Эркюль Пуаро и Убийства под монограммой - Софи Ханна

– Ричард хотел умереть, – сказала Дженни сердито. – Его никто не убивал. Он решил умереть во что бы то ни стало.

– Да, – сказал Пуаро. – Это была капля правды в море лжи.

– Он сам во всем виноват. Мне не пришлось бы никого убивать, если бы не Ричард.

– Но вы все же убили – и не раз. И снова именно Кэтчпул направил меня на путь истины, произнеся всего несколько слов.

– Каких? – спросила Дженни.

– Он сказал: «Если бы убийство начиналось на «д»…

* * *

Мне было не слишком приятно слушать, как нахваливает меня Пуаро. Я не понимал, как вскользь брошенные слова могли сыграть какую-то роль в расследовании.

Но Пуаро уже увлекся рассказом.

– Выслушав вашу историю, мадемуазель, мы покинули дом Сэмюэла Кидда и, естественно, стали обсуждать то, что услышали от вас: ваш план, тот, придуманный вами совместно с Ричардом Негусом… Заманчивая идея, если позволите так сказать. В ней была точность – как в падающих костяшках домино, однако, подумав как следует, я осознал, что все было совсем не так, потому что очередность падения изменилась. Падает не D, потом А, потом В и потом С; вместо этого В сбивает А, потом С сбивает В… Но это так, кстати.

О чем это он? Дженни, судя по ее виду, тоже задавала себе этот вопрос.

– А, мне следует быть более понятным в своих объяснениях, – сказал Пуаро. – Чтобы помочь себе точнее представить картину произошедшего, мадемуазель, я заменил имена буквами. Ваш план, который вы изложили нам в доме Сэмюэла Кидда, выглядел так: В убивает А, потом С убивает В, а потом D убивает С. После этого D ждет, когда в убийствах А, В и С обвинят Е и повесят за убийство, после чего D убивает себя. Вы понимаете, мисс Хоббс, что в этом раскладе, который вы нам изложили, роль D выпадает вам?

Дженни кивнула.

– Bon. Так вот, наш Кэтчпул – любитель кроссвордов, и именно в связи с этим своим хобби он задал мне безобидный вопрос: не знаю ли я слова из восьми букв со значением «смерть»? Я предложил «убийство». Нет, сказал Кэтчпул, мое предложение имело бы силу в том случае, «если бы смерть начиналась на «д». Эти слова пришли мне на ум позже, и пустили мою мысль по новому пути: а что, если бы убийство действительно начиналось с D? Что, если бы первым убийцей была не Ида Грэнсбери, а вы, мисс Хоббс?.. Со временем праздное размышление переросло в уверенность. Я понял, почему именно вы, и ни кто иной, убили Харриет Сиппель. Она и Ида Грэнсбери добирались из Грейт-Холлинга до отеля «Блоксхэм» порознь. Значит, они не знали о присутствии друг друга, и у них не могло быть плана убить друг друга. Значит, это была ложь.

– А правда? – отчаянно переспросил я.

– Харриет Сиппель, как и Ида Грэнсбери, считала, что она одна едет в Лондон, и по очень личной причине. С Харриет связалась Дженни, которая сообщила ей, что им необходимо срочно встретиться. Причем так, чтобы об этом не знала ни одна живая душа. Дженни написала Харриет, что для нее в отеле «Блоксхэм» забронирован и оплачен номер и что она, Дженни, придет в отель в четверг днем, примерно в половине четвертого или в четыре, чтобы поговорить о важном деле. Харриет приняла приглашение Дженни потому, что в письме та написала нечто такое, против чего Харриет просто не могла устоять.

Вы предложили ей то, в чем много лет назад отказал Патрик, n’est-ce pas, мадемуазель? Общение с ее покойным возлюбленным мужем? Вы сообщили ей, что Джордж Сиппель выбрал вас в качестве медиума для разговора с ней, – он выбрал вас, потому что именно вы пытались помочь ему наладить с ней контакт шестнадцать лет назад, но потерпели неудачу. И вот Джордж Сиппель опять попытался послать через вас сообщение своей дорогой женушке. Он говорил с вами с того света! О, не сомневаюсь, вы изложили все в высшей степени убедительно. Харриет не устояла. Она поверила потому, что страшно хотела, чтобы это оказалось правдой. Ложь о том, что души мертвых вступают в контакт с душами живых, которой вы поманили ее много лет назад, – она поверила в нее тогда и продолжала верить все это время.

– Умный вы старичок, месье Пуаро, – сказала Дженни. – Отличник, да и только.

– Скажите, Кэтчпул: теперь вы поняли, кто была та старая женщина, влюбленная в мужчину достаточно молодого, чтобы быть ей сыном? Те люди, которыми вы так увлеклись и которые фигурировали в сплетнях Нэнси Дьюкейн и Сэмюэла Кидда в комнате 317?

– Ну, не так уж я ими увлекся. Но нет, я пока не понял.

– Давайте определимся, что именно сказал нам Рафаль Бобак. Он слышал, как Нэнси Дьюкейн, выдававшая себя за Харриет, произнесла: «Он больше не поверяет ей своих мыслей. И вообще, он вряд ли заинтересовался бы ею сейчас – она совсем себя забросила, да и постарела так, что в матери ему годится». Задумайтесь над этими словами: «Он вряд ли заинтересовался бы ею сейчас» – сначала идет утверждение факта, и лишь затем – две причины отсутствия интереса. Одна из них в том, что женщина могла бы быть ему матерью. Сейчас она достаточно стара, чтобы быть ему матерью. Неужели вы не понимаете, Кэтчпул? Если она сейчас достаточно стара, чтобы быть его матерью, значит, так должно было обстоять дело и раньше. Иначе невозможно!

– А вам не кажется, что вы слегка преувеличиваете? – возразил я. – Без этого «сейчас» все звучит вполне осмысленно: он вряд ли заинтересовался бы ею – она опустилась и достаточно стара, чтобы быть его матерью.

– Но, mon ami, то, что вы говорите, просто смехотворно, – возмутился Пуаро. – В этом нет логики. В предложении было слово «сейчас». Мы не можем делать вид, будто его не было, раз оно было. Нельзя же игнорировать «сейчас», когда оно так и лезет нам в уши!

– Боюсь, я вынужден с вами не согласиться, – сказал я не без робости. – Если бы я строил догадки, то я интерпретировал бы это высказывание в следующем смысле: до того, как она махнула на себя рукой, тот парень не обращал особенного внимания на их разницу в возрасте. Возможно, она не столь бросалась в глаза. Однако теперь, когда она утратила былую форму, он нашел себе женщину моложе и привлекательнее, которой теперь и доверяет свои мысли…

Пуаро перебил меня, весь красный от возмущения.

– Зачем строить догадки, Кэтчпул, когда я точно знаю! Слушайте Пуаро! Послушайте еще раз, что именно было сказано и в каком порядке: «Он вряд ли заинтересовался бы ею сейчас – она совсем себя забросила, да и постарела так, что в матери ему годится»! Причина первая, почему он не заинтересовался бы ею, и причина вторая! Сама конструкция предложения указывает нам на то, что оба эти несчастных обстоятельства когда-то не имели места.

– Не кричите на меня, Пуаро. Я понял, на что вы намекаете, и все же не согласен с вами. Не все так точно выражают свои мысли, как вы. Моя интерпретация наверняка ближе к истине, чем ваша, именно потому, что, как вы сами говорите, иначе все бессмысленно. Вы же сами говорите: если она достаточно стара, чтобы годиться ему в матери сейчас, значит, и всегда должно было быть так же.

– Кэтчпул, Кэтчпул! Вы начинаете приводить меня в отчаяние! Вспомните, о чем они говорили дальше. Рафаль Бобак слышал, что Сэмюэл Кидд, выступая в роли Ричарда Негуса, сказал: «Насчет «в матери годится» я с вами не согласен. Категорически не согласен». На что Нэнси, изображавшая Харриет, ответила: «Раз ни один из нас все равно не может доказать свою правоту, останемся каждый при своем мнении!» Но почему никто из них не мог доказать свою правоту? Разве это не простой биологический факт: может женщина быть матерью того или иного мужчины или нет? Если она на четыре года старше, чем он, то она не может быть ему матерью. Кто будет с этим спорить! Если она на двадцать лет старше, чем он, то она годится ему в матери – и с этим не поспоришь.

– А если она старше на пятнадцать лет? – спросила Дженни Хоббс, сидевшая с закрытыми глазами. – Или на двенадцать? Иногда бывает… Хотя это, конечно, не тот случай.

Значит, Дженни поняла, к чему клонил Пуаро. Один я оставался в неведении.

– Тринадцать, двенадцать, – какое это имеет значение! Спросите у врача, эксперта в области медицины: может ли девочка двенадцати или тринадцати лет зачать и родить ребенка? Он и ответит вам однозначно: да или нет. Но мы с вами давайте не будем обсуждать биологически возможный возраст для деторождения. Вспомните лучше другое интригующее замечание Сэмюэла Кидда, произнесенное в связи с этим предполагаемым молодым человеком: «Мысли? Да нет у него никаких мыслей, готов поспорить». Не сомневаюсь, вы сейчас скажете, что Сэмюэл Кидд имел в виду дебила.

– Ну, разумеется, скажу, – ответил я обиженно. – Почему бы вам просто не объяснить мне то, чего я не понимаю, раз вы такой умный?

Пуаро пренебрежительно цокнул языком.

– Sacré tonnerre! Парой, о которой говорили в номере 317, были Харриет Сиппель и ее муж Джордж. Разговор был не серьезной дискуссией, а насмешкой. Джордж Сиппель умер, когда они с Харриет оба были еще молоды. Сэмюэл Кидд говорил, что у Джорджа Сиппеля нет теперь мыслей потому, что если он продолжает существовать после смерти, то не в человеческом облике. Он – дух, n’est-ce pas? Мысли – продукт работы мозга, но ведь у духа нет человеческих органов, значит, нет и мозга, и мыслей тоже нет.