Унесенные ветром - Маргарет Митчелл

– Как вы посмели привлечь ко мне всеобщее внимание, капитан Батлер?

– Но, дорогая миссис Гамильтон, вы совершенно явно сами к этому стремились.

– Как вы посмели выкрикнуть мое имя на весь зал?

– Но вы же могли отказаться.

– Я не имела права… ради нашего Дела… я… я не могла думать о себе, когда вы предложили такую уйму денег, да еще золотом… Перестаньте смеяться, на нас все смотрят.

– Они все равно будут на нас смотреть. И бросьте эту чепуху насчет Дела – со мной это не пройдет. Вам хотелось потанцевать, и я предоставил вам такую возможность. Эта пробежка – последняя фигура кадрили, верно?

– Да, конечно. Танец окончен, и я хочу теперь посидеть.

– Почему? Я отдавил вам ногу?

– Нет… Но про меня начнут судачить.

– А вам – положа руку на сердце – не все равно?

– Ну, видите ли…

– Какое в этом преступление? Почему бы не протанцевать со мной вальс?

– Но если мама когда-нибудь узнает…

– Все еще ходите на помочах у вашей матушки?

– У вас необыкновенно отвратительное свойство издеваться над благопристойностью, превращая ее в непроходимую глупость.

– Но это же и в самом деле глупо. Разве вам не все равно, если о вас судачат?

– Да, конечно… но… Я не хочу об этом говорить. Слава богу, уже заиграли вальс. От кадрили у меня всегда дух захватывает.

– Не уклоняйтесь от ответа. Разве вам не безразлично, что говорят о вас эти женщины?

– Раз уж вам так хочется припереть меня к стенке – хорошо: да, безразлично! Но считается, что это не должно быть безразлично. Только сегодня я не хочу с этим мириться.

– Браво! Вы, кажется, начинаете мыслить самостоятельно – до сих пор вы предпочитали, чтобы за вас думали другие. В вас пробуждается жизненная мудрость.

– Да, но…

– Если бы вы возбуждали о себе столько толков, как я, вы бы поняли, до какой степени это не имеет значения. Подумайте хотя бы: во всем Чарльстоне нет ни одного дома, где я бы был принят. Даже мой щедрый вклад в наше Праведное и Святое Дело не снимает с меня этого запрета.

– Какой ужас!

– Да вовсе нет. Только потеряв свою так называемую «репутацию», вы начинаете понимать, какая это обуза и как хороша приобретенная такой ценой свобода.

– Вы говорите чудовищные вещи!

– Чудовищные, потому что это чистая правда. Без хорошей репутации превосходно можно обойтись при условии, что у вас есть деньги и достаточно мужества.

– Не все можно купить за деньги.

– Кто вам это внушил? Сами вы не могли бы додуматься до такой банальности. Что же нельзя купить за деньги?

– Ну, как… я не знаю… Во всяком случае, счастье и любовь – нельзя.

– Чаще всего можно. А уж если не получится, то им всегда можно найти отличную замену.

– И у вас так много денег, капитан Батлер?

– Какой неделикатный вопрос! Я просто поражен, миссис Гамильтон. Ну что ж, да. Для молодого человека, оставленного в дни беспечной юности без гроша, я неплохо преуспел. И не сомневаюсь, что на блокаде сумею сколотить миллион.

– О нет, не может быть!

– О да! Большинство людей почему-то никак не могут уразуметь, что на крушении цивилизации можно заработать ничуть не меньше денег, чем на создании ее.

– Как это понять?

– Ваше семейство да и мое семейство и все здесь присутствующие нажили свои состояния, превращая пустыню в цивилизованный край. Так создаются империи. И на этом сколачиваются состояния. Но когда империи рушатся, здесь возможности для поживы не меньше.

– О какой империи вы толкуете?

– О той, в которой мы с вами обитаем, – о Юге, о Конфедерации, о Королевстве Хлопка. Эта империя трещит по всем швам у нас на глазах. Только величайшие дураки могут этого не видеть и не использовать в своих интересах надвигающийся крах. Я наживаю свой капитал на крушении империи.

– Так вы и в самом деле считаете, что янки сотрут нас с лица земли?

– Конечно! Какой смысл прятать, как страус, голову под крыло?

– О господи, эти разговоры нагоняют на меня тоску! Неужели вы никогда не можете поговорить о чем-нибудь приятном, капитан Батлер?

– Может быть, я угожу вам, если скажу, что ваши глаза – как два драгоценных сосуда, наполненных до краев прозрачнейшей зеленоватой влагой, в которой плавают крохотные золотые рыбки, и когда эти рыбки плескаются – как вот сейчас – на поверхности, вы становитесь чертовски соблазнительной?

