Рейтинговые книги
Читем онлайн Годы войны - Василий Гроссман

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 55 56 57 58 59 60 61 62 63 ... 100

При мне вылетели на задание командир эскадрильи Поппе, Смирнов, Левша, Шорохов, Мануйленко, Михайлин, Матюшин. Рев, заведены моторы, пыль, ветер, какой-то особенный самолетный ветер, плоский, прижатый к земле. Самолеты один за другим пошли в гору, покружили и ушли. И сразу на аэродроме пусто, тихо, словно класс, из которого выбежали дети. Меня все время не покидает ощущение, точно я попал на экран кинофильма, меня самого прокручивает в этой ленте, а не только смотрю на нее, такова плотность и быстрота множественных событий. Это покер, — командир полка бросил в воздух все свое достояние, поле игры пусто. Он стоит один и смотрит в небо, и небо пусто над ним. Он либо нищ, либо вернет все с лихвой. Это великая игра, на жизнь и смерть, на победу и поражение. Мир не знал такой игры… И вот после удачной штурмовки немецкой колонны снизились и сели самолеты. На радиаторе у ведущего влеплено человеческое мясо. Машина с боеприпасами взорвалась как раз в тот момент, когда над этим грузовиком пролетел ведущий самолет. Поппе выковыривает мясо напильником; зовут доктора, он рассматривает внимательно кровавую массу и объявляет: «Арийское мясо!» Все хохочут. Да, пришло жестокое, железное время!

Полк сбил 40 в воздухе, 95 расшиб на земле.

Летчик пришел в кальсонах, но с револьвером, из окружения.

Немцевича ценят за то, что он организовал переподготовку летчиков на боевом аэродроме. У него самого 1500 летных часов, 6000 посадок.

К званию Героя представлены по полку: лейтенант Каменьщиков Владимир Григорьевич, командир звена младший лейтенант Ридный Степан Григорьевич.

Мне рассказали, как после сожжения Минска слепые из инвалидного дома шли длинной цепью по шоссе, связанные полотенцами.

Рассказ Каменьщикова (Он сейчас ранен, ходит по аэродрому — рука на перевязи. Парнишка. 1915 года рождения, из Сталинграда. Отец машинист-железнодорожник. Учился в ФЗУ, в военно-строительном техникуме. В 1934 году взяли его в летную школу. Учился три с половиной года. Выбрал истребительную группу, в 14-й штурмовой полк. По личной просьбе был переведен в 41-й истребительный. Еще до войны был командиром звена.): «Я сам ночной истребитель. 22 июня приехал с аэродрома домой. Жена, сын Руфик, отец приехал за день до этого из Сталинграда ко мне в отпуск. Вечером пошли всем семейством в театр. Пришли домой, поужинали, легли спать. Жена меня ночью будит: „Авиация над городом летает“. Я говорю ей: „Маневры“. Однако вышел на крыльцо посмотреть… Нет, не маневры. Светло от пожаров, взрывы и дым над железной дорогой. Оделся и пошел на аэродром. Только пришел, а меня сразу посадили на самолет, и я над Белостоком сразу же встретил двух „мистеров“. Одного я сбил, второй ушел, а у меня патронов нет. Навстречу новое звено, а патронов нет. Я решил уходить от них. Взорвали они мне два бака, а под сиденьем третий бак. Меня как из ведра огнем облило, расстегнул ремни, выбросился на парашюте. Костюм горит, в сапоги налился бензин и тоже горит, а мне кажется, что я не опускаюсь, а вишу на одном месте. А тут „мистеры“ заходят, очередями пулеметными по мне. Тут мне немец помог. Я висел как раз над водой, а „мессер“ перешиб очередью стропу моему парашюту. Я прямо в воду свалился и потух сразу; а если б не это, то обязательно сгорел бы, пока до земли добрался. Вот так я прямо из дома на войну попал, в первую ночь воевать начал. Лежать долго в госпитале я не захотел, когда меня в тыл эвакуировали, я удрал обратно на фронт. Вышел на дорогу, сел на попутную машину и нашел свой полк. Я вообще без воздуха сильно худею, не могу без полета. Что делал я? Дрался, летал. Вот третьего августа утром полетел в разведку на Бобруйский аэродром, вдвоем шли, через облака вышли прямо на аэродром, все рассмотрели. А утром на рассвете пошли в Бобруйск на штурмовку. Буквой „П“ шли машины. С высоты 1500 метров ударил бомбами осколочными, потом на бреющем пошли, разбили гансам 40 машин. А пятого встретил, тоже вдвоем шли, уже возвращаясь домой, одиннадцать „мессеров“. Сразу на троих пошли, в упор. Не сворачиваю. На расстоянии 5-10 метров взорвал я одного „мистера“. Протасову плохо стало, я с ним шел, мотор у него задымил; на него пикируют штук шесть, а на меня четыре. Я пошел на тех, что на него пикируют. Рубанул второго. Все на меня кинулись. Мотор мой задымил, пробоин много. Вышел тут на наши зенитки, скольжением ушел на них, „мессера“ отошли, а я на бреющем пришел на аэродром. Числа 7-8-го полетел я прикрывать „ИЛов“; обнаружили на Старо-Быховском аэродроме авиацию. Я вышел из-под солнца с пятеркой, бросили бомбы, начались пожары, сбили „мистера“ на бреющем. Вывели из строя 25 машин, повзрывали им бензобаки. Всей пятеркой вернулись. В тот же день пошли на Бобруйский аэродром и дали им там крепко прикурить. Сбили трех „мистеров“ и четырех бомбардировщиков, одну „савойю“ и трех „хейнкелей“. Как я могу по земле ходить? Я летать должен! Я по своему организму чувствую, что рана не двадцать шесть дней заживать должна, а десять. У немцев есть, конечно, ничего летчики, но большинство все же дерьмо. В бой не вступают, хитрят, крадутся с хвоста, исподтишка ударить норовят, они вообще до конца не выдерживают… В небе лучше, чем на земле… Волнения нет, злость, ярость. А когда видишь, что он загорелся, светло на душе. А то так бывает: кто свернет? Он или я? Я никогда не сворачиваю. Вливаюсь в машину и уж тогда ничего не испытываю. Я раз видел его глаза — пустые они… Я сам форсирую руку, чтобы быстрей выздоравливала, — правда, больно, но рука уже работает. Я без воздуха не могу жить».

