, падая на боевые ордена… Волнующие, хватающие за душу, незабываемые минуты! Демонстранты собрались на стадионе громадной буквой П. Замыкала ее трибуна, на которую поднялись руководители района. Ветеранов провели в центр образовавшегося четырехугольника. Секретарь райкома представил каждого. Девушки надели им на грудь почетные красные ленты. Под торжественную маршевую музыку и аплодисменты присутствующих мы обошли стороны людского четырехугольника и поднялись на трибуну. Шли кто как мог – кто с палкой, кто опираясь друг на друга. Громко бились сердца, поднимались головы: эти торжественные и незабываемые минуты были самой высокой наградой, которую может получить человек в своей жизни,- они выражали любовь и признание народа!

…Тем же летом, когда был в Житковичах, я возвращался в Киев через Винницу на автомашине. За Винницей, увидев большой кемпинг, решил остановиться. Но кемпинг был весь забит иностранными туристами. Пришлось обогнуть его, чтобы расположиться где-нибудь сзади. За кемпингом начался редкий дубовый лес, чередовавшийся с небольшими полянами. Он скоро кончился, и перед нами открылось большое поле с одинокими деревьями, сплошь покрытое колючими, с желтыми цветами зарослями. Такого дикого разгула этого растения, презрительно называемого в народе чертополохом, я никогда не видел. Необычную картину дополняли видневшиеся то тут то там, разбросанные безжалостным взрывом остатки железобетонных конструкций, похожие на каких-то доисторических чудовищ со страшными клыкастыми мордами в виде бетонных глыб с торчащей из них искореженной железной арматурой. Картину завершали одиноко стоящие, покалеченные, умирающие старые деревья, похожие на плохо ободранные огромные колья, вбитые в землю каким-то фантастическим гигантом. Мимо нас проходила девочка, я спросил ее, что здесь было. Она не знала. А я начал догадываться. Здесь находилась ставка Гитлера – последнее волчье логово главного фашистского зверя. Искалеченная, перемешанная с бетонным щебнем земля теперь по-своему отомстила фашистам: над бывшим волчьим логовом, как символ презрения и забвения, вырос чертополох, словно выражая отношение природы к германскому фашизму. Поучительная картина! Особенно для тех, которые еще ждут чего-то на Западе и, глядишь, будут проезжать через этот кемпинг, путешествуя по нашей гостеприимной земле! А что стало с однополчанами?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});