Время барса - Петр Катериничев

Жоржик улыбнулся еще шире, но светло-серые глаза не улыбались; они, как жерла пулеметов в руках затаившихся в амбразурах стрелков, словно вели человечка, готовые немедля срезать его одной очередью: скорой и беспощадной.

Глостер тоже улыбался, и улыбка его была такой же белозубой, как и у Жоржика, а вот глаза… Глаз было не разглядеть вовсе за прыгающими в черных зрачках игривыми чертиками, — словно море бликовало на ярком солнце.

— Очень приятно, господин Ильин, — монотонно произнес Жоржик, равнодушно пожав плечами. Спросил с принужденно-холодной вежливостью:

— Выпьете что-нибудь?

— Что предложите, то и выпью, — весело отозвался Глостер.

Судя по всему, Жоржик с ходу записал было Глостера в сутенеро-шмаровозы, в мальчики на посылках, но что-то в глазах приезжего ему сразу не показалось… Он не мог определить это «нечто» и решил на всякий случай держаться с той долей прохладцы, что определяет отношения начальников и подчиненных в специфической мужской работе.

— Владлен, проводи гостя в холл, — кивнул Жоржик тому атлету, что поблондинистей; слово «проводи» он выделил особо. Что означала эта интонация, Глостер не понял, да и не собирался: в душе его все пело, музыка бравурными аккордами поднимала ввысь, и он только что не притопывал на месте от полноты жизни!

Атлет посмотрел на Глостера заинтересованно, слегка растянул губы в гуттаперчевой улыбке, с вежливым полупоклоном указал глазами на дальнюю дверь, приглашая Глостера первым проследовать к ней по выложенной цветной мозаикой ^дорожке. Сам Жоржик направился в противоположную сторону, к небольшой двери, полускрытой живой изгородью. Мишаня двинулся за ним.

В холле было сумрачно и прохладно.

— Налево, пожалуйста, — подал голос Владлен.

— Можно и налево, — пожал плечами Глостер, шагнул неловко, оступился, попав мимо неприметного порожка… Владлен инстинктивно дернулся — поддержать, руки его потянулись к правой кисти Глостера: сейчас было так просто сделать захват, блокировать… Глостер юлой крутнулся на месте. Владлен остался стоять, в глазах его застыл отблеск странного чувства: острой, почти непереносимой боли и искреннего детского удивления. Потом парень опустил взгляд вниз: крупные черные капли, срываясь с горла. одна за другой падали на белоснежный мрамор пола, превращаясь в красивые ярко-алые пятна… И тут — пол вздыбился и понесся навстречу; красавец атлет впечатался в него лицом, уже не чувствуя ни боли, ни удивления, ни испуга. Ни-че-го.

Глостер подхватил убитого под мышки, не без труда приподнял, оттащил труп за массивную, старорежимную кадку с огромной раскидистой пальмой, доставшейся пансионату «Мирный» от какого-то сильно режимного объекта — типа дома отдыха ЦК профсоюза водярозаготовителей или гетеросексуалов-надомников, причем — из районов Крайнего Севера! Отдышался, нахмурился, рассматривая потеки крови, вздохнул совсем по-бабьи, только что руками не всплеснул в сердцах: дескать, и ходют, и сорют… Обвел глазами холл, подхватил длинную ковровую дорожку и передвинул метра на четыре в нужную ему сторону. Получилось не вполне эстетично, зато… Прислушался: тихо. Вернулся за пальму, окинул взглядом убитого, чуть поправил что-то в положении тела, придав лицу подобающее постное выражение; произнес удовлетворенно:

— Хорош!

Словно что-то вспомнив, гибко наклонился, отер лезвие ножа о шорты убитого, выпрямился, а нож тем временем исчез из его руки, словно и не было.

Постоял несколько секунд неподвижно, чуть склонив голову набок, полюбовался трупом; но в этом взгляде не было ничего от садизма. Глостер смотрел на труп, как естествоиспытатель смотрит на редкую бабочку, только что пойманную, наколотую на иглу и пополнившую коллекцию. Повторил довольно:

— Хорош!

Вот теперь Глостер чувствовал жизнь! Он чувствовал ее, как накат хмеля, как леденящий восторг! Краски сделались нестерпимо яркими, очертания — резкими и контрастными, а сам он ощущал то, что столь редко выпадает узнать смертным: могущество. Да! Он был могуществен! Именно сейчас, в этот миг, он царил и над миром, и над Творцом!

Хрупкий серебряный туман лишь слегка коснулся сознания; Глостер торопился: он боялся, что туман уплотнится, станет черным и густым, и тогда… Или же, наоборот, пропадет, а с ним пропадет и то ощущение всемогущества, ради которого он и жил!.. Он быстро вышел прочь из вестибюля, пересек уложенную мозаикой площадку, приблизился к дверце, за которой скрылись Мишаня и Жоржик; та была не заперта, за ней оказалась деревянная витая лестница. Глостер птицей взлетел на второй этаж, прошел по узкому коридору: за одной из дверей услышал неясный шум.

