Сделка (СИ) - Вилкс Энни

Дарида поежилась. Келлферу стоило знать о том, что произошло с Дарисом, конечно, в более благопристойном варианте. Может быть, он согласился бы помочь. Дух захватило от мысли, что она снова увидит шепчущего, но женщина не дала себе мечтать, вернув себя на землю — туда, где Дарис нуждался в ней.

«Его вылечат, но если хрупкий мир между Пар-оолом и Империей рухнет из-за его выходки, это станет катастрофой, — с нажимом напомнила она себе. — Надо его подхватить, сгладить углы, как и обычно. Если повезет, для жителей Желтых земель он может предстать пострадавшим за благое дело героем, рискнувшим жизнью ради землячки».

Дарида очень любила своего сына, но знала и его слабости: Дарис был недальновиден, иногда чрезмерно жесток и не сдержан в словах и поступках. Он редко искренне расстраивался и чаще не понимал, почему обиженный им безымянный считает происшествие концом своей жизни. Он мерил слишком широко, по себе, не ориентируясь на других. Скорее всего, это произошло и в Пар-ооле: он лишь хотел любви и был уверен, что девушка тоже увлечена им… как и обычно.

Человек, которому Дарис нанес оскорбление, употребив его темнокожую дочь, должен был получить какую-то компенсацию за свою беду. Двенадцати рубинов, двенадцати изумрудов и двенадцати бриллиантов должно было хватить и для зажиточного человека, и даже для артефактолога, что уж говорить об обычном земледельце. Никто и никогда не купил бы девственность его дочери за такие деньги.

— Моя леди? — напомнил о себе Эктор, все еще ожидавший у двери.

Дарида, совсем забывшая про слугу, медленно повернулась к нему и приказала:

— К семи часам утра собери пятерых воинов и придворного лекаря. Не шепчущих. Все должны быть у портальной стены.

— Что я могу им передать? — невозмутимо уточнил Эктор.

— Что мы отправляемся в Пар-оол за Дарисом, — ответила Дарида, вставая. — Что нужно будет ему помочь. Они не хотят пускать нас дальше портальных арок… — скорее себе, чем Эктору сказала она. — Праздник. Но мне нужно поговорить еще с одним человеком, и я поговорю. Иди, я сама отправлю ответное письмо, — вдруг очнулась она.

Слуга тенью выскользнул за дверь, а Дарида взялась за перо.

Слова никак не ложились на бумагу. Если бы пар-оольцы могли чувствовать, с какой ненавистью и презрением она выводила угловатые буквы, если бы знали, как они отвратительны, как ее тошнит каждый раз, когда ей приходится обращаться к этим темнокожим дикарям! Как мог Дарис позариться на местную девушку, он, обласканный вниманием знатных красавиц Империи? Зачем ему нужно было подчинять раз за разом, чтобы получить кого-то? Этого Дарида не понимала. Да даже не будь он богат, он унаследовал внешность и харизму отца, в его зеленых как морская глубина глазах, в низком голосе могла потеряться любая. Зачем же ему было кого-то насиловать?

Дарида представила, что мог бы сказать и так не слишком любящий Дариса желтый герцог, если бы узнал о исчезновении племянника — и о таком его возвращении. Нет, это необходимо было оставить в тайне, и никто не должен был знать ни о чем.

Мучимая подозрениями, но вынужденная пойти на уступки, Дарида даже унизилась до вежливых просьб. Выжав, наконец, из себя предложение о мире для оскорбленного пар-оольца, она запечатала письмо и тяжело, надорванно вздохнула.

42.

Я проснулась, когда солнце стояло уже высоко. В комнате было очень душно, за занавеской жужжали мухи, а крышу с утра так напекло, что само наличие одеяла казалось издевательством. И хотя спина была влажной от пота, когда я перевернулась и ткнулась в горячее плечо Келлфера, отодвигаться мне уже не захотелось. Келлфер лежал неподвижно и спокойно, глубоко дышал. Не веря, что, наконец, я проснулась первой, я подтянулась к нему вся, подняла голову так, чтобы почти касаться своим носом его носа, и зажмурилась от собственной наглости.