Прощаемся с Немцевичем. Так как машины у нас нет, Немцевич предлагает мне полететь в Гомель на У-2. Когда узнали, что это мой первый полет, все стали смеяться, смотрели на меня, как на младенца. Кнорринг увековечил меня в момент посадки и взлета, словом, все развеселились. Самый полет меня восхитил совершенно, когда самолет вдруг, как стрекоза, легко стал перелетать над лесом, по верхушкам деревьев, заскользил над речкой, над лужками, я ощутил прелесть крыльев, преимущество стрекозы над человеком и подумал, что не так уж прав был Иван Грозный, когда сбросил холопа с колокольни.

Рассказы об окружении. Каждый приехавший любит рассказывать истории об окружении, все эти истории очень страшные.

В штабе, где раньше был Дворец пионеров, огромный летчик, увешанный сумками, пистолетом, планшетами и пр., выходит, застегивая ширинку, из комнатушки с надписью: «Для девочек». А еще раньше это был дворец князя Паскевича.

Фотограф говорит: «Вчера я видел очень хороших беженцев».

Бомбежка Гомеля. Корова, воющие бомбы, пожар, женщины, запах духов разбомбили аптеку — пересилил на миг гарь. Цвета дыма. Наборщики набирали газету, пользуясь светом горящих зданий. В глазах раненой коровы картина пылающего Гомеля. Шофер Петлюра. Как мы не пользуемся природой — в лес бегаем во время бомбежки.

Диалектика войны — умение скрыться, спасать жизнь и умение биться, отдать жизнь.

Работники редакции, потерявшие семьи в Кобрине, Бресте, Белостоке.

Выученные собаки с бутылками бросаются на танки — сгорают.

Красноармеец после боя, лежа на траве, говорит сам себе: «Животные и растения борются за существование, а люди — за господство».

Рвутся бомбы, батальонный комиссар лежит на траве, не хочет уходить. Товарищи кричат ему: «Ты совсем разложился, хоть в кусточки зайди». Штаб в лесу. Над лесом рыщут самолеты. Снимают фуражки — козырьки блестят, убирают бумаги. По утрам со всех сторон стрекочут машинки. Когда самолет, на машинисток надевают шинели, так как они в цветных платьях. Писаря в кустах продолжают распри — не поделили пайки.

Исход. Шоссе — подводы, пешком, обозы. Желтое облако над дорогой пыль. Лица стариков и женщин. Ездовой Купцов сидел на лошади в 100 метрах от позиции, когда начали отход и орудие осталось. Немцы сыпали минами. Он вместо того, чтобы ускакать в тыл, поехал к орудию и вывез его из болота. На вопрос политрука, как это он пошел на подвиг и почти на верную смерть, ответил: «У меня душа простая, дешевая, как балалайка, смерти не боится, а боятся те, у кого душа дорогая».

Летчики говорят: «Герман летит». Пехота: «Вот он, стервятник», «Он, немец». «Юнкерс» на большой высоте, освещенный солнцем, похож на полупрозрачную вошь — крылья загнуты, как лапки. Вижу много белых грибов — печально смотреть на них (дача). Совещание у бригадного комиссара Козлова. Он приятный человек — мягкий, расположенный, но внутренне сильный. Отправляли инструкторов на фронт. Очень ясно видны люди — кто хочет, а кто нет, кто просто принимает приказ, кто хитрит и откручивается. Все сидят и видят это, и хитрящие видят, что всем понятна их хитрость. А над головой летают немцы.

102 СД. Материалы о героизме личного состава.

Повар красноармеец Мороз. Красноармеец попал под минный обстрел: кухня перевернута, лошади убиты, сбруя порвана. Сделал сбрую из плащ-палатки, нашел лошадей, поставил на колеса кухню, погрузил на нее раненого и уехал из-под огня.

1 ... 55 56 57 58 59 60 61 62 63 ... 100
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Годы войны - Василий Гроссман бесплатно.

Оставить комментарий