Душегуб - Николай Вингертер

в тени, казалась немного бледной, но от этого еще интересней.

— Не удивляетесь? — осторожно спросил Нексин.

— Нет, — ответила Александра и прикрыла за ним входную дверь.

Они оказались очень близко друг к другу, лицом к лицу. Ее глаза, приветливые и добрые, сейчас были особенно хороши. Но молчал он, молчала она; возникла некоторая неловкость и напряженность ожидания, и неизвестно сколько еще могла продолжаться, первой ее нарушила Александра.

— Я тебя ждала! Знала, что придешь, когда услышала, что ты один, — неожиданно на «ты» перешла она и улыбнулась. — Можно так буду к тебе обращаться?.. Мы видимся почти ежедневно и уже достаточно знаем друг друга… Во всяком случае, твои кулинарные пристрастия знаю точно, а это уже немало… Ну а теперь ты пришел ко мне домой… пришел сам… надеюсь, не по работе…

— Не по работе! — облегченно вздохнул Нексин.

Его прошлые размышление о том, как подойти к этой женщине, как начать с нею серьезные отношения, развеялись сами собой, а ее простое «ты» оказалось настолько к месту, что от его недавней робости не осталось и следа. Нексин почувствовал себе немного увереннее и негромко произнес:

— На тебе очень красивое платье.

Нексин сказал эти слова, еще не вполне ощущая себя героем нового романа, и, чтобы не терять нити разговора, следом тихонько дотронулся до плеча Александры, на которой было серое шерстяное платье, плотно облегавшее ее стройное тело.

— Я его давно не надевала, сегодня почему-то решила примерить, и вдруг — пришел ты. Что это?..

Совпадение?.. Знак свыше?..

— И то, и другое, — сказал Нексин.

— Что, так и будем стоять в коридоре?.. Пошли в дом, только не шуми. Миша недавно уснул.

Они вошли в гостиную, чистую и опрятную, обставленную скромно мебелью самой простой, но необходимой; на стенах в рамках под стеклом висела вышивка — картины на незамысловатые сюжеты с полевыми цветами, лесом и озером, одна из морской тематики. Александра пояснила, что это, наряду с чтением, ее увлечение. На столе лежал моток шерсти с недовязанной варежкой.

— Это тоже? — спросил Нексин.

— Не совсем, вот решила Мишеньке связать новые рукавицы. За зиму все износил, поэтому вяжу на следующую зиму пока есть время, вечера долгие и темные.

— Это хорошо, — сказал Нексин. — Помню, в детстве у меня тоже были рукавицы. Другие носили перчатки, но у меня почему-то всегда были рукавицы, и ведь правильно — пальцам теплее, когда они вместе.

— Так и с людьми, — улыбнулась Александра, — им тоже теплее вместе… — Она подступилась к нему близко и сказала: — Поцелуй меня.

Нексин, сначала неуверенно, поцеловал ее мягкие и влажные губы, глаза; потом, шалея от близости женщины, запаха ее кожи и волос, податливого тела, стал распаляться, обнимая и осыпая Александру страстными и безумными поцелуями, и скоро уже совершенно не владел собой…

Небо над спавшим после трудового дня Залесьем было черное, непроглядное из-за набежавших с юго-запада туч. Пошел дождь со снегом. Ненастье загнало под навесы и в будки продолжавших еще кое-где брехать от скуки собак. Поселок спал, утонув в чернилах ночи, и только в доме Александры продолжал гореть свет, и за задернутыми шторами появлялись время от времени две тени. Это уставшие любовники возвращались из спальни в гостиную, чтобы отдохнуть и попить чаю; они усаживались друг против друга и с осоловевшими от ласк глазами, словно пьяными, разговаривали, продолжая ненасытно глядеть друг на друга, чтобы через некоторое время снова уединиться в празднике плоти и страсти.

Но каким бы для Нексина ни был одуряющий вкус любви, он все не мог забыть Хромову, представляя ее себе и в самых бесстыдных мгновениях уединения с Александрой, и когда они усаживались пить чай. Он по-прежнему не мог забыть другую женщину, проведенное с нею время и, несмотря на то что не был один, не должен был теперь испытывать чувство одиночества, наоборот, сильнее прежнего ощущал себя одиноким, а все, что с ним происходило, — это была только животная страсть и стремление убежать от себя самого…

Однако рано утром, возвращаясь в гостиницу по все еще темным улицам, покрытым хлябью, Нексин потихоньку стал приходить в себя; рассудок ему подсказывал, что все, что произошло с ним, — это всерьез, с этим нужно считаться и нужно принимать как новую данность жизни. Теперь для него главным вопросом было: как к этому отнесутся окружающие, потому что по-прежнему было важно не потерять свой авторитет, знать, что о нем станут говорить коллеги и в поселке. В течение дня он неоднократно возвращался к этой мысли, думая о том, как же лучше устроить свою жизнь. От Александры он узнал, из какой она семьи, и был приятно удивлен, когда услышал о ее отце; оказывается, даже немного знал его по работе; в кругу махровых чиновников, карьеристов и прочей нечисти, которая относила себя к элите областного центра, считалось престижным иметь с ним знакомство и какое-то от него расположение. До Нексина и тогда доходили слухи, что не все у него благополучно с единственной дочерью. Но теперь, по прошествии лет, при совсем новой жизни, это не имело никакого значения, а породниться с таким человеком было совсем неплохо… Так или примерно так рассуждал про себя Нексин и, несмотря на тоску по Хромовой, начинал иначе смотреть на Александру, которая была не менее мила и очаровательна, зато, как ему представлялось, гораздо умнее Хромовой, больше знала, и с Александрой было интереснее общаться. «К ней нужно только привыкнуть, — сказал он себе, — тогда все и образуется…» И Нексин, занятый весь день делами, думами об Александре, на обед в столовую решил нарочно не ходить, чтобы как-то не выдать себя нечаянно взглядом или новым отношением к ней; и совсем не замечал на себе загадочные и какие-то особенно улыбчивые лица коллег. Но к концу дня, когда зашел в гараж к Петерсу, чтобы порасспросить, как он передал оказию Оашеву, услышал, что, оказывается, о нем и Александре говорят по всему Залесью. Нексина сначала это привело в ярость, и он нагрубил Петерсу, когда тот сказал, что его видели, как он уходил от Александры; но быстро успокоился, подумав о том, что в этой деревне ничего невозможно скрыть. А потом Нексин, услышав о себе слова очень хорошие и добрые, вовсе перестал рассуждать о том, как ему быть и что делать дальше, — он решил, что женится на Александре. «Не Хромова, а Саша моя судьба, — сказал он себе. — Значит, так должно быть». И Нексин вдруг первый раз подумал и о том, что в действительности все не так плохо: