Тиран - Валерио Манфреди

Схватки продолжались день за днем, становясь все более свирепыми и кровопролитными. Атаки начинались на рассвете, длились до самого вечера и прерывались лишь с наступлением сумерек. Однако, несмотря на это, успехи нападавших оставались весьма скромными. Внутри этого лабиринта узких и извилистых улочек, меж высоченных домов грекам практически не удавалось воспользоваться своим численным преимуществом и силой своего оружия.

Наконец у Дионисия появилась идея. Он собрал в своей палатке военачальников Селинунта, Гимеры, Гелы и Акраганта, а также своего брата Лептина и командующего морскими пехотинцами, своего старого друга Би-тона.

— Воины, — начал он, — мотийцы уже привыкли к нашим ежедневным атакам, они весьма изобретательны в применении новых форм оборонительной тактики. Заслоны в узких переулках средь высоких стен домов практически невозможно преодолеть. Однако жители города знают, что мы всегда нападаем днем, с осадных башен и всякий раз через один и тот же пролом, поскольку у других частей стены мест для башен нет. Значит, мы должны их удивить… — Он велел одному из своих охранников принести ему копье и острием начертил на песке план. — Мы двинемся на них ночью, воспользовавшись лестницами, с совершенно иной исходной позиции. Вот отсюда. Операция поручается вам. Оказавшись наверху, вы наверняка с легкостью справитесь с малочисленными часовыми, обыкновенно находящимися в этой зоне, после чего притащите еще лестницы и перекинете их на манер мостиков на крыши домов, расположенных ближе всего к стене. Проникнув внутрь через слуховые окошки, вы застигнете жителей врасплох во сне. За вами последуют другие воины, они постепенно будут захватывать новые. Стрела с горящим наконечником будет знаком того, что вам удалось задуманное, и тогда мы с нашими основными силами развернем атаку через пролом. Мотийцы не поймут, с какой стороны им защищаться, поддадутся панике, и город окажется в наших руках. Ну как, идет?

— Лучшего и не придумаешь, — ответили военачальники.

— Отлично. Лептин перевезет вас на небольших плоскодонных судах, окрашенных в черный цвет. Тяжелое оружие вам не понадобится: все снарядятся как пельтасты: кожаные панцири и щиты. Атаку проведем сегодня же ночью, ведь сейчас новолуние. Кроме того, так мы сведем к минимуму риск того, что слух о наших планах просочится. Настал момент осуществить вашу месть. И пусть боги помогут вам.

— У них получится? — спросил Лептин, когда остальные ушли.

— Я уверен, — ответил Дионисий. — А теперь ступай. Я останусь тут, буду ждать вашего сигнала.

Лептин добрался до корабельной стоянки, подготовил суда и лестницы, после чего взял на борт морских пехотинцев в полном боевом снаряжении. Ими командовал Битон, друг Дионисия и член Братства.

Лептин высадил их в том месте, где море практически касалось стен, очень далеко от пролома: следовательно, охраны здесь было немного. Первый отряд морских пехотинцев приставил лестницы и бесшумно поднялся наверх. Через некоторое время двое, перегнувшись через стену, знаком сообщили остальным, что те могут последовать их примеру. Путь был открыт. Вскоре около пятидесяти воинов оказались на стенах. Разделившись на две группы, они истребили малочисленных часовых на участке в сотню пусов. Некоторые надели доспехи убитых мотийцев и заняли их места. Эту задачу выполнили беженцы из Селинунта, говорившие на языке местных жителей.

Остальные продолжали помогать своим товарищам подниматься по приставным лестницам. Таким образом на стене собралось около двухсот человек. Примерно пятьдесят из них остались охранять маршрут, по которому они все пробрались сюда: через него по-прежнему прибывали воины, высадившиеся с судов Лептина. Остальные перекинули лестницы на крыши близлежащих домов и начали перебираться туда как по мостикам. Потом они пробили слуховые окна и проникли внутрь.

Жителей, застигнутых врасплох во сне, перебили. Человек двадцать караулили крыши, после лестницы перекинули на другие дома и продолжили свою смертоносную миссию. Когда наконец раздался сигнал тревоги и вооруженные мотийцы выстроились на улицах, сжимая в руках факелы и громко крича, чтобы разбудить своих товарищей, несколько домов уже пылало, многие другие оказались заняты врагом, продолжавшим удерживать перевал через стену, посредством которого в город проникали их товарищи.

