Уйти нельзя остаться - Татьяна Гармаш-Роффе

– Ночью напечатал, – усмехнулся он. – Пусть попробует чего-нибудь теперь вякнуть. А ты, Зина, дал! Деревяшка тебя на всю жизнь запомнит. Войдешь в историю!

Мне было все равно. Чего я там дал и что такого там запомнит Деревяшка. Единственной мыслью было – скорей бы закончились уроки. Домой. И спать, пока вся эта мутота с организмом не прекратится. Это было второй моей ошибкой. Надо было обязательно выслушать историю о моих геройствах. Но прозвенел звонок.

Деревяшка вошла в класс спустя минут пять после звонка. Все молча встали из-за парт. Кто-то хихикнул. Историчка пошла пятнами, схватила указку.

– Ну, долго стоять-то будем? – кто пробубнил вполголоса.

Деревяшка обрушила указку на кафедру.

– Молчать! – взвизгнула она. И вдруг развернулась и выбежала из класса. Больше в тот день мы ее не видели. Не пришла она на свой урок и в субботу. Инга злорадствовала.

– Все, выжили недотраханную из школы. Теперь, может, нормальную учителку дадут.

В принципе, она оказалась права: Деревяшку мы выжили… Только лучше бы этого не было.

…

Назначен «паровозом»

Забрали меня воскресным вечером, из дома. Пришли двое, предъявили удостоверения, сказали онемевшей матери, что ее сын обвиняется в преступлении, описанном в ст. 117 УК РСФСР (изнасилование), ткнули в лицо ордером, разрешили взять какую-то мелочовку и на «козелке» отвезли к следаку.

Испугался я как-то не сразу. Больше думал в тот момент, что же обо мне мать подумает? Она, считай, если и постарше нашей Деревяшки, то ненамного. А я так вляпался! Поначалу все не мог понять – почему изнасилование-то? Ведь не было же ничего! Или действительно я что-то в беспамятстве учудил? Да нет, рассказали бы обязательно… Нет. Не может быть.

Стрелок говорил что, когда Деревяшку отпускали, он ее предупредил, чтоб не вздумала кому вякать о том, что произошло. Иначе фотки с ее приключениями станут первыми порно, с которым познакомится общественность нашей пока еще пуританской школы. Та в ответ ничего не сказала. И никому даже в голову не пришло хотя бы выяснить, что у нее на уме. Все были настолько убеждены, что о таком позорище она и под пыткой никому не расскажет. Хотя… она, скорей всего, сначала не думала, не собиралась, сдалась – и впрямь испугалась! А потом, видать, решилась… Написала заявление. Да о чем заявление-то? Стрелок об изнасиловании даже не заикался… Значит ,не было? Но ведь забрали… Значит, было??? Как там Стрелок-то сказал? «Ты, Зина, дал!..»

Вот, собственно, и все мысли, что меня посетили, пока везли до ментовки.

Прокурорский следак, как я сейчас представляю, был лет тридцати с небольшим, но тогда он мне казался чуть ли не стариком, опытным и матерым. Морали он читать не стал, просто объяснил на пальцах, что мне светит за изнасилование учительницы и в какой позе мне предстоит провести ближайшие несколько лет. Тем более что попаду я сначала на малолетку, а нравы там будут покруче, чем на взросляке.

– Но как же… – пытался объяснить я. – Мы же никого не насиловали! Это же шутка была!

– Ну, посмотри, на сколько твои шуточки тянут. Самая легкая часть 1-я твоей 117-й статьи – от трех до семи лет. А ты говоришь, что не один был, то есть изнасилование групповое… Опять-таки слышал я, что выпивши ты был, а состояние опьянения относится к отягчающим вину обстоятельствам…

– Да мы же не насиловали никого! Просто раздели!

– А учительница утверждает, что изнасилование имело место быть. И вот приятели твои, с которыми мы уже побеседовали, говорят, что Анну Ивановну ты раздевал, а они и не знали, как тебя усмирить. Буйный, говорят, ты был, пьяный. Они-то, мол, тебя от учительницы в конце концов и оттащили…

– Но они же не говорят, что я насиловал? Да? – я все еще надеялся на чудо…

– А сам-то что скажешь?

– Да не помню я ничего!

– Вот и у них амнезия. Тут помню, тут не помню…

– Что у них?

– Неважно. Главное, что путаются они в показаниях. И лишь в одном сходятся. Ты, Зина, один как перст до своей преподавательницы домогался.

– Ну, так ведь не домогнулся, да?

– Это ты у меня спрашиваешь? Ну, ты герой! Думаешь, что это твоя Анна Ивановна, парторг школы, между прочим, от нечего делать придумала?

