Дыхание бездны - Андрей Имранов

   Когда приехал отец, шёл урок труда. Для первоклашек посещение этого урока было необязательным, но Тыгрынкээв никогда его не пропускал - ему нравилось осваивать незнакомые инструменты, и ему нравился учитель. Молодой эвенк Иван Омурвье получил в Петропавловске-Камчатском высшее образование, но не остался в большом городе, а вернулся в родной поселок - применять полученные знания в деле. Увы, судьба оказалась к нему неблагосклонна - прошлой зимой он угодил ногой в капкан. До людей он кое-как доковылял, но ногу ему до колена ампутировали. Пришлось Ивану переквалифицироваться в учителя и теперь, в его лице Тыгрынкээв получил приятного и умного собеседника.

   Тыгрынкээв обстругивал рубанком будущую ножку табурета, когда вдруг понял, что кто-то за ним наблюдает. Вытерев пот со лба, он обернулся и замер, удивленный - в дверном проеме стоял отец и следил за ним холодным настороженным взглядом. Иван тоже заметил гостя.

  - Извините, вам кого? - спросил он. Отец продолжал молча глядеть на сына. Тыгрынкээв улыбнулся, схватил лежащий рядом на верстаке табурет и подтащил его к отцу.

  - Смотри, - похвастался он, - это я сам сделал!

  - Зачем это? - неприязненно поинтересовался отец, и это были первые слова, что он произнес.

  - А вот! - Тыгрынкээв, торжествуя, уселся на табурет.

  Отец перевел взгляд на Ивана.

  - Это ты его научил?

  - Да, - учитель смутился, - и не только его. И не только табуреты...

  - Я вижу, для тебя это нужная штука, но зачем ты учишь моего сына её делать? У меня, чтобы стоять, есть свои ноги, и деревянные мне не нужны. А чтобы сидеть - у меня есть свой зад и деревянный мне не нужен. И у моего сына должно быть так же.

  - Но... - Омурвье смешался. Отец не дал ему договорить, повысил голос:

  - Ты научил их, как делать нарты? А как выделывать шкуру оленя?

  - Нет...

  - Тогда какая польза от твоей школы?

  Омурвье выпрямился и твердо посмотрел на отца.

  - Не все же станут оленеводами! Не всем нужно знать, как делать нарты. Я даю только...

  - А кем они станут? - опять перебил учителя отец, повернулся к ближайшему ученику, ковырявшему стамеской будущее сиденье очередного табурета, - ты! Кем ты хочешь стать?

  Ученик - девятилетний Сергей Эттытнеут, чей отец занимал немаленький пост в администрации поселка - нагло посмотрел на незваного гостя и ответил с вызовом:

  - Русским!

  - Сергей! - возмутился Омурвье, буравя ученика грозным взглядом, но тот только усмехнулся и уткнулся обратно в заготовку. Отец обвел взглядом мастерскую.

  - Тебе нечего тут делать, - сказал он, - иди за мной.

  Вышел в дверь и ушел, не обернувшись. Тыгрынкээв заметался. Сделал шаг к двери, остановился, посмотрел жалобным взглядом на учителя.

  - Это твоя жизнь, - сказал Омурвье, - тебе решать.

  Тыгрынкээв всхлипнул и выскочил за дверь. Выбежал из школы. Отец, сидя на нартах, разворачивал упряжку. Тыгрынкээв догнал нарты, запрыгнул сзади. Отец не обернулся, ничего не сказал и вообще не подал вида, что заметил сына. Причмокнул губами и направил нарты прочь со двора. Двое первоклассников, игравших во дворе школы, проводили нарты насмешливыми взглядами, свистом и криками 'Нойнын-кминэтйо!' ('Рожденный из задницы'). Тыгрынкээв вздохнул и негромко сказал:

  - Отец... можно спросить?

  - Спрашивай, - не оборачиваясь, разрешил отец.

  - Почему все говорят, что шаман перестает быть мужчиной?

  - Не каждый и не всегда. Так бывает, что по велению кэ`лет мужчина отвергает свое мужское естество, становится 'мягким человеком' и ищет себе мужа в верхнем мире. Правда то, что 'мягкие люди' - сильные шаманы. Неправда то, что они сильнее любого мужчины-шамана. Ты был рожден женщиной, твоей матерью и моей женой.

  - Ага, - вздохнул Тыгрынкээв. Поселок кончился, и впереди расстилалась тундра - бескрайняя и холодная.

Глава 2.

   Когда Тыгрынкээву исполнилось тринадцать, отец убил обоих его братьев.

  Утром того дня отец отправил Тыгрынкээва проверять капканы. Стояла поздняя весна, зверя шло много, добыча оказалась богатой. Юноша увлекся, висящие за спиной тушки шуршали, заглушая звуки и то, что ему удалось услышать посторонний звук иначе, как чудом, и не назвать. Тыгрынкээв остановился поправить ремень на плече и услышал тихое поскрипывание. Он не слышал его так - со стороны - года три, поэтому узнал не сразу, но его тело помнило этот звук лучше него самого. Через мгновение он уже лежал за кочкой, кинув перед собой тушку худой после зимы евражки, и держал в руке нож. В тушке, пробив её навылет, торчала стрела.

   Тыгрынкээв откатился за кочку и бросился наверх по сопке - туда, откуда пустил стрелу неизвестный стрелок. Но когда он, пригнувшись, выпрыгнул на вершину, там уже никого не было. Только далеко впереди летели во весь опор легкие нарты, запряженные двойкой оленей. Но, несмотря на расстояние и на то, что лица седока ему видно не было, Тыгрынкээв понял, кто в него стрелял. Пожалуй, он понял это еще раньше - когда разглядел наконечник стрелы, торчащий из тушки.

   Окончательно смысл произошедшего дошел до Тыгрынкээва, когда он вечером вернулся в стойбище. Попавшийся навстречу молодой охотник - Иничгыт - шарахнулся от него, как от чёрта. А возле их яранги уже был сложен курган хвороста, на котором, в росшитых волчьих кухлянках и крашеных ольхой вэчоквынах , лежали оба его брата. На звуки шагов Тыгрынкээва из яранги выглянул отец, смерил его тяжелым взглядом и снова скрылся в полумраке жилища. Тыгрынкээв кинул добычу у входа в ярангу и ушел в тундру.

   Больше всех своих сыновей отец любил Титу - старшего. И хотя отец старался не давать воли своему чувству и относиться ко всем детям одинаково, поступки его выдавали. Титу всегда доставались лучший кусок мяса, лучшая кухлянка и лучшее оружие. Когда они, тренируясь, бегали по склону сопки, попеременно неся друг друга на плечах, Титу всегда бежал вниз по склону, а наверх его кто-нибудь нес. Вот и в тот день - Тыгрынкээв не знал наверняка, но был уверен, что Титу отец отправил на охоту последним - отец хотел бы, чтобы из троих его сыновей выжил именно старший. И младший это понимал. Как и то, что, в конечном счете, именно любовь отца и погубила его любимого сына. Сам Тыгрынкээв бы точно насторожился, увидев, как отец по очереди отправляет зачем-то сыновей, а потом ездит куда-то на нартах. Но Титу ничего не почувствовал - он привык, что всё в жизни дается ему легко. Он не ожидал от судьбы неприятностей, не догадываясь о том, что раньше он имел дело не с судьбой, а с отцовской любовью.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});