Волонтер: Неблагодарная работа - Александр Владимиров

— Зело умен его высочество.

То, что это не лесть Золотарев нисколечко не сомневался. Иногда Андрей брал бумагу и писал государю о последних достижениях Алексея. Тем был прочитан даже труд Макиавелли «Государь» на языке оригинала. Из других книг Библия. С помощью книги Книг царевич изучил славянский, немецкий и греческие языки. Научился складно разговаривать на французском и английском. А под самый новый год, когда Золотарев по настоянию государя устроил празднество, уже спокойно беседовал с голландцами, что приехали посетить Алексея Петровича на их родном языке. Правда, не так ловко, как хотелось. Мальчишка в этом плане был явно полиглотом. А вот математика и военные науки плохо давались царевичу, правда, Андрея это не очень беспокоило, он считал, что к лету тысяча семьсот третьего года, ему удастся и эти науки привить его высочеству. На военные экзерциций[64] и фехтование сейчас просто не хватало времени, да и таким уж хорошим знатоком сих наук Золотарев себя не считал.

Однажды, Андрей не выдержал и написал государю лестное письмо. Отзываясь в нем о царевиче, как о ребенке, который разумен выше своего возраста, тих, кроток и благочестив.

И все это на фоне семейной идиллии. Отец настоятель местного собора, узнав, что Золотарев решил связать свою жизнь с девушкой, встреченной в Шлиссельбургской крепости, настоял на том, чтобы та приняла православную веру.

— И лишь только после этого, — молвил священник, — я обвенчаю вас.

Идти против церкви не хотелось. И через неделю, после переезда Марты в Ладогу состоялось таинство крещения. Девушка выбрала для себя имя Марфа, а еще через неделю отец настоятель их обвенчал. Может это и к лучшему, размышлял, бывало, Андрей, слушая, как царевич на стара-словянском читает псалтырь. Ведь не будь этого таинства, когда мужчина и женщина перед богом становятся мужем и женой, велик был шанс, что Петр мог увести у него Марту, как он это сделал в известной только ему одному, Андрею, истории России.

Ну, упоминать, что творилось в светелке у Золотаревых явно не стоит, если вспомнить, что с ноября тысяча семьсот первого года у Андрея никаких отношений с женщинами не было.

Новый тысяча семьсот третий год совершенно не походил на два предыдущих. И если первый он встречал в обществе Петра Алексеевича, второй в темницы, то этот третий он уже встретил с женой. Они даже отчитывали последние минуты, как это было принято делать в прошлой жизни Андрея. А потом эстонец вдруг помянул князя Ельчанинова.

В конце февраля, на санях весь скарб воздушного флота был перевезен в Шлиссельбург. А уже в середине апреля в Шлиссельбург прибыл государь. Петр в экстренном порядке собрал все войско, расквартированное в казармах крепости, и выступил в направлении к Ниеншанцу, цитадели расположенной на правом берегу Невы при впадении в нее притока Охты.

Ниеншанц пал после семидневной осады. Коменданту крепости Йохану Аполлову, ничего не оставалось, как приказать гарнизону, что насчитывал аж восемьсот человек, сложить оружие. Да же сорок девять пушек цитадели не помогли, а ведь он заранее пытался изготовиться к обороне. Но когда дошли сведения, что Нотенбург пал, пытался поджечь крепость. Вот только все зря. Русские не пришли, да и Карл на выручку ни кого не прислал. Так что когда снег сошел с Невы, появлению лодки противника не удивился.

Рассказывавший это драгун обер-офицер, что сейчас сидел за столом перед царевичем Алексеем, был в перепачканном грязью кафтане, с портупеей и лядункой на привязи, обшитой галуном, в правой руке он сжимал принесенную Андреем кружку с холодным квасом, а левой теребил карпус[65] с кожаным козырьком. Казалось, что он и сам не верил, что перед ним сын государя. Меншиков вызвал его и сказал:

— Скачи, брат, в Шлиссельбург, да доложи коменданту, о нашей виктории!

Вот только комендантом этим оказался мальчишка лет тринадцати, да не какой-то, а сам царевич. Думал просто доложит, а вон не получилось. Малец любопытный оказался. Подробностей требовал.

— Около трех часов, — продолжал говорить обер-офицер, — мы штурмовали Пая и Сауна. Швед упорно отбивал наши атаки. Ходил слух, что гарнизоном крепости сам комендант руководил, видать опытный, раз бился почти семь дней. Ну, и пришлось фельдмаршалу приказать нашим солдатам рыть апроши[66] и ставить батареи.

Андрей представил вдруг, как Петр впервые увидел места, с которыми впоследствии свяжет свою жизнь.

