Польша или Русь? Литва в составе Российской империи - Дарюс Сталюнас

отдано обучению русскому языку, русскому чистописанию и арифметике[915].

Теперь попробуем выяснить, являлось ли обязательное обучение еврейских мальчиков прямым доказательством стремления местной власти к ассимиляции евреев. Обязательное обучение русскому языку было необходимо как мера противодействия традиционной еврейской элите, которая, как считали местные чиновники, была настроена против любых нововведений. Новый попечитель учебного округа И. П. Корнилов, прибывший в Вильну 21 февраля 1864 года, то есть уже после того, как были приняты новые правила об обязательном обучении, утверждал, что «обязательность была признана необходимою для того, чтоб уничтожить влияние хасидов и меламедов, которые непременно бы препятствовали посещению этих училищ»[916]. При этом обязательное обучение должно было нейтрализовать другие влияния: важным, в понимании местных чиновников, было то, какое влияние – русское (российское), польское или немецкое – возьмет верх в еврейской среде. В циркуляре виленского генерал-губернатора начала 1865 года было приказано «прекратить всякий неуместный польский говор среди еврейского населения»[917]. После оставления должности генерал-губернатора М. Н. Муравьев писал об обучении евреев как раз в антипольском контексте[918]. Это означает, что, вводя обязательное обучение русскому языку еврейских мальчиков, власти в первую очередь стремились к тому, чтобы русский язык в еврейской среде занял место польского[919].

Итак, учреждение еврейских «народных» школ и введение обязательного обучения русскому языку после восстания 1863–1864 годов должно было усилить русское (российское) влияние в еврейской среде, в первую очередь посредством распространения русского языка, при этом власти, по крайней мере на время, уменьшили давление на основной элемент еврейскости – религию.

При осуществлении этих решений на практике власти столкнулись со многими проблемами. Во-первых, январский циркуляр виленского генерал-губернатора поставил некоторых местных начальников в сложное положение: оказалось, что некоторые из них, например могилевский губернатор, ничего не знали о более раннем указании М. Н. Муравьева[920]. Но это и неудивительно, поскольку правила, утвержденные М. Н. Муравьевым год назад, касались только виленских евреев. Во-вторых, сделав обучение обязательным, власти не смогли обеспечить полную подготовку к этому нововведению. Поэтому в некоторых местах, например в Витебской и Могилевской губерниях, местные чиновники не смогли устроить в школы всех желающих[921]. В-третьих, по имеющимся данным, в губерниях, которые были удалены от Вильны, власти не смогли обеспечить штрафование евреев, не обучавших своих детей русскому языку[922], а после удаления этих губерний (Витебской, Могилевской и Минской) в 1869–1870 годах из ведения виленского генерал-губернатора циркуляр на этой территории потерял силу[923]. И наконец, некоторые местные чиновники, очевидно, полагали, что циркуляра виленского генерал-губернатора недостаточно – нужна санкция центральных властей. Иначе трудно объяснить, почему работавшая в Вильне Комиссия о преобразовании управления евреями в начале 1867 года обсуждала вопрос, «не должно ли быть установлено для евреев обязательное обучение русской грамотности»[924].

Введение обязательного обучения русскому языку еврейских мальчиков и учреждение «народных» школ было нацелено на распространение русского языка среди еврейского населения[925]. Но как глубоко, по мнению местных чиновников, должен был проникнуть русский язык в еврейскую жизнь?

Есть ли будущее у «жаргона»?

Когда речь шла о наставниках в еврейских казенных или «народных» училищах, большинство чиновников Виленского учебного округа отдавали предпочтение воспитанникам раввинского училища. Во-первых, потому, что в противоположность русским учителям, которые «ограничиваются одним преподаванием своего предмета в училище, не вмешиваясь ни в их верование, ни в их общественное кагальное управление», воспитанники раввинского училища действуют и на религиозные воззрения своих единоверцев. Именно поэтому руководство учебного округа отклонило просьбу ковенских евреев, «старой партии», как их называли чиновники, о назначении на должности смотрителей и учителей в еврейские «народные» школы не евреев, а «лиц русского происхождения»[926]. Во-вторых, воспитанники раввинского училища лучше подходили для этой задачи хотя бы потому, что «как единоплеменники и как выходящие по большей части из бедного класса, привыкли к особенностям еврейского народа и легче переносят их, нежели русский человек, которому эти особенности часто становятся невыносимыми»[927]. И в-третьих, местные чиновники признавали, что еврейские дети часто приходят в школу, не понимая «ни слова по-русски»[928]. Иначе говоря, власти признавали, что хотя бы в начальном процессе обучения нельзя обойтись без разговорного еврейского языка – идиша или «жаргона», как его обычно называли и маскилы, и имперская бюрократия[929].

И так, по меткому наблюдению Петра Семеновича Марека, в школах, где обучались еврейские дети, сложилась довольно парадоксальная ситуация: «Употребляя его [идиш] в школах, все притворялись, что он не существует, что преподавание ведется на немецком или русском языках»[930]. Какое же место в имперской языковой иерархии царские чиновники отводили языку идиш?

В 1860-х годах во время масштабной кириллизации разных языков на западных окраинах Российской империи не известно ни одного случая обсуждения имперскими чиновниками идеи о введении русской графики в текстах на идише, хотя в текстах на русском языке приходилось транслитерировать упоминающиеся еврейские названия (речь могла идти о книгах, журналах, газетах и так далее)[931]. Факт отсутствия предложений о кириллизации «еврейского жаргона» можно объяснить следующим образом. Во-первых, в случае с запретом на латиницу или экспериментов с введением кириллицы в восточнославянских (украинском и белорусском), а также в литовском и даже польском языках важную, но, конечно, не всегда главную роль играли аргументы этнического толка: указывалось на племенную, языковую родственность с русскими. Инакость евреев, в том числе и языка идиш, ни у кого не вызывала сомнений, хотя встречались утверждения о том, что «в Белоруссии, на Литве и Подолии, Евреи до XVII столетия не знали другого языка, кроме русского»[932]. Во-вторых, как известно, кириллица вводилась и в Волго-Камском регионе, например для крещеных татар и других народов, инакость которых тоже не могла вызывать сомнений. Но в этом случае русские буквы вводились для православных, и, как уже отмечалось, в разных дискурсах XIX века прослеживается очень тесная связь между алфавитом и религией. На обращение евреев в православие, как мы увидим ниже, никто серьезно не надеялся. В-третьих, как имперская бюрократия, так и второе поколение маскилов, имевшее ощутимое влияние на позицию администрации Северо-Западного края, на идиш смотрели как на язык, не имеющий будущего, иначе говоря, он как «жаргон» не был достойным кириллизации. Взгляд местных бюрократов на разные местные языки хорошо прослеживается тогда, когда они их сравнивают. Как выразился один из самых инициативных сторонников «русского дела», окружной инспектор Виленского учебного округа Н. Н. Новиков: «Говорю только об общественном употреблении русского языка, что в домашнюю и семейную жизнь он никогда не проникает, что нет причины желать и никакой надежды достигнуть