Полутьма (СИ) - Эл Софья

Дашка прыснула в кулак, но тут же нацепила на себя невозмутимый вид. «Солярис» прогрелся уже раз двадцать, а подруга то и дело только бегала то запускать, то выключать двигатель. Это она зря. Я заранее предупреждала, что пока Ваську на труповозке дождемся, половину бензина сожжем. А ехать неблизко. До Москвы часов восемь, а со скоростью труповозки – все двенадцать.

– А ну и правильно, – махнула рукой баб Клава, а в ее взгялде блеснули искорки, – ты не бухти, Лешка. Кузнечик у нас вон какая, – баб Клава многозначительно закатила глаза, как бы демонстрируя, какая я, – все успеет. А дядьку по-человечески схоронить – это правильно. Ни одной ж души родной у него, окромя Симки-то.

– Швы же, – тяжело вздохнул дядь Леша, а баб Клава уперлась руками в бока.

– Вот заладил-то. Кузнечик вона, необычная у нас. Ей, может, швы твои вообще до места одного.

– Клавка, не гунди, – хрюкнул дядь Леша, подавившись табачным дымом, – девку-то свою отпускаем, не чужую какую. А раскроются? Ей вон, день в дороге ехать! А потом че?

– А потом Москва, – улыбнулась я старику, – залатают, если что, не переживайте.

И все снова замолчали. Нинка с Петькой, взяв Маринку за руку, ходили кругами, о чем-то тихо перешептываясь, а мне почему-то стало свободно. Они все, даже Мишка, что тихо наблюдал за своими детьми, дарили чувство какого-то спокойствия. Смотришь на них, и кажется, что все будет хорошо.

На тень вдалеке я стараюсь не обращать внимания.

– Вы не переживайте. Пока меня не будет, за вами Вагнер присмотрит. Он хоть и вампир, но дядя ему доверял. Вряд ли теперь кто-то сильнее его найдется. Древняя раса вымерла вместе с Самсоном, а все остальные сейчас не будут вступать в открытый конфликт. Они больше на политике сосредоточены. Получение донорской крови, легализация прав на жизнь, вегетарианство, – пожимаю плечами я, а баб Клава тяжело вздыхает, приобнимая меня за плечи.

– Ты возвращайся к нам, Кузнечик, – говорит Мишка, перебирая руками траву около себя, – нечего тебе в Москве той делать. Не хочешь в вампирском доме жить, вон к нам можешь переехать.

Не верят. То ли чувствуют, что не знаю я, что дальше будет, то ли на лице у меня это написано. А от этих слов вдруг становится тепло, будто в детстве, когда мама на ночь одеялом укутывает и края подтыкает.

– Или ко мне, – подхватывает баб Клава, а я улыбаюсь, – не, ну а что. Сын бывает, конечно, заедет, но ничего, у меня всем места хватит. Опять же, участкового дом, – она не называет имени Палыча, а я понимающе киваю, – найдем куда пристроить.

– Воздух тут, опять же, – протягивает дядь Леша, разглядывая горящий кончик сигареты, – твоему организму полезно. Опять же, кто Мишке вкатит, если за старое возьмется.

И мы все смеемся. Отпуская скопившееся напряжение, открыто, а некоторые до слез. Затихаем и снова продолжаем говорить. Вспоминаем смешное, договариваемся о будущем. Мишка бьет себя в грудь, что хоть десять вампиров отгонять его будут, а крыльцо на доме он все одно приладит. Баб Клава вспоминает молодость, а я улыбаюсь. Хорошо у нас в деревне. Очень хорошо.

Тарахтение двигателя старенькой «Газели», что здесь служит труповозкой, врывается в наш разговор, но уже не становится так грустно. Васька выпрыгивает из кабины, выкатив грудь колесом при виде закатывающей глаза Дашки, а я не могу сдержать смех. Подруга у меня пожирательница сердец. На мой смех Дашка, обидевшись, отворачивается.

– Да вернусь я, – потянувшись обнять дядь Лешу, я шиплю, тут же хватаясь за бок, – все хорошо будет.

– Ты помни, что у тебя еще и сотрясение, – серьезно говорит дядь Леша, а я тихонько киваю, – вот в жизни бы не отпустил тебя. Но с тобой же не поспоришь.

Это правда. Поэтому достаточно странно, что меня так быстро выпустили. Я даже думала, не приложил ли к этому внушение Вагнер. Баб Клава говорила, что он был в больнице, когда меня зашивали, но на глаза мне не попадался.

«В последний раз, когда я сделал все, как ты просила, все закончилась крахом».

