Искатель, 2013 № 08 - Анатолий Галкин

— Вы что, Савенков, все это записывали?

— Да. Только что предварительную беседу с подозреваемым в убийстве Лобачевым Федором Дмитриевичем проводил частный детектив Савенков Игорь Михайлович, директор агентства «Сова».

Игорь взглянул на часы, назвал в диктофон время и дату.

В квартиру уже входили Рогов и его команда.

Елагина не звонила ему уже неделю!

Корноухов начал успокаиваться. Он начал забывать о ней, о ее преступных заданиях, о ее ласках и угрозах.

Она много раз говорила, что скоро наступит момент, когда она исчезнет, а для него наступит покой.

Борис Петрович даже пытался приблизить этот момент. Он трижды говорил ей, что чекисты заинтересовались ее фирмой. Он намекал, что ей срочно пора бежать.

С каждым разом он усиливал напряжение, давая ей понять, что круг сжимается. Это была придуманная им липа, но говорил он очень убедительно.

Может быть, эта хитрость сработала и она уехала?

Звонок Юры Чиркина настроил Корноухова на лирические воспоминания.

Очень редко они стали встречаться. Несколько лет назад, формируя правящую партию, никто не думал, чтб скоро все они разбегутся по своим должностям, по своим новым квартирам и трехэтажным особнякам.

Корноухов жалел, что исчезли вдохновение борьбы и поэзия свободы.

Последнее время они чаще всего встречались на совещаниях. Они были юристы, но должность Чиркина всегда была выше! Он, как старший товарищ, наставлял на верный путь, журил и требовал. А Корноухов всегда соглашался, оправдывался и обещал исправить недочеты. Странно, что Юра Чиркин не вызвал Корноухова к себе, в кремлевский кабинет? Интересно, почему он предложил встретиться «под хвостом».

Корноухов сразу понял намек. Место встречи назначено за памятником Юрию Долгорукому, сидящему на хвостатом коне.

Но почему не в кабинете? Неужели даже Чиркин боится, что его слушают? А ведь когда-то именно против этого боролись демократы первой волны.

Да, за что боролись, на то и напоролись.

Корноухов первым заметил Чиркина. Тот стоял около черной «Вольво» и нервно смотрел на часы.

Завидев Бориса Петровича, он жестом пригласил его в машину и сам первым юркнул на заднее сиденье.

— Шофера я погулять отправил. Это потому, что у нас с тобой Борис Петрович будет трудный разговор. Ты позволь мне, Борис, откровенно.

— Именно — откровенно. Мы же с тобой как братья. Мы же с тобой вместе мечтали, вместе стояли у истоков партии.

— Много народа вокруг стояло. Да, мечты были светлые. А некоторые из нас предали эти мечты.

— Но это единицы.

— Что ты, Боря! Половина наших уже за бугром обосновалась. А те, которые здесь остались, бывают еще хуже. Один за другим в лужу садятся. Кто только жопой, а кто и мордой в грязь.

— Я, Юра, не понимаю тебя.

— Сейчас поймешь. Ты знаешь, что Елагина куда-то исчезла?

— Нет, она мне уже неделю не звонила. — Корноухов запнулся, понимая, что сказал лишнее.

— Да ты, брат, покраснел. Ты что думал, что о твоих шашнях никто и не знает? Да и не в этих шалостях дело. Исчезла так исчезла! Тебе даже лучше. Но дело совсем в другом.

Чиркин замолчал и начал глубоко дышать, собираясь сказать что-то важное.

— Вот посмотри, Борис, какая у меня трусливая душа. Никак начать не могу. Стесняюсь сказать тебе горькую правду.

— Говори, друг.

— Слушай меня, Боря, внимательно. Я сейчас прямо с важного совещания. Там я только что узнал, что МУР взял какого-то Лобачева. Тот начал давать показания. И абсолютно все валит на тебя. Мол, ты какого-то подследственного убил. И что ты жену банкира Назимова приказал убрать. И что на даче у Елагиной с тобой какая-то темная история приключилась. Они уже обыск там делали и твой бумажник в земле нашли.

— Слушай, Чиркин. У меня есть несколько дней?

— Нет у тебя этих дней. У тебя есть только часы или даже минуты. Сейчас идет согласование наверху. А вечером ты наверняка не приедешь спать домой. Я и так здесь с тобой рискую. Подставляюсь.

— А что можно сделать?

— Что делать? Лучше всего тебе немедленно попасть под машину! Все что угодно делай, но не попадай под следствие. Не надо еще раз пачкать нашу партию! Хватит нам позора. Народ и так уже считает, что все мы воры и жулики.

Корноухов быстро вернулся к себе.

Помощник, вставший при его появлении, бодро сообщил, что на семнадцать часов назначено важное совещание. И что Генеральный просил его никуда не уходить.

Борис Петрович все понял. Оставалось чуть больше трех часов.

Он открыл сейф и с тоской посмотрел на синюю папку. В ней было много неприятных документов.

Уничтожить? А зачем? Лучше уже не будет.

Но он все же достал папку и вынул из нее конверт, в котором лежала таблетка. Вторая таблетка!

Первую откушал этот хмурый Слесарь. И через три часа он мирно и незатейливо покинул этот мир с «инфарктом».

Борис Петрович взглянул на часы. До «совещания» оставалось ровно три часа. Он придвинул к себе стакан с остывшим чаем и дрожащей рукой положил таблетку в рот.

Потом он встал. Просто сидеть за столом не хотелось. У него еще уйма времени.

Он запер изнутри дверь кабинета, придвинул кресло к окну и удобно устроился, облокотившись на подоконник.

По всем правилам он должен был очистить свою душу, вспомнить всю жизнь, попрощаться с друзьями, с родными. Но думать и вспоминать не получалось.

Он просто тупо смотрел на московские крыши, на потоки машин, на маленьких людей, снующих по магазинам.

Около пяти часов, когда Корноухов почувствовал нарастающее сердцебиение, он на ватных ногах перебрался на диван.

Сквозь резкую колющую боль в груди он еще слышал настойчивый телефонный звонок и беспокойные крики помощника в приемной.

Последняя мысль была приятной и торжественной: «Я умер до ареста и следствия. Это значит, что я чист. Я не опозорил партию».

Александр Юдин

ТРЕТИЙ ГЛАЗ

Начальник отдела дознания окинул подчиненных тяжелым взглядом.

— Где конкретные результаты, спрашиваю?

Манеев растерянно посмотрел на товарища — старшего оперуполномоченного Гринько. Тот пожал плечами и придвинул шефу стопку листов.

— Так вот же, вот же, Демьян Василия…

— Что «вот же, вот же»? — передразнил его шеф, прихлопнув листы начальственной дланью.

— Список подозреваемых, — уточнил старший опер Гринько.

— Из сорока семи фамилий?! — рявкнул начальник. — Из них пять депутатов, два членкора РАН, семеро — руководящие сотрудники министерств и ведомств, один член Общественной палаты и еще чертова дюжина других… уважаемых людей! Что прикажешь делать с этим твоим списком?