Я тебя никогда не забуду - Анна и Сергей Литвиновы

На секунду дама показалась мне если не той самой старушкой в телогрейке, с коей мы вели неспешную беседу тогда на лавочке (та уж, наверно, обрела свой последний приют), то, на худой конец, ее дщерью в бигуди, что звала бабулю из окна.

– Рыжовы? Конечно, знаю! Дочку-то их посадили.

– А откуда вы знаете, что посадили?

– Да как же! Все знают! Сначала девчонку в универмаге под растрату подвели, а потом она вышла, но здесь почти не появлялась, в Москве жила, а после вдруг снова сидит. Уж не знаю, – женщина понизила голос, – за что второй раз забрали… Говорят, налеты на торгашей устраивала. Тут уж ей большой срок дали…

Тетя Паша слушала ее, открыв рот. Видать, среди бабок с Либкнехта Вера Петровна была в большом авторитете.

– А откуда вы знаете, что арестовали? Срок дали? Вы что – сами видели, как на нее наручники надевали? Или родители Наташины рассказывали, что передачи ей возят?

Одышливые старушенции не терпят, когда им возражают. Они сразу начинают краснеть и повышать голос.

– Как же, от ее мамани – а от бабки тем более – дождешься, чтоб рассказали!.. Бабка, покойница, вообще царица была! Ходила, нос выше головы!

– А с чего ж вы взяли, что – ее арестовали?

– Да как иначе, если к ним тогда участковый чуть не день через день ходил? Чуть не засада у них тут сидела?! «Волга» черная с оперативниками в штатском?! А мать с бабкой как тени ходят, рыдают, и все к ним «Скорые» ездят?!

– Нет, а вы сами видели, как ее, арестованную, вели? – продолжал провоцировать я.

Хороший метод добычи информации – завести собеседника. Человек в гневе порой проговаривается о том, о чем в спокойном состоянии промолчал бы в тряпочку. Тетя Паша со священным ужасом наблюдала, как я перечу сиятельной Вере Петровне.

– Куда ж она, тогда скажи, делась?! – в сердцах воскликнула хозяйка и так припечатала ладонью по столу – блюдца зазвенели.

– Сбежала, – хладнокровно ответствовал я.

– Сбежала! – со всей сардонической мощью, что даровал ей Господь, воскликнула хозяйка. – Куда ты от советской власти сбежишь-то?! Это сейчас ворье всякое бегает – да за ними и не охотится никто! Оно уж и бегать-то перестало! Сидит, опухло все от денег, важное!.. А от социалистической законности ты шиш куда убежал бы! Мы у советской власти все вот так были, – и Вера Петровна сжала немалый свой кулак с пальцами-сардельками. – Не разбегаешься!

Я не стал больше противоречить пенсионерке и кротко спросил:

– И больше Наташу вы что же, не видели?

– Нет, – покачала головой бабуленция. – Не появлялась она с тех пор.

– А родители ее?

– Матерь с бабкой? Так ведь измучились они от нее. Довела она их, ты извини меня, парень… Как Натаху-то во второй раз посадили, бабка и выходить перестала, а вскоре и померла… А за ней и маманя последовала – прямо скажу, не зажилась. Она перед самым ваучером с Чубайсом богу душу отдала…

– Году в девяносто первом? – деловито уточнил я – и сердце сжалось: Наталья не стала моей невестой, а потом женой (да и вряд ли станет уже!), и та женщина, к которой я мысленно примеривался, как к будущей теще, никогда ею не будет.

– Да, наверно… Или в девяностом, скорее…

– И на похоронах матери Натальи тоже не было? – уточнил я.

– Говорю ж тебе: не видели мы ее здесь больше. Или из тюрьмы не вышла. Или вышла, да где-то в других местах осела.

– А где маманю с бабушкой похоронили? – спросил я.

– Зачем они тебе? Уж они-то точно тебе теперь ничего не расскажут…

– Хочу побывать на могилках, а зачем, и сам не знаю, Вера Петровна, – сказал я чистосердечно.

Как ни странно, мое объяснение старую даму удовлетворило.

– Здесь они, на кладбище нашем.

– А за могилами ухаживает кто?

– Кто ж за ними ухаживать будет! – в сердцах воскликнула женщина. – Раньше я, пока не обезножела, следила. Не потому, что любовь у меня сильная к ним была, особенно к бабке этой, задаваке, атаманше казацкой, да ведь Алевтина просила ж! Перед смертью просила, а такие желания, хочешь не хочешь, а выполнять надо. Да и кто другой будет, как не я! А теперь, как я переехала – никто и не ходит к ним. Тут того гляди, саму вперед ногами понесут… Тогда кладбище снова и увижу. А ведь у меня там и родители, и муж, и дядья, и сестры – все заросло, а смотреть некому. Вот так-то, парень.

– Сочувствую я вам, Вера Петровна, – вздохнул я. – И вам, и родственникам вашим, и Натальиной родне. Может, расскажете, как мне их могилки найти?

– Пойдешь?