Оба ножа оказались в руках; восхитительный туман обволок сознание, делая тело гибким, а мысли — шальными и .быстрыми, словно фосфоресцирующие трассы несущихся в мертвой бесконечности астероидов.

Глава 50

Глостер толкнул дверь и замер в проеме. Картина была жутковатой: бедный Мишаня стоял на коленях, из подрезанных на ногах сухожилий на белый палас сочилась сукровица. Жоржик не давал ему упасть. Схватив за волосы, он приблизил лицо водителя к своему, втолковывая свистящим полушепотом:

— Гнида, башку твою собакам скормлю, понял?!

— И велики ли собаки? — невинно приподняв брови, поинтересовался Глостер, материализовавшись в комнате.

Жоржик оскалился и тут же перестал походить на рекламную картинку. Сейчас он напоминал удачливого хищника, которому помешали забавляться с законной добычей.

Один из подручных Жоржика ринулся на Глостера, но тот ускользнул артистично, шагнув в сторону и поднырнув под несущуюся на него руку. Его же рука с ножом молнией метнулась к шее противника. В следующее мгновение Глостер был уже за спиной нападавшего, спокойный и улыбающийся… Нож был забит в горло по самую рукоятку, лужица алой крови быстро набухала на паласе рядом и впитывалась, окрашивая белое черным. Атлет рухнул на колени, как остановленный кувалдой бык, и следом — тяжко завалился на спину, уставясь стекленеющими глазами в белый потолок.

— «Давай вечером умрем весело», — пропел Глостер, безучастно моргая длинными, почти девичьими ресницами. Смотрел он прямо в глаза красавцу Жоржику.

Тот отпустил Мишаню, потянулся было за лежащим на столе пистолетом, но Глостер шагнул вперед, выставив руку с ножом. Жоржик понял: не успеет. Одним движением схватил лежавший здесь же Мишанин тесак, сработанный из рессоры, и — ринулся на Глостера.

Такой прыти от противника Глостер не ожидал. Жоржик легко перекинул нож в другую руку, схватил обратным хватом, и только виртуозная легкость позволила Глостеру уйти от разящего удара. Бодрящая, прохладная струя ударила в мозг, Глостер крутнулся на месте, качнувшись, словно маятник, в сторону противника; его рука с ножом плавно пронеслась полудугой, он почувствовал, как лезвие рассекает не только ткань футболки и кожу, но и слой мышц… В голове Глостера играла баркарола. Он легко ускользнул от другого выпада: боль и ранение лишили Жоржика былой координации и быстроты.

— Ну что? Пора заканчивать наши танцы?

Глостер смотрел прямо в глаза противнику, стараясь навязать ему то, что превращало любого бойца в кусок говядины: покорность своей воле. Глостер приблизился, подставляя противнику незащищенное туловище, сделал ложный выпад, как бы «провалился»… Жожик соблазна не выдержал: ринулся на врага, как бык на тореадора, выставив вперед клинок тесака.

Одним движением, так похожим на танцевальное, Глостер запустил собственное тело волчком, неприметно перехватил руку с ножом, и… клинок вошел в живот легко, как в масло; что было силы, Глостер дернул его вверх, чуть расслабив руку, с оттягом; специально заточенное лезвие прошло до грудины, распластав мышцы живота и внутренние органы… Глостер выдернул лезвие, прыжком ушел, успел полюбоваться содеянным: разрез походил на тонкую красную полоску, противник еще не догадался о степени нанесенных ему повреждений, боль анестезировалась в разгоряченном теле выброшенными в кровь стимуляторами.

Жоржик замер посередине комнаты, покачнулся, встретился взглядом с Глостером, и тот увидел, как глаза Жоржика помутнели, словно подернулись бельмовой пленкой, тесак выйал из разом ослабевшей руки и ударился об пол с глухим стуком. Следом медленно сползло и мертвое тело — словно опал проколотый целлулоидный пакет.

— «Давай вечером умрем весело…» — пропел снова Глостер, опустил руку, разжал кисть: нож с негромким стуком воткнулся в пол рядом с самой кромкой Паласа. Глостер вернулся к двери, заблокировал ее замком, прошел к столу, увидев пульт управления, секунд пять просто рассматривал кнопки и тумблеры, а затем быстро и уверенно переключил их в ведомом ему порядке.

На экране высветилась схема пансионата «Мирный» с расположением постов охраны и такая же схема дома-особняка. Он был выстроен в виде буквы "п", причем внутренняя часть представляла тот самый двор, в который въехала «воль-во» и который пересек Глостер. Он рассмотрел расположение внутренних постов. Владлена, тоги атлета, которого Глостер завалил первым, могли не найти еще с пару часов.