– Да она нас всех терпеть не может! Вот и решила…

– Каков подонок! – Так как был я несовершеннолетний, на допросе сидела какая-то педагогиня – пенсионерка из местного красного уголка, – притащили ее для видимости. Она только и причитала: – Ой, что делается, что делается! Не молодежь, а звери! Мы в них разумное, доброе, а они в нас!.. Ой, господи! О чем это я? Да просто фашисты!.. Они…

Достала меня эта бабушка гораздо больше следака. Тому картина уже давно была ясна. Он к моменту моего допроса успел и с Деревяшкой побеседовать, и кое с кем из Компашки переговорить. Только вот дела – ни одного из них милиция из дома не забрала! Более того, и допросов-то как таковых не было. Связи номенклатурные включались с такой скоростью, что не успевал мент в дверь квартиры позвонить, его начальству уже с верхов трезвонили. И опрашивали лейтенанты-капитаны «невинных малюток» у них же дома. Кофейком хозяйским импортным балуясь. С коньячком или с ликерчиком. Тепло, вкусно. И не допрос, а так, дружеская беседа – плохое самочувствие у ребенка, психологическая травма, воспаление хитрости и прочая хрень. Но всего этого я тогда еще не знал. Следак, как ему и положено, скупо о других отзывался.

Я же на жестком стульчике в комнате дознавателей в дежурке районного УВД писал свое чистосердечное признание. Рассказал все, как было, мол, да, раздевал учительницу. Так Стрелок с Ингой придумали и Компашку подговорили. Хотели ее пофоткать, чтобы, значит, хорошие оценки в аттестаты получить. Поначалу я-де даже отказывался в этом участвовать, а потом выпил и согласился. Потом еще чего-то глотнул и больше ничего не помню… Но не насиловал – этого бы не забыл!

Следак почитал, похмыкал, покрутил головой и меня единственного из всех участников того эротического триллера закрыл в СИЗО. А куда деваться? Статья-то «тяжелая».

…

Предел идейности

Несколько раз я говорил следаку, что вся сцена с якобы изнасилованием снималась на фотоаппарат и видеокамеру. Только следак как-то вяло на это реагировал. То отвечал, что видеокассету и фотографии к делу не пришьешь – нет, по нашему УПК, такого вещдока, то просто отмалчивался, а как-то просто сказал:

– Что тебе с той кассеты? Во-первых, никто ее не видел, и куда ее твой Стрелок дел – неизвестно. Во-вторых, сам же говоришь, что на ней ты в главных действующих лицах. И на фотках тоже.

– Но там же видно, что изнасилования не было!

– Да? А откуда известно, что его не могло быть позже? Или раньше? Так что ничем твоя кассета в деле не поможет. Экспертиза однозначно говорит, что сперма на юбке вашей учительницы твоя. А больше ничьей нет! И синяки на запястьях у нее есть? Есть. Значит, она вырывалась, а ты ее удерживал. И кончай брехать, что ничего не было!

Хотелось биться головой об стену – ни хрена не помнить и оказаться под 117-й статьей! Хоть бы кайф какой словил, а то – ничего!

Я так понимаю, следак с самого начала просек, что идти мне паровозом. Детишки номенклатурные если что и получат, то по минимуму. И не любил он этих «позвоночных», которых по звонку с кичи вытаскивают. Поэтому ко мне относился достаточно лояльно. Когда в СИЗО стал определять, шепнул кому-то, и меня в камеру кинули к людям солидным, можно сказать, интеллигентным. Сидели там один цеховик и два растратчика. Вроде бы и не положено малолетку со взрослыми, но ничего, проканало – никто ж не жаловался.

И на допросах следак не сильно напирал – все ж понятно. А в один прекрасный день он мне так по-простецки и говорит:

– Хреновые дела твои, Зиновий, – переписала твоя дама сердца заявление. Теперь получается, что ты один снасильничал. Никто тебя не подстрекал, ее никто не пугал, не удерживал. Не было у тебя никаких соучастников, никто ничего не видел.

– Как так? Но ведь другие, из Компашки, тоже показания давали!

– Ага, давали. Под протокол ни одного показания против них. Не был, не знаю, не видел. А беседы с ними за жизнь в тот день, когда тебя брали, к делу не пришьешь. Компанию не ту ты себе подобрал. Нашел с кем водиться! С дипломатическими сынками. Их выкупят и отмажут… Что, я думаю, и произошло.

– Но почему Деревяшка тогда совсем заявление не забрала?

– А вот тут, Зиновий, есть тонкость. Коль уж делу об изнасиловании дан ход и оно где надо зарегистрировано, все – забирай потерпевшая заявление, не забирай – должно быть решение суда. Так что дело теперь претерпит коренные изменения: будешь ты в нем фигурировать один. Да и какая тебе разница? Другие если вашей учительнице и присунули – следов-то нет. А ты на ее юбке потоптался, как слон на манеже.

– С-сука!

– Но-но, Зиновий! Это ведь ты ее изнасиловал, а не она тебя. Так что как ни крути, а виноват! За что и ответишь.