Это последнее, что сказал Вагнер перед тем, как выполнить мою просьбу. Исчезнуть. Правда, это не помешало ему сегодня прийти сюда.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

«Ты просто привык».

Я помню, как сказала это. Помню и какие чувства тогда испытывала.

«Поэтому ты полюбила вампира?»

Нет, Вагнер, не поэтому. А потому что почему-то позволила себе думать о тебе, как о человеке. Непонятно мне было, кто вы. Несмотря ни на что, до момента, сломавшего мою жизнь, я не оценивала вашу реальную суть. А теперь оцениваю.

И ничего не чувствую.

«Вспомни».

Из-за этих слов сейчас я терплю то, что ты разглядываешь меня издали. Это изначально моя ошибка – разрешить себе думать о тебе так. Все, что у меня есть сейчас – это стыд. Мне стыдно перед тобой, что я втянула тебя в это. Я не знаю, какое чувство живет теперь в тебе, но хочу быть эгоистом. Не хочу видеть тебя никогда. Поэтому смотри, Вагнер.

Обнявшись со всеми жителями деревни, я окидываю взглядом все еще раз. Да, мне не грустно. Я уже приняла решение, что вернусь. Васька, уловив сигнал, запрыгнул в газель, а мы с Дашкой синхронно закрыли двери «Соляриса». Послав поцелуй своему отражению, Дашка подняла козырек и, включив передачу, тронулась с места.

Разложив сиденье, я поерзала, ища более удобное положение. Смесь сотрясения, раны в боку, усталости и старых болячек делали эту процедуру необходимостью. Выдержать столько времени в дороге с таким коктейлем вряд ли будет легко, но я справлюсь.

Дядя сделал все для меня. Ради него можно немного и потерпеть.

Я разглядываю профиль подруги, наблюдая за ее сосредоточенными движениями. На улице сумерки. Самое неприятное время для поездки, по моему мнению. Солнечный свет уже так не освещает, а света слабеньких фар недостаточно для четкой картинки. Но основную часть пути мы должны успеть преодолеть ночью. Дашка специально спала с того самого момента, как меня привезли в больницу.

– Ты не жалеешь? – спрашивает Дашка а я хмурюсь, не понимая вопрос. – Ну, я о Сергее, – заметив мой недоуменный взгляд, Дашка вновь внимательно разглядывает дорогу, – нет, ну неужели ты думала, что баб Клава не рассказала всему свету о том, что Сергей нарезает круги у больницы, но почему-то к тебе не заходит. Не так сложно сложить дважды два.

«Газель» Васьки резво проносится мимо нас, обгоняя, а Дашка улыбается. Опачки, кажется, подруге пришелся по душе простой деревенский парень. Искала себе принца на белом коне, а нашла Ваську на синем тракторе. Ну, в данном случае, на «Газели».

– Мне не о чем жалеть, Даш, – я пожимаю плечами, осторожно поворачиваясь набок.

– Знаешь, мне кажется, ты правда его любила, – вздыхает Дашка, а я задумчиво смотрю вперед, – просто это как-то странно, что ли. До встречи с ним ты и слышать ничего не хотела об отношениях. Нет, все понятно, сколько вы там вместе провели? Год? Полгода? Я не знаю подробностей, но мне казалось, что это что-то настоящее.

– Думаю, так и было.

Дашка мельком смотрит на меня, но тут же возвращает взгляд на дорогу.

– Тогда в чем дело? Нет, хорошо, я понимаю все эти романтические метания. Он – вампир, ты – человек. Просто «Сумерки» какие-то, но…

– Ключевое слово «было», Даш. В том-то и дело, что я – человек. Мне свойственно разочаровываться, расстраиваться, забывать. Меня не тянет к нему больше, понимаешь? – Дашка закусывает губу и кивает. – У тебя тоже много чего было «настоящего». И? Мы не в сказке, а я, видимо, не из однолюбов, вот и все. И метания – вампир, не вампир, тут совсем не имеют значения.

– То есть будь он человеком, – хмурится Дашка, а я киваю.

– Да, Даш. Будь он человеком – я бы тоже попросила его уйти. Единственная причина – я его не люблю.

Дашка перебирает пальцами по рулю, а я разглядываю пейзаж за окном. Мой дом – самый красивый. Чувство тепла и наполненности не покидает на протяжении пути по узкой дороге среди леса. Я наконец-то испытываю это. Хочу куда-то вернуться.

– А он? – шепчет Дашка, а я моргаю, вспоминая, о чем она.