Защитница. Любовь, ненависть и белые ночи - Иосиф Гольман

Итак, любой день мог стать последним. Далее – поочередное выступление сторон, последнее слово подсудимого и вынесение решения.

Все понимали, что решение будет ценой в жизнь. И не только Лешкину. Каково жить матери с отцом, когда их кровиночка сидит в затхлом сыром мешке – без надежды и без срока, – даже представлять не хотелось.

Но судебное следствие все еще продолжалось.

Москвичи теперь расшатывали обвинение в хладнокровном умысле преступников. Для начала практически сломали версию о злодеях, действующих сложившейся преступной группой по заранее подготовленному сценарию.

Здесь блеснул Олег Всеволодович.

В этом процессе, несмотря на то что играл первую скрипку в подготовке и планировании, он все же оказался в тени Шеметовой. Ведь именно Ольга защищала убийцу.

Девушку это даже слегка смущало: она-то знала разницу в калибрах. Зато абсолютно не смущало Багрова. И, может быть, по той же самой причине.

И вот Багров блеснул.

Один за другим, под его чутким управлением, выступили пять свидетелей: учительница из коррекционного интерната, две соседки, продавщица из магазина и мальчик двенадцати лет, единственный – не считая Леши Куницына – друг Васьки-дурачка, Василия Семеновича Максимова.

Учительница рассказала, что мальчик учился у них, по документам – три года. Не обнаружив никаких способностей к занятиям, даже весьма облегченным, Василий проявлял чудеса ловкости, сбегая из интерната домой, за сто шестьдесят километров, между прочим, к маме, которую беззаветно и горячо любил.

К сожалению, она взаимностью не отвечала. Когда трезвела, привозила ребенка обратно. Он плакал, мучился и ждал следующего удобного случая для побега.

По существу же учительница показала суду следующее: Васенька – человек абсолютно беззлобный, доверчивый. И полностью несостоятельный в плане продумывания даже собственного ближайшего будущего. Так что планировщик ужасных преступлений из него никакой.

Соседки сказали то же самое, только другими словами и на других примерах.

Трогательно выступил мальчик. Он, как несовершеннолетний, был под родительским «прикрытием». Может, поэтому чувствовал себя довольно свободно. А может, потому, что жалел своего старшего и такого беспомощного в жизни товарища.

Ребенок рассказал суду, что Вася очень добрый и хороший друг. Если у него попросить, то он с удовольствием отдаст все. Так, он прошлой зимой отдал дяде Алексею Куницыну четырех белок и двух куниц. Они с Васей возвращались в Заречье из леса, дядя Алексей попросил, и Вася ему отдал. Мальчик отмел предположение Багрова, что майор забрал зверьков с помощью угроз. Нет, дядя Алексей не угрожал. Просто попросил. У Васи часто что-то просили, и он почти всегда отдавал. А еще Вася дружил с двумя ежиками. Он стучал по пеньку, и они прибегали. Как в цирке.

– А вы вдвоем ходили в лес? – спросил мальчика Багров.

– Васька хоть и дурачок, но с ним дите в безопасности, – ответила вместо мальчика его мама.

Судья не стал делать ей замечание.

Мальчик же добавил, что никакой Васька не дурачок. Просто его ум тянется к лесу, а не к учебе. Вася знает каждое дерево в лесу, не говоря уж о каждой тропке.

– Вот и помог убийце выбрать позицию, – громко сказал Николаев.

– Чепуха, – спокойно парировал Багров. – В деревню с трассы всего два съезда. Их знает каждый житель Заречья и даже я. Так что для выбора места такой следопыт, как Василий Максимов, точно не был нужен.

Денисов внимательно слушал и свидетельские показания к делу приобщил.

По этому же поводу допрашивался и Леша Куницын.

Он, не колеблясь, подтвердил, что Васька вообще не при делах. Да, Леша сказал ему, что идет убивать майора (и здесь сын Анны Ивановны не смог заставить себя соврать). Но Васька наверняка не понял сказанного, боясь, что с ним просто не хотят общаться. Парень всегда очень переживал по этому поводу.

– А зачем вы потащили его с собой? – спросил Николаев. – Разве вы не понимали, во что его втягиваете?

– Я виноват, – сказал Лешка. – Я должен был подумать о Ваське. Но не подумал. Тогда в голове только одна мысль оставалась.

Зал тихо охнул – все понимали, какая мысль оставалась в голове юноши.

В общем, стало чуть легче.

Защитники обвиняемых подошли к пику своей активности. Активность же обвинителей резко снизилась. А что они могли сделать? Факт убийства, как и личность убийцы, никем не оспаривались. Неадекватное же и противозаконное поведение майора при жизни подтверждало столько людей и на стольких фактах, что препирательства с ними лишь усугубляли положение.

Кстати, само собой исчезло общественное обвинение. То есть общественный обвинитель был изначально введен в процесс и сидел на всех заседаниях. Но, почувствовав, куда ветер дует, предпочитал сидеть молча.

– Таким образом, – подвел итог допроса свидетелей Багров, – участие моего подзащитного в планировании и подготовке преступления фактически исключено. В силу его личностных качеств это не может всерьез обсуждаться.

Никто не стал протестовать против очевидного.

Тем временем подошел обеденный перерыв.

В столовку пошли с Денисовым. Там опять вкусно ели, разговаривая ни о чем.

– В Москву хочется, – вдруг сказал Багров.

– А мне – в Архангельск, – вырвалось у Марата Сергеевича.

– А впереди еще – о-го-го! – вздохнул Олег Всеволодович.

– Это вы о чем? – осторожно спросил судья.

Тема общения судьи с адвокатом – в любом случае деликатная. Но не противозаконная, если не нарушаются писаные нормы. Компромисс же во все века был лучшим решением проблем.

– Васька точно ни в чем не виноват, – сказал Багров. – Дурачок оказался не в то время не в том месте. Вот и вся его вина.

Судья промолчал, что, впрочем, с высокой степенью вероятности можно было считать согласием.

– Я вообще-то хочу об экспертизе ходатайствовать.

– Какой? – как бы между делом поинтересовался Денисов.

– Ваське ж восемнадцать исполнилось за две недели до убийства, – пояснил защитник. – Он, конечно, вменяем, экспертное заключение озвучено. Но его возраст с точки зрения интеллектуального развития дай бог если на десять лет тянет. Такие экспертизы тоже существуют.

Денисов и сам прекрасно знал, что такие экспертизы существуют. И длятся долго. Отказать в ходатайстве – глупо и опасно, вопрос довольно очевидный. Согласиться – значит обречь себя на ожидание результатов. А федеральный судья тоже человек. Ему тоже чертовски хочется домой, к жене и детям. И чтоб сортир был, пардон, пусть не трехочковый, но без ржавых пованивающих унитазов. И не в общем коридоре.