Александр Македонский: Сын сновидения. Пески Амона. Пределы мира - Валерио Массимо Манфреди

неоправданные поступки.

Известие о том, что Филипп предложил в жены его сводному брату, слабоумному Арридею, дочь сатрапа Карии, дало дополнительный повод для подозрений. Наконец после долгих размышлений, боясь, что этот выбор каким-то образом связан с походом в Азию, Александр послал к Пиксодару посланника с предложением своей руки, но царь, узнав об этом через своих осведомителей, пришел в ярость и был вынужден расстроить весь план матримониального союза, уже скомпрометированного.

Недоброе известие принес Евмен.

– Да как тебе пришло в голову вытворить такое? – воскликнул он. – Почему ты ничего не сообщил мне, почему не посоветовался со мной? Ведь я бы сказал тебе, что…

– Что бы ты мне сказал? – раздраженно перебил его Александр. – Ты делаешь лишь то, что тебе велит мой отец! Не говоришь со мной, держишь меня в полном неведении обо всем!

– Ты не в себе, – возразил Евмен. – Но как ты мог такое подумать – что Филипп разменяет по мелочам своего наследника трона, женив его на дочери слуги своего врага, персидского царя?

– Я уже не знаю, наследник ли я Филиппа. Он мне этого не говорит. Проводит все время со своей новой женой и ребенком, которого она ему родила. И вы тоже меня бросили. Все вы боитесь быть со мной, думая, что теперь не я буду наследником трона! Посмотри вокруг: сколько сыновей у моего отца? Кто-нибудь решит поддержать Аминту, – в конце концов, он был наследником, когда я еще не родился. Филота, например, проводит с ним больше времени, чем со мной. А Аттал разве не заявил, что его дочь родит законного наследника? И вот, родился мальчик.

Евмен ничего не сказал. Он смотрел на Александра, меряя комнату широкими шагами и ожидая, когда тот успокоится. Наконец он остановился, повернулся спиной к окну и сказал:

– Тебе нужно встретиться с отцом, даже если сейчас он готов тебя задушить. Кстати, он не так уж не прав.

– Видишь? Ты на его стороне!

– Брось! Прекрати так со мной говорить! В ваших семейных распрях я всегда принимал твою сторону. Я старался помирить вас потому, что считаю твоего отца великим человеком, и потому, что люблю тебя, проклятого упрямца! Давай вспомни какой-нибудь случай, когда я сделал что-нибудь, хоть что-нибудь против тебя, вспомни хоть одну неприятность, которую я причинил тебе за все эти годы, что мы знакомы! Ну, скажи, я жду.

Александр не ответил. Он сложил руки на груди и отвернулся, чтобы друг не увидел выступивших на глазах слез. Юноша весь кипел злобой, сознавая, что гнев отца все так же пугает его, как в раннем детстве.

– Ты должен встретиться с ним. Сейчас же. Сейчас, когда он в ярости на тебя за то, что ты натворил. Покажи ему, что не боишься, что ты мужчина, что ты достоин когда-нибудь воссесть на трон. Признай свои ошибки и попроси прощения. Вот это и будет настоящее мужество.

– Хорошо, – согласился Александр. – Но помни, что один раз Филипп уже бросился на меня с мечом.

– Он был пьян.

– А теперь он как?

– Ты несправедлив к нему. Он сделал для тебя невозможное. Тебе известно, сколько он вложил в тебя? Скажи, известно? Я-то знаю это, потому что веду расчеты и слежу за его архивом.

– И знать не хочу.

– Не меньше ста талантов, по самым скромным подсчетам: четверть богатств такого города, как Афины, во время его наивысшего расцвета.

– Не хочу знать!

– Он потерял глаз в бою и остался изуродованным до конца своих дней. Он построил для тебя величайшую державу, какая только существовала к западу от Проливов, и теперь предлагает тебе Азию, а ты препятствуешь его планам, попрекаешь за маленькие удовольствия, которые человек его возраста еще может получить от жизни. Пойди к нему, Александр, и поговори с ним, пока он сам не пришел к тебе.

– Хорошо! Я встречусь с ним. – И царевич вышел, хлопнув дверью.

Евмен бросился за ним по коридору:

– Погоди! Погоди, говорю тебе!

– Что еще?

– Дай сначала мне поговорить с ним.

Александр пропустил Евмена вперед и смотрел вслед, качая головой, а тот устремился в восточное крыло дворца.

Там он постучал в дверь и подождал ответа.

– В чем дело? – с мрачным лицом спросил Филипп, когда вошел секретарь.

– Александр хочет поговорить с тобой.

– О чем?

– Государь, твой сын сожалеет о своем поступке, но просит понять его: он чувствует одиночество, покинутость. Он не видит твоего доверия, твоей любви. Ты не можешь его простить? По сути дела, он почти ребенок. Он думает, что ты его бросил, и это его пугает.

Евмен, ожидавший взрыва неконтролируемого гнева, удивился, увидев, что царь сохраняет необычное спокойствие. Это поразило его.

– Ты здоров, государь?

– Здоров, здоров. Пусть войдет.

Евмен вышел и наткнулся на Александра, который, побледнев, дожидался за дверью.

– Твой отец очень переживает, – заявил секретарь. – Возможно, он еще более одинок, чем ты. Помни это.

Царевич шагнул через порог.

– Зачем ты это сделал? – спросил Филипп.

– Я…

– Зачем? – проревел он снова.

– Потому что чувствовал, что ты принимаешь решения и строишь свои планы без меня, потому что я один и никто мне не помогает, никто ничего не советует. Я хотел утвердить свое достоинство.

– Предложив руку дочери слуги персидского царя?

«Слова Евмена», – подумал Александр.

– Но почему ты не поговорил со мной? – продолжал Филипп более спокойным тоном. – Почему было не поговорить с отцом?

– Ты предпочел мне слабоумного Арридея.

– Именно! – снова вскричал Филипп, стукнув кулаком по столу. – И тебе это ни о чем не сказало? Так-то Аристотель учил тебя рассуждать?

Александр хранил молчание, а царь встал и начал, хромая, ковылять туда-сюда по комнате.

– И так страшно я тебе навредил? – наконец спросил царевич.

– Нет, – ответил Филипп. – Хотя это и могло бы оказаться полезным – породниться с персидским сатрапом, когда я готовлюсь пойти на Азию. Но на все есть свое лекарство.

– Я сожалею о случившемся. Больше такого не повторится. И надеюсь, ты сообщишь мне, каково будет мое место на свадьбе Клеопатры.

– Твое место? Оно будет таким, как и положено наследнику трона, сын мой. Ступай к Евмену. Он все знает. Он продумал церемонию до последних мелочей.

При этих словах Александр страшно покраснел. Ему захотелось обнять отца, как в былое время, когда он уезжал в Миезу, но не удалось перебороть смущения, которое испытывал в его присутствии с того дня, когда их отношения испортились. И все же царевич посмотрел на отца со взволнованным и опечаленным видом, и Филипп понял его.

– А теперь оставь меня, – сказал царь. – Убирайся, мне