– Ах, перестаньте, мне это не нравится… Какая дивная музыка, не правда ли? Мне кажется, я могу кружиться в вальсе всю жизнь. Я даже сама не понимала, как мне этого не хватало!

– Вы танцуете божественно. Мне еще не доводилось танцевать с такой великолепной партнершей.

– Не прижимайте меня к себе так крепко, капитан Батлер. Все на нас смотрят.

– А если бы никто не смотрел, тогда бы вы не стали возражать?

– Вы забываетесь, капитан Батлер.

– Вот уж нет. Разве это возможно, когда я держу вас в объятиях?.. Что это за мелодия? Что-то новое?

– Да. Восхитительная музыка, верно? Мы взяли ее у янки.

– Как она называется?

– «В час победы нашей».

– А какие там слова? Спойте мне.

Милый, помнишь нашу встречу?Ты у ног моихМне в своей любви признался…Помнишь этот миг?Ты, гордясь мундиром серым,Клялся, что готовМне хранить до гроба верностьИ земле отцов.Слезы лью я одиноко,Новой встречи жду!..Верю в час победы нашейИ в твою звезду!

Там, конечно, было сказано «синим», но мы переменили на «серым». А вы прекрасно вальсируете, капитан Батлер. Знаете, у рослых мужчин это редко получается. И подумать только, что пройдут годы, прежде чем мне можно будет снова потанцевать.

– Не годы, а всего несколько минут. Я намерен пригласить вас на следующую кадриль. А также и на следующую и еще.

– О нет! Я не могу! Вы не должны меня приглашать. Моя репутация погибнет.

– От нее и так уже остались одни лохмотья, так что еще один танец ничего не изменит. После пяти, шести танцев я, конечно, могу уступить эту честь и другим, но последний танец должен быть моим.

– Ну, хорошо. Я знаю, что это безумие, но мне все равно. Мне наплевать, что они там будут говорить. Мне так прискучило сидеть дома взаперти. Я буду танцевать и танцевать…

– И снимете траур? Вид этого похоронного крепа вызывает во мне содрогание.

– Нет, снять траур я не могу… Капитан Батлер, не прижимайте меня так крепко. Я рассержусь.

– А вы великолепны, когда сердитесь. Я прижму вас еще крепче – вот так, – нарочно, чтобы поглядеть, как вы рассердитесь. Вы даже не подозреваете, как ослепительны вы были тогда в Двенадцати Дубах, когда, рассвирепев, швырялись вазами.

– Ах, будет вам… Вы что, никак не можете про это забыть?

– Никак. Это одно из драгоценнейших моих воспоминаний: благовоспитанная красавица-южанка, в которой взыграла ее ирландская кровь. Вы – ирландка до мозга костей. Известно вам это?

– О боже, музыка кончается, а из задней комнаты появилась тетушка Питтипэт. Конечно, миссис Мерриуэзер уже напела ей в уши. О, бога ради, отойдемте, постоим у окна, я не хочу, чтобы она вцепилась в меня сейчас. Вы видите, глаза у нее стали от ужаса как плошки.

Глава Х

На следующее утро во время завтрака тетушка Питтипэт прикладывала платочек к глазам, Мелани хранила молчание, а Скарлетт держалась вызывающе.

– Мне наплевать – пусть говорят. Я уверена, что никто не принес госпиталю столько денег, как я. Да и вся эта дрянь, которую вы продавали в киосках, тоже принесла меньше.

– Ах, милочка, разве дело в деньгах? – ломая руки, причитала тетушка Питти. – Я просто не могла поверить своим глазам: бедный Чарли всего год как в могиле, а вы… И этот ужасный капитан Батлер, который нарочно выставлял вас напоказ. О, он ужасный, ужасный человек, Скарлетт. Муж миссис Колмен – кузины миссис Уайтинг, – он родом из Чарльстона, так она мне все рассказала про этого Батлера. Он из приличной семьи, но эта паршивая овца в стаде… просто непостижимо, как Батлеры могли произвести на свет такого сына! В Чарльстоне для него закрыты все двери, у него чудовищная репутация, и там была история с какой-то девицей… Нечто настолько непристойное, что миссис Колмен даже ничего не знает толком…

– А я как-то не могу поверить, что он дурной человек, – мягко проговорила Мелани. – С виду он джентльмен, и притом храбр – доставлять нам оружие, прорывая блокаду…

– Это не потому, что он храбр, – из духа противоречия заявила Скарлетт, выливая на вафли половину сиропа из соусника. – Он делает это ради денег. Он сам мне так сказал. Ему наплевать на Конфедерацию, и он утверждает, что янки сотрут нас с лица земли. Но танцует он божественно.

Дамы онемели от ужаса.

– Мне все это надоело, я не намерена больше сидеть взаперти. Если они вчера перемывали мне косточки, значит, репутация моя все равно погибла и мне нечего терять.