25 июня. Глупость или агрессия? - Марк Солонин

Что стояло за этими странными действиями сталинской дипломатии? Зачем было так демонстративно «дразнить» Гитлера, не имея желания (да и практической возможности) оказать Югославии действенную военную помощь?

Зачем было демонстрировать всему миру, что советские обещания «дружественных отношений» стоят еще меньше, нежели пресловутые англо-французские «гарантии»? В любом случае, в Берлине апрельский демарш Москвы восприняли с крайним раздражением. Позднее (22 июня 1941 г.) именно события 5–6 апреля были использованы в германском меморандуме об объявлении войны Советскому Союзу как главное свидетельство враждебной политики, которую Советский Союз проводил в отношении Германии («С заключением советско-югославского договора о дружбе, укрепившего тыл белградских заговорщиков. СССР присоединился к общему англо-югославо-греческому фронту, направленному против Германии… Лишь быстрые германские победы привели к краху англо-русских планов выступления против германских войск в Румынии и Болгарии») [70].

В последнем пункте немцы глубоко заблуждались: никаких совместных «англо-русских планов» и уж тем более «англо-русских фронтов» не было и в помине. Удивительно, но факт: ни малейшей попытки улучшить свои взаимоотношения с реальными противниками Гитлера товарищ Сталин не предпринял. Хотя, по здравой логике, именно с этого и надо было бы начинать Большой Поворот во внешней политике СССР Более того, жесткость (если не сказать, хамская спесь) по отношению к воюющей Британии и ее заокеанскому союзнику только нарастала. Подробный анализ этой составляющей событий первой половины 1941 г. далеко выходит за рамки данной книги. Не пытаясь объять необъятное, приведем, тем не менее, несколько достаточно красноречивых эпизодов.

После того, как в мае 1940 г. У. Черчилль возглавил английское правительство, он сменил британского посла в СССР и отправил в Москву Стаффорда Криппса — самого «левого», лояльно настроенного по отношению к Советской России человека, который только был в его «команде» («единственный раз, когда меня освистали в парламенте, это было мое выступление в пользу Советского Союза», — говорил Криппс Вышинскому). 1 июля 1940 г. Криппс смог добиться встречи со Сталиным (редкая честь по тем временам — так, например, посол США Штейнгардт ни разу не был принят Сталиным) и передал ему личное послание Черчилля. В том документе, в частности, было сказано: «…В настоящий момент перед всей Европой, включая обе наши страны, встает проблема того, как государства и народы Европы будут реагировать на перспективу установления Германией гегемонии над континентом… Советское правительство само в состоянии судить о том, угрожает ли интересам Советского Союза нынешнее стремление Германии к гегемонии над Европой и, если так, то каким образом можно лучше всего обеспечить эти интересы…» [120].

Изложив позицию правительства Ее Величества, С. Криппс услышал в ответ следующее: «…тов. Сталин говорит, что мы хотим изменить старое равновесие Европе, которое действовало против СССР… Тов.Сталин замечает, что если идет вопрос о восстановлении равновесия и, в частности, установлении равновесия в отношении СССР, то мы должны сказать, что согласиться на это не можем..

… Что касается субъективных данных о пожеланиях господства в Европе, то тов. Сталин считает долгом заявить, что при всех встречах, которые он имел с германскими представителями, он такого желания со стороны Германии — господствовать во всем мире — не замечал…» [120].

В дальнейшем (в значительной степени — в связи с аннексией Прибалтийских государств) охлаждение советско-британских отношений дошло до того, что Криппс по несколько месяцев безуспешно пытался добиться встречи с наркомом иностранных дел СССР Молотовым. Убедившись в тщетности этих попыток, Криппс (надо полагать, по указанию из Лондона) 18 апреля 1941 г. встретился с заместителем наркома иностранных дел СССР Вышинским, которому и передал свое заявление Молотову в письменном виде. В записке Криппса было, в частности, сказано:

«…С той поры, что я имел удовольствие беседовать с Вашим Превосходительством, прошло время, чреватое событиями… Что же касается отношений между нашими двумя странами, то в них не последовало перемены. Великобританское правительство все еще видит себя вынужденным рассматривать Советский Союз в качестве главного источника снабжения Германии как по причине товаров, непосредственно вывозимых, так и что касается товаров, провозимых через Советский Союз в Германию с Дальнего Востока в количестве, примерно, одной тысячи тонн в сутки…