Келлфер не пошевелился. Глаза его были закрыты, лицо — расслабленно. Из точеных черт будто исчезла жесткость, разгладилась складка между бровями, не был напряжен рот. Я завороженно коснулась кончиком пальца его губ — и тут же убрала руку, боясь, что разбужу. Келлфер действительно приоткрыл глаза, но когда увидел меня, то лицо его словно осветилось изнутри. Это не было улыбкой, но я вдруг ощутила пронзительную радость, которой сияли его ликующие глаза.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Доброе утро, — прошептала я. — Прости, что разбудила.

Келлфер покачал головой:

— Я счастлив, — просто сказал он. — Буди меня как можно чаще.

— Десять раз за ночь? — шутливо уточнила я.

— Или тридцать, — подхватил Келлфер.

— Я вчера сразу уснула? — смущенно уточнила я, вспоминая вечер.

— Чуть ли не по дороге сюда, — улыбнулся Келлфер, приглаживая мои волосы. — Что не удивительно. Ты выспалась?

— Да… — потянулась я. — Отдохнула. Не думала, что так устала.

— Кошмары не возвращались? — уточнил Келлфер, нежно проводя большим пальцем по моей брови.

Я смущалась его пристального взгляда в упор — но как же это было сладко!

— Нет. Я думала, что мне приснится двор увеселений и Абераш… Или Чиба. Или… ты знаешь. Но нет, я только спала, а когда проснулась, увидела тебя. Я тоже хочу, чтобы ты меня будил. И хочу так просыпаться.

Келлфер нахмурился. Я пожалела, что заговорила о вчерашнем, но он развеял мои сомнения:

— Ты ведь ненавидела настоятеля храма. Я дал тебе власть над его судьбой, а ты выбрала для него жизнь. Почему?

— Я много думала после вчерашнего разговора с лекарем, — перевернулась я на спину. Под потолком роилась какая-то мелкая мошкара, и я залюбовалась ее свадьбой. — Он только следствие того, в чем вырос. Считает, что служит благу.

— Такие наиболее опасны, — вставил Келлфер.

— Может быть. Но я заглянула в него, когда ты спросил про мою казнь. Я не увидела в нем зла, только уверенность, что смерть от несущего эйфорию снадобья и последующее сжигание на костре — великая честь. Когда он состарится, он тоже хотел бы так умереть. Помнишь, ты сказал мне как-то, что у меня нет выбора?

— Помню, — усмехнулся Келлфер.

— Так вот у него тоже не было выбора с момента, как меня доставили к нему. Не думай, что я такая добренькая, — вдруг захотелось мне оправдаться. — Я ненавидела его так долго. Но вот боль прошла, и теперь я не хочу убить его. Я хотела его наказать, очень. Смотрела на него и… Но когда ты предложил мне вмешаться в его разум, я сделала кое-что получше.

Келлфер внимательно слушал. Я не верила, что, когда он просматривал мои воспоминания после встречи с храмовником, не видел моих действий. Но тогда мы не обсуждали это, а сейчас мне нужно было озвучить собственное решение, в котором я смутно ощущала какую-то гниль.

— Ты не только изменила его воспоминания, — помог мне Келлфер.

— Я зародила в нем сомнение насчет шепчущих. И теперь он думает, что не был прав все эти годы. Я не задумывала это как наказание, но это ведь достаточно жестоко для того, у кого не было выбора, да?

— Нам не стоит возвращаться к нему, — понял направление моей мысли Келлфер. — Если мы вернемся — только чтобы его убить. То, что ты сделала, я считаю очень мягким. Предполагаю, что это даже может спасти кому-нибудь жизнь, если Чиба окажется достаточно умен. Это красивый выход, который я бы никогда не выбрал, даже если бы мог.

— Думаешь, я не обрекла его на страдания?

— Обрекла, — признал Келлфер. — Но это лучше смерти.

— Я все думаю. Мое ли это право — внушать кому-то, что вся его жизнь пропитана ложной идеей.

— Он сжег тебя.

— Но в этот раз я даже не защищалась! Сегодня, когда он боялся, был связан по рукам и ногам твоими заговорами, я не была на грани жизни и смерти, но я…

— Можешь считать, что защищала его от меня.

— Ты не понимаешь, что меня здесь мучает?

Келлфер помолчал, прежде, чем ответить:

— Умозрительно. Но я уважаю твою точку зрения.

Смутное неудовольствие заныло где-то под ложечкой. Келлфер не ощущал того, о чем говорила я, он бы просто убил Чибу как Дарис убил девочек. Спросить, как бы он поступил на месте сына, я не смогла, поблагодарить — тоже.