— А город гораздо больше, чем Шлиссельбург, — говорил между тем служивый, — Слышал, как его величество говорил Меншикову: «Выведен равно изрядною фортификациею, только лишь дерном не обложен, а ободом больше Нарвы». Два дня мы вели обстрел, а затем ваш батюшка лично во главе флотилии лодок с гвардейцами проследовал вниз по Неве мимо Ниеншанца, с бастионов которого тщетно пытались огнем пушек этому помещать. Государь хотел узнать, не подошла ли на помощь осажденному гарнизону. Двадцать девятого апреля, оставив заставу гвардейцев на Витсаари, вернулся в лагерь, и уже на следующий день была еще одна неудачная попытка завладеть крепостью. Лишь только после взрыва порохового погреба, а это случилось уже в первый день мая, комендант гарнизона согласился на почетную сдачу. — обер-офицер сделал глоток из кружки, и продолжил, — На следующий день Аполлов вручил фельдмаршалу Шереметеву городские ключи на серебряном блюдечке. Под барабанный бой вместе с гарнизоном, семьями солдат и офицеров — покинули крепость. Мы, русские, под радостные крики «Виват!» вошли в Ниеншанц. — замолчал.

— А дальше? — поинтересовался Алексей.

— А что дальше, — сказал обер-офицер, — Петр устроил праздничный молебен. Потом сообщил всем нам, что город сей будет отныне именоваться Шлотсбург. Потом созвал военный совет. Вот только что на нем решали, мне ваше высочество не известно. Меншиков перед самым началом вызвал меня к себе, и велел скакать к вам.

Четырнадцатого мая ближе к вечеру от Петра Алексеевича вновь прибыл гонец. В письме, запечатанном красной сургучовой печатью, с государственным гербом, тот просил сына своего — царевича Алексея прибыть в Ниен, где он должен присутствовать при закладке будущей столицы Империи.

Впервые, заметил про себя Андрей Золотарев, монарх назвал свое государство империей. Эстонец был уверен, что еще чуть-чуть и тот провозгласит себя императором. Станет равным Юлию Цезарю.

Прочитал и взглянул на царевича. У того ноль эмоций, словно ему безразлично, где будет столица государства. Ну, то и понятно мальчонке тринадцатый годок до этого ли. Конечно, так же думал и Андрей, тот предпочел, чтобы столица была где-нибудь южнее. Хотя бы в том же Крыму. Но, увы, там во всю хозяйствовали татары, плюс ко всему же беспокоила своим присутствием Оттоманская империя. Поэтому, выслушав послание отца, царевич только пожал плечами и молвил:

— Ну, надо так надо. Дядя Андрей собирайся, завтра выезжаем.

Как же без него. Золотарев уже давно понял, что по воле судьбы ему суждено стать свидетелем перемен происходивших в России. С переездом из Архангельского городка, сюда ближе к Балтике эстонец вдруг стал скучать по родному Таллинну. Видимо причиной была близость этих мест к Балтийскому морю.

Он поклонился царевичу и вышел из горницы. Уже на пороге Андрей подумал, что занятия по русской истории придется отложить на пару дней.

Уже у себя в комнате обнял Марту (он по-прежнему называл ее так) и сообщил, что просто обязан, вместе с царевичем Алексеем, уехать на пару дней под Шлотсбург.

— Государь дело наиважнейшее затеял, — пояснил он, — город будет закладывать. Новый русский порт, да к тому же столицу государства.

Девушка понимающе кивнула. Отошла к окну, долго смотрела на крепостную стену и башни крепости. Потом подошла к Андрею и кинулась ему на шею.

— Андрюшенька, — прошептала она, — не хотела говорить, но теперь должна. Я беременна.

Золотарев чуть от такой новости не упал, в прямом смысле слова. Пошатнулся, но на ногах устоял. Если подумать, решил Андрей, то этого он ждал столько лет. Сначала с первой своей супругой там в его прошлом. Когда же попал сюда, вообще не надеялся на что-то. Эпоха другая, да и нравы. Вот только ошибался. Люди они во все времена одинаковые. Так же любят, ненавидят, страдают и переживают.

— Если парень родится, — молвил Золотарев, — назовем Силантием, если девочка…

— Елизавета, — перебила его Марта.

Андрей вдруг вздрогнул. Елизаветой так звали дочь Петра Алексеевича, в той истории, где царевич Алексей погиб, а Марту у Бориса Шереметева увел не он, а князь Александр Данилович Меншиков. Вполне возможно, что инициативу по имени дочери царевны проявила, как и сейчас девушка, а Петр просто согласился. Имя Елизавета ничего такого уж сверхъестественного не несло, а толковалось просто, как «Почитающая бога». Андрей обнял жену и поцеловал в губы.