У меня нет мысли задать Вашему Превосходительству вопрос о намерениях Советского правительства, ибо я вполне сознаю, с какими трудностям мог бы быть связан ответ на вопрос такого рода. Но у меня есть желание спросить, в свете изложенных выше соображений, заинтересовано ли ныне Советское правительство в проведении в жизнь немедленного улучшения его политических и экономических отношений с Великобританским правительством, или же, наоборот, Советское правительство удовлетворится тем, чтобы эти отношения сохранили свой теперешний, вполне отрицательный, характер вплоть до окончания войны (здесь и выше подчеркнуто мной. — М.С.). Если ответ на первую часть вопроса является удовлетворительным, то, по моему мнению, не следует терять времени с тем, чтобы такое улучшение послужило на пользу той или другой стороне…» [121].

Ответ на эти вопросы представлялся Вышинскому настолько очевидным, что он решил отойти от своей обычной дипломатической сдержанности и немедленно высказал свое собственное мнение: «…Записку, поскольку о ней можно судить по первому чтению, я не считаю серьезной, и для ее обсуждения нет подходящих у нас с Английским правительством отношений, как я уже объясняя Криппсу в беседе с ним 22 марта по аналогичному поводу. Более того, в записке содержатся даже совершенно неприемлемые для нас места… По вопросу о неприкосновенности и безопасности СССР я сказал Криппсу, что об этом позаботится сам СССР, без помощи советчиков (подчеркнуто мной. — М.С.)… Я отклонил попытки Криппса оспаривать наше право торговать с Германией и с любым другим государством, заявив, что это наше дело и только наше…» [121].

5 июня 1941 г. посол Криппс отбыл из Москвы «для консультации со своим правительством». В результате на пороге начала советско-германской войны Великобританию в СССР представлял всего лишь временный поверенный в делах, секретарь английского посольства Баггалей. Его первая встреча с Вышинским (Молотов, вероятно, не счел возможным опускаться до общения с секретарем посольства) состоялась 16 июня 1941 г., за неделю до начала войны. Главным предметом обсуждения стало знаменитое Сообщение ТАСС от 13 июня 1941 г., в котором слухи о скором начале советско-германской войны были объявлены «неуклюже состряпанной пропагандой враждебных СССР и Германии сил», причем в первых строках Сообщения усиленное распространение этих заведомо лживых слухов почему-то связывалось с именем Стаффорда Криппса.

«…По просьбе Баггалея я принял его в 17 час. 10 минут. Баггалей заявил, что он пришел ко мне как заместителю народного комиссара с первым визитом… Далее Баггалей заявил, что в Сообщении ТАСС (как он представляет) имеется два основных положения: во-первых, в сообщении указывается, что между СССР и Германией никаких переговоров не было и, во-вторых, что нет никаких оснований для выражения беспокойства в связи с передвижениями германских войск.

На мой вопрос, кого Баггалей имеет в виду, говоря о выражении беспокойства, Баггалей ответил — СССР.

На это я ответил Баггалею, что. как видно из Сообщения ТАСС, для СССР нет никаких оснований проявлять какое-либо беспокойство. Беспокоиться могут другие (подчеркнуто мной. — М.С.)» [121].

Еще менее в Москве церемонились со своим будущим главным союзником.

«На наших отношениях с Соединенными Штатами Америки я останавливаться не буду, хотя бы уже потому, что о них нельзя сказать ничего хорошего. (Смех.) Нам стало известно, что кое-кому в Соединенных Штатах не нравятся успехи советской внешней политики в Прибалтах (так в тексте. — М.С). Но, признаться, нас мало интересует это обстоятельство (Смех, аплодисменты.), поскольку со своими задачами мы справляемся и без помощи этих недовольных господ. (Смех, аплодисменты.)» [70].

Так весело было народным избранникам, депутатам Верховного Совета СССР 1 августа 1940 г., когда они «заслушали и утвердили» доклад главы правительства Молотова о внешней политике СССР. С послом же США в Москве обращались сурово, без шуток. Так, 5 июня 1941 г. (в тот самый день, когда Криппс, несолоно хлебавши, покинул Москву) замнаркома иностранных дел товарищ Лозовский «отчитал» (именно такой термин использует он в своем отчете) американского посла Штейнгардта по полной программе: