Два года, восемь месяцев и двадцать восемь ночей - Салман Рушди

Все было устроено так, как некогда, в древние времена, устраивались дуэли. Вызов, посланный Зумуррудом Великим, стремительно пронесся по коммуникационным сетям джиннов и был принят. Место выбрал Зумурруд, обозначив его с нескрываемым презрением: там, где твой милый мальчик, напомнивший тебе покойного любовника, ныне развлекается с женщиной, которую он предпочел тебе. Я сокрушу тебя у него на глазах – пусть смотрит, – а как поступить с ним, я решу позднее, когда весь мир окажется в моей власти. Обмен оскорблениями входит в обряд вызова на поединок, но Дунья сохранила презрительное достоинство, и место и время были назначены. Он вздумал драться на твоей территории, заметил Омар Айяр. В нем говорит самонадеянность – самое уязвимое его место. Знаю, ответила Дунья. И час настал.

В Ла-Инкоэренце, поместье дивной красоты, которое основатель имения Сэнфорд Блисс посвятил своей вере в бессмысленность мирового устройства, Дунья и Зумурруд сошлись лицом к лицу, чтобы решить наконец, какой смысл приобретет отныне наш мир. Солнце зашло, лунный свет тревожно ложился на великую реку у границы имения. Летающие урны, на которых примчались Зумурруд и его сторонники, зависли в воздухе над солнечными часами, словно гигантские пугливые пчелы. В небе над ними кипела воронка портала, через который они прибыли. Мистер Джеронимо, Джимми Капур и Тереза Сака перемещались по краям большой лужайки, следя, чтобы секунданты Великого Ифрита не напали исподтишка. Двое дуэлянтов описали несколько кругов, присматриваясь друг к другу, обдумывая первый шаг. Тучи бежали по небу, и когда лунный свет померк и неземная тьма укрыла комбатантов, наполнив их ноздри запахом смерти, Зумурруд Великий нанес первый удар. Это он вызвал ветер, и теперь ярость ветра усилилась. Фигуры, ждавшие на краю поля, кинулись в убежище, чтобы их не снесло, ибо то был ветер из ада, он пытался сорвать с Дуньи ее человеческое обличье и рассеять по всем сторонам света дым, из которого она состояла. Но так легко Дунья не поддавалась, стояла крепко. К ветру присоединился дождь, это была уже ее магия – такой сильный дождь, точно сама река поднялась из своего ложа и обрушилась на них, дождь, старавшийся загасить пламя, из которого состоял ифрит. Но и Дунья ничего не добилась. Ни того, ни другого бойца невозможно было так просто сломить. Их щиты превосходно отражали любую атаку.

Сквозь вой ветра и грохот дождя мистер Джеронимо услышал женский голос, бранивший спутников ифрита: А вам каково было бы, если ваш мир изничтожали вот так, как вы губите наш? Голос снова и снова повторял этот вопрос, перемежая его грубыми ругательствами, пока мистер Джеронимо не сообразил, что это орет Тереза Сака, Дунья призвала ее в числе своих бойцов. На взгляд Джеронимо Манесеса женщина была, мягко говоря, неадекватна. К тому же не было уверенности, что ее гнев направлен лишь на Великого Ифрита и его спутников – ее гнев распространялся, словно чума, заражая все, к чему прикасался, и вполне вероятно, подумал мистер Джеронимо, что этот гнев, по крайней мере отчасти, предназначен и Дунье. Исполненный ненависти вопль, когда такой адресуется любой группе людей, малюя их всех одной краской, называется проявлением расовой ненависти. Тереза Сака, подумал он, прислушиваясь к воплю, вплетавшемуся в грохот разбушевавшихся стихий, равнявшемуся с ними свирепостью, так что разряды электричества уже полыхали по контуру тела Терезы, – Тереза явно предубеждена против всех жителей высшего мира, а значит, разумеется, и против джиннии в самой себе. Ее ненависть к другим включает ненависть к самой себе. Она – опасный союзник.

Тем временем мистер Джеронимо, словно секундант на боксерском поединке за титул, встревожился неправильным подходом Дуньи: она вроде довольствовалась тем, что отвечала ударом на удар и не брала на себя инициативу. Это ему показалось неправильным. Он попытался сообщить ей об этом без слов, но она никого уже не слушала, всецело сосредоточившись на борьбе. Зумурруд менял обличье, выпуская на волю худшее из обитавших в нем чудовищ, с железными зубами, о тысяче голов и о тысяче языков – некогда его звали Болтливой Бестией. Тысяча языков не только лаяла по-собачьи, рычала тигром, ворчала медведем, завывала по-драконьи и пыталась впиться в противника многочисленными шипами о трех зубцах каждый – они могли еще и выкрикивать сотни проклятий, заговоров и приворотов, обрушив на Дунью ослабляющие чары, парализующие чары, убивающие чары. И притом оставалось еще множество свободных языков, изрыгавших оскорбления на множестве языков, на языках людей и джиннов, причем глубина морального падения Великого Ифрита шокировала всех присутствующих.

Следя за тем, как Зумурруд в образе Болтливой Бестии сотней разных способов нападает на Дунью, а та кружится, вращается в вихре, отражает удары, как могучая валькирия или богиня Олимпа или Кайласа, прикидывая, долго ли она выдержит такое свирепое нападение, внимая воплям Терезы Сака «А вам каково», мистер Джеронимо вдруг пережил внутреннее откровение. Врата восприятия открылись, и он увидел, что все дурное и чудовищное в джинне – лишь отражение дурной и грешной стороны человеческой природы: в человеке точно так же намешаны иррациональность, безответственность, своеволие, жестокость и злоба, а потому война против джиннов – точный слепок с войны внутри человеческого сердца, и это значило, что джинны одновременно и реальность, и абстракция, их появление в нижнем мире помогло понять, от чего следует избавиться самому этому миру, от той иррациональности, которая и есть злой джинн внутри человека. И когда Джеронимо увидел это, ему стало ясно, почему Тереза Сака ненавидит саму себя, и он осознал, как сознавала это и она, что придется им избавляться от джинна у себя внутри, что иррациональное в человеке тоже надо победить – как и в джинне – и только тогда наступит век разума.

Мы слышали его рассказ. Мы до сих пор, спустя тысячу лет, прислушиваемся к нему. Ведь это же мистер Джеронимо Садовник, как-никак. Мы все теперь знаем то, что он понял в ту ночь, в Тысячную ночь, когда Дунья, Повелительница Молний, Аасмаан Пери – то есть Небесная Фея – сражалась против Зумурруда Великого.

Она выбивалась из сил. Зумурруд это заметил. Тот самый момент, которого он ждал, как матадор ждет, пока в глазах быка не появится готовность сдаться. В этот момент он отбросил ипостась Бестии, вернул собственный облик, вынул из складки красной рубахи синюю бутылку, вынул пробку и завопил во все горло:

Джинья, дурья голова!Выслушай мои слова:Из бутылки не уйти —Насидишься взаперти!

Он произнес эти слова на тайном языке джиннов, на котором были написаны самые мощные заклинания: чтобы они сработали, заклинатель должен вложить в них все свои силы. Люди, следившие за схваткой, не поняли слов, но увидели их действие: Дунья пошатнулась и упала, и некая сила повлекла ее по траве к маленькой бутылочке, раззявившей на нее дьявольскую пасть.

– Что он сказал? – крикнула Госпожа Философ Омару Айяру, но тот лишь смотрел во все глаза на то, как Дунью затягивает в бутылку. – Скажи мне, – потребовала Александра, и Омар рассеянно повиновался, шепотом повторил могущественные слова и кое-как их перевел.

Зумурруд, торжествуя, провозгласил вновь:

Джинья, чувствуешь ли страх?Ныне ты в моих руках.Из бутылки не уйти —Насидишься взаперти!

– Что? – переспросила Александра, и Омар ответил: все кончено, она проиграла. И тут Дунья вскрикнула – тот же сильнейший вопль мистер Джеронимо слышал, когда умер ее отец. Люди и джинны повалились навзничь, и чары Зумурруда прервались. Он отшатнулся, зажимая руками уши, маленькая синяя бутылочка взмыла в воздух и оказалась в правой руке Дуньи, а пробка – в левой. Дунья поднялась на ноги и прочла обратное заклинание:

О великий злой ифрит,Ныне будешь ты побит,Из бутылки не уйти —Насидишься взаперти!

– Что она сказала? – вскричала Александра, и Омар ей ответил. Теперь уже Зумурруд скользил, распростершись на траве, к бутылке, головой вперед, борода тянулась впереди него, словно невидимая рука ухватила ее и тащила, вместе с хозяином, прямиком в бутылку. Дунья вскрикнула снова, вложив в это заклятье последние силы:

О ифрит великий, злой,Торжествую над тобой,Из бутылки не уйти —Насидишься взаперти!

Она тут же поняла – все это поняли, – что переборщила. Силы изменили ей. Она рухнула в глубокий обморок. Чары разрушились. Зумурруд начал подниматься во весь свой гигантский рост. А бутылка ко всеобщему изумлению, лениво покружившись в воздухе, очутилась в правой – протянутой ей навстречу – руке Александры Блисс Фаринья, Госпожи Философа, а пробка в левой руке, – и к изумлению всех и к радости своих союзников Александра повторила слово в слово, идеально, первое заклинание, произнесенное Повелительницей Молний, и Зумурруд снова рухнул на землю, изнемогший, как только что от его колдовства изнемогла Дунья, и та же власть неумолимо повлекла его вперед, пока все огромное истощившее силы тело не втянулось в маленькую бутылку, и тогда Александра заткнула ее пробкой – ифрит попался, битва завершилась, его приспешники бежали. Их потом отыщут и с ними разделаются, но не стоит об этом.