Битон послал условный знак Дионисию, стоявшему на дамбе. Тот сразу приказал пустить в дело осадные башни и послал в город через пролом тысячи воинов. Они легко опрокинули несколько сотен защитников крепости.

Вскоре противоречивые слухи об атаках неприятеля в разных частях городской стены посеяли среди жителей панику, и мотийцы бросились в разные стороны. Значительное число из них заняли баррикады, перекрывавшие доступ в переулки, где жили их семьи. Когда противник сметал внутригородские оборонительные сооружения, они бросались на защиту какого-нибудь бастиона местного масштаба, до тех пор пока многие, подобно жителям Селинунта много лет назад, не оказались в положении защитников дверей собственных домов. Именно беженцы из Селинунта истребляли мотийцев наиболее ожесточенно, и с ними — воины из Гимеры. Крики боли, звучавшие теперь в их ушах, напоминали им другие — те, что издавали их погибающие жены и дети, истребляемые и подвергаемые пыткам товарищи. Кипя от ярости, опьяненные кровавым вдохновением битвы, воодушевляемые блеском пламени, они учинили ужасную бойню и разорение этого города, еще вчера процветавшего, богатого и оживленного центра торговли между Африкой и Сицилией.

Дионисий, надеявшийся захватить множество пленников, чтобы потом продать их в рабство и тем самым отчасти возместить издержки войны, понял, что слишком темпераментно натравливал своих воинов на врага, и поспешил принять надлежащие меры к их сдерживанию. Он разослал повсюду глашатаев, которые по-финикийски предлагали населению укрыться в храмах Геракла-Мелькарта, Геры-Танит и Аполлона-Решеф, почитаемых также и греками. Таким образом многие спаслись. Дало свои результаты и то, что полководцы начали приказывать своим людям сохранять жизнь пленникам.

На закате город оказался полностью во власти победителей, пленников собрали на площадях, связанных, закованных в цепи, чтобы отвезти в греческий лагерь на Сицилии. Среди них находилось большое количество эллинов, сражавшихся на стороне мотийцев. По большей части это были люди, долгое время мирно сосуществовавшие с жителями города, ведшие здесь свои дела, в коих преуспевали, — ремесленники, архитекторы, скульпторы, мастера по бронзе, художники, ткачи. Одному из них, скульптору-италийцу из Медмы, некоторое время назад один богатый купец заказал величественную мраморную статую возницы в типичном пуническом костюме. Он, видя, что греки яростно набрасываются на все картины и статуи, изображавшие карфагенян или финикийцев, в пылу битвы утащил ее из своей мастерской за пределы городских стен и наспех закопал под грудой отбросов, не будучи в силах вынести мысль о том, что его чудесное творение разобьют на куски воины, одержимые неистовством войны.

Вскоре его схватили и отправили вместе с остальными в лагерь.

Среди этих мотийских греков особо выделялся их военачальник, некий Деимен. Его отвели к Дионисию.

Сиракузский правитель велел присутствующим выйти, после чего предложил пленнику сесть. Многочисленные раны посетителя кровоточили, лицо его почернело от дыма, кожу покрывали ожоги, полученные в пожаре, ступни были изъязвлены.

— Что мне делать с тобой и твоими людьми? — начал Дионисий. — С греками, пожелавшими сражаться бок о бок с варварами против своих единокровных братьев?

— Мы сражались за свой город, — ответил Деимен слабо.

— За свой город? — с издевкой спросил Дионисий.

— Да, ведь мы долгое время жили здесь в мире и процветании. Здесь родились наши дети. Здесь наша работа, дома и друзья. Наши жены — из местных, а с их семьями нас связывают глубокие чувства. Родина — это то место, где мы живем, к которому испытываем привязанность. Мы никого не предавали, гегемон, мы лишь защищали свои семьи и дома. А как бы ты поступил на нашем месте?

— А жители Селинунта и Гимеры? — возразил Дионисий. — Разве они тоже не жили мирной жизнью, когда на них напали твои варвары и поубивали? А ведь это — люди, говорящие на твоем языке, верящие в тех же богов, что и ты…

Раны Деимена постоянно кровоточили, и от этого у ног его образовалось большое пятно алой крови; он произнес еще слабее, чем прежде:

— Восемьдесят лет назад Селинунт сражался вместе с карфагенянами против Акраганта и Сиракуз… Общих богов, язык и обычаи мы вспоминаем, лишь когда нам удобно, ты ведь хорошо знаешь… А когда другие интересы на первом месте, никто больше не говорит о них… Пощади нас, гегемон, прояви милосердие, и останешься в памяти потомков великодушным человеком.