– Пойду… Только еще в квартиру зайду, – спохватился я. – Где они жили? Может, там кто-то их помнит?

– Э-э, – махнула рукой старуха, – ты даже время не теряй. Там уж четвертые или даже пятые жильцы сменились. Сперва, как Алевтина Яковлевна преставилась, приехали родственники ихние из Москвы, муж и жена, торгаши оба, носом повертели, квартиру продали. Ну а с тех пор жилье из рук в руки раза четыре переходило. Теперь там такие алканавты проживают, как себя-то зовут, не помнят…

– И никто тут Наташу больше не знает?

– А кому знать-то? – вдруг окрысилась хозяйка. – Наташка, она вроде бы девчонка всем была хороша. И умная, и пригожая, и веселая. А только, вишь, какая оказалась – с червоточиной.

– Почему ж вы решили про червоточину? – нахмурился я.

– А разве нет? И мать раньше времени в могилу свела, и бабке жизни не прибавила. Да и на тебя я, вон, смотрю: глаза грустные-грустные. До сих пор, значит, сердчишко у тебя не успокоилось, раз ты про нее расспросы ведешь. А ведь виски-то у тебя седые… Тоже могла б и о тебе подумать. Нехорошо поступила, нехорошо.

– По-разному жизнь складывается. – Я вяло пытался защитить свою любовь.

– Может, и так, – философски ответствовала дама, – да только если ты себя над законом ставишь – все равно аукнется. Не тебе, так родным твоим. Не родным – так детям… И нашим ворам нынешним – им тоже аукнется. Пусть не радуются – на яхтах своих да на лыжах горных…

На этакой любомудрской ноте закончилась наша беседа с Верой Петровной.

Она нарисовала мне, как найти местное кладбище, а на нем – могилки Наташиных мамы и бабушки. Хоть кроки в ее исполнении были не джи-пи-эс-навигатором, не гугл-мэпом – а отыскал я погост довольно быстро.

Ворота, ведущие к нему, были открыты, и ни единого человека не видно вокруг, я даже внутрь на машине проехал.

И в этот момент зазвонил мобильник. Я глянул на определитель: Аристов. Я остановился под сенью кладбищенских кленов.

– Слушаю вас, товарищ полковник.

– Здравствуйте, Иван. Нам надо повидаться.

Я был краток:

– На предмет?

– Я узнал, как сложилась судьба всех участников той давней истории. – Сердце у меня ёкнуло: «Наташа!» – однако Аристов поспешил вернуть меня на землю: – Всех, кроме главной героини. Вас это интересует?

– Более чем.

– Тогда давайте увидимся. Хорошо бы сегодня, а то мою Алю внучки совсем замучили, пора мне, – застенчивый смешок, – вернуться к исполнению дедовского долга.

– Я готов. Могу к вам подъехать, только боюсь, это будет не скоро, я далеко от Москвы сейчас.

– Готов двинуться к вам навстречу. Где вы, если не секрет?

– В З***. На родине главной героини.

– О! – только и сказал удивленно отставник.

В конце концов мы все-таки договорились с ним не ехать навстречу друг другу, а повстречаться опять-таки в Конькове. Кажется, Аристову понравилось, что не надо таскаться по пробкам и жаре, тратить бензин и нервы.

З-ское кладбище оказалось старым и заросшим. Кустарники, деревья, по веткам шмыгали и посвистывали птицы. И ни служителей, ни посетителей. И никакого домика смотрителя. Я оставил машину в тени дерев, рядом с огромным чаном с водой.

Сверяясь с записями Веры Петровны, довольно легко нашел я могилы мамы и бабушки Наташи. Два памятника – один скромней другого. Две выцветшие надписи:

РЫЖОВААЛЕВТИНА ЯКОВЛЕВНА24 ИЮНЯ 1935 – 1 ДЕКАБРЯ 1992

И – рядом:

КОРАБЛЕВАВАСИЛИСА ГЕОРГИЕВНА18 ИЮЛЯ 1910 – 22 НОЯБРЯ 1987

Но! Самое мое главное впечатление – и удивление, граничащее с потрясением, – обе могилы оказались ухоженными. Не позже чем нынешней весной обеими кто-то занимался.

Сухая трава была вырвана. По периметру даже посажены цветочки – их, конечно, уже забили сорняки. Вряд ли тот, кто сподобился следить за памятниками, побывал нынешней весной здесь больше раза и бордюры не пропалывал. Но все-таки за могилами кто-то надзирал. А на камне с фамилией РЫЖОВА стояла обрезанная сверху пластиковая бутылка (внутри ее, для тяжести, пара камешков). И в заплесневелой, наполовину испарившейся воде – старый, иссохший, но – букет роз!

Я достал телефон и на всякий случай сделал пару фотографий одной и другой могилки. Потом побродил по кладбищу в поисках смотрителя – или хотя бы живого человека, которому смог бы задать вопрос о стороже, – однако не обнаружил никого. И тогда я сел в машину и поехал обратно к моему Вергилию по семейству Рыжовых – Вере Петровне.