Тонкая зелёная линия - Дмитрий Конаныхин

пьяная, оглушительный стрекот кузнечиков – помнишь, как ловила, чтобы с папкой Васькой на рыбалку поехать? – и роса, и пот, и покалывание пяточек по стерне. Не наесться этим хлебом. Это не магазинный хлеб большого города. Это то, что тебя по клеточке лепит, пока растёшь.

Причастие.

Молитва.

В комнате на стенке тихо бубнит радио: «Говоˆрить Київ. Останнi новини». Звук родной речи взрывает и переворачивает всё, что знала, чему выучилась. Да каким бы языком ни говорила, какие бы слова ни учила, что бы ни думала – родное, с детства, с самого первого вздоха – родное, неуловимое, ускользающее, ускользнувшее и прозвучавшее слово – но оставшееся в тебе.

То слово, что тебя тобой сделало.

Ты идёшь по дому, который оставила семь лет назад. Идёшь и не замечаешь, что выбираешь себе гнездо. Все комнаты проходные – первая, где мама спит, – мама рано встаёт, чтобы тетради проверить. И сейчас ушла тётю Козю с Валентином проводить, потом на работу зайдёт – классные журналы заполнить. А в следующей комнате, в самой большой, в зале, – вся, как на выставке – окна на юг и запад. Нет. Слишком светло. А вот твоя любимая дальняя комната. Твоя комната. Этажерка, заполненная книгами. Ты их все прочитала. Да, круглолобая рыжая девочка? А вот твой стол. Если выдвинуть правый ящичек. Сейчас… Господи… Тетрадки. Мама сохранила. Тетрадки. Первый класс. Прописи. Петелечки «с нажимом». У тебя с той поры очень разборчивый почерк. Да…

Петля времени замкнулась. Здесь. Ты наклоняешься – постельное бельё наилучшее. Пахнет утюгом и морозом. Мама ждала, ночь не спала, всё приготовила.

Папа. Выглядывает из первой комнаты. Залысины. Постарел, такие морщины. Улыбается. Взгляд неуловимый. Никогда так не смотрел раньше. Да, взрослая стала дочка. Вернулась. Всем всё понятно, но всё же… Не просто дочка, не просто жена другого мужчины. Женщина с ребёнком под сердцем.

– Пап, как хорошо! Васька, у тебя есть сегодня дежурство?

– Нет, доця. Вчера было.

– Погоди, так ты спать… Ты вообще… Стоп, Васька, вы с мамой спать ложились?

– Доця… Доця, когда к тебе будет дочка лететь рожать с Дальнего Востока – я посмотрю, как тебе спаться будет.

– Посмотрю. Посмотрим, конечно. Васька, а бабушке сказали, что я приехала?

– Все знают, все ждут. Бабушка не спала долго, ночью приходила. Говорила, что дождётся, да ты ж её знаешь, уже возраст какой. Пошла отдохнуть. И Рая, и Нина, все ждут, когда только команда будет. Я им строго-настрого сказал, чтобы никто не дёрнулся. Да и понимают они, что тебе отдохнуть надо. Сколько ж можно-то? Такая дорога. Доця. Доця, там очень опасно?

– Нет. Просто тревоги каждый день.

– А тут говорят, что договорились вроде. Что тихо.

– Так потому и тихо. Потому и договорились, что каждый день тревоги. Постоянные учения. Алёша замотался. Все замотались. Но, знаешь, там и техника, там столько техники нагнали. И всё-всё такое, что вам даже не говорят. Просто мало людей там. Не то что здесь. Дальний Восток. Знаешь, как они эту часть называют?

– Союза? Нет.

– Дикий Запад.

– Придумали же. Доця, ты приляг, поспи. Давай-давай, помогу. Я стул сюда поставлю, сюда платье снимай. Давай, помогу расстегнуть. Совсем ты у меня взрослая стала, доця. Ты моя мася масенькая, такая рыжая моя. А завтра мама сходит к тёте Гале Марунич, к заведующей роддомом. Она её мальчика учила и девочку. А там уже договорится, когда вы пойдёте – завтра или в понедельник. Там все-все ваши женские дела решите. Ты ж моя хорошая. Так, ложись-ложись, а я одеялком накрою. Спи, Зося. Спи, доця. Да, мама скоро из школы вернётся, просила узнать, что бы ты хотела покушать. Хочешь, курочку приготовим? Бульончик. С такой домашней лапшичкой. Или борщику. Давай? Можно жаркое из кролика. Твоё любимое. «Кйолице зайкое». Или суп с балабушками. И пуп куриный. Ну, доця! Хочешь супчику с балабушками и с куриным пупочком? Что моя доця хорошая хочет? Или голубчиков? Свининка есть, колбаска домашняя. Есть кров’яночка. Всё что хочешь.

– Пап.

– Что, доця?

– Пап… Умираю. Умираю, так хочу сыра.

– Сыра? Какого?

– Пап, такого жёлтого. Чтобы с дырочками. Как у нас когда-то на молокозаводе тётя Валя Хомченко делала. Помнишь? Неделю снится сыр. Руки трясутся просто. Папа, купи сразу много! Я много сыра съем сразу. Я. Ты не думай, я много денег привезла. Там много платят. Я инженером на заводе триста сорок рублей получаю.

– Сколько?! Триста сорок?! Ничего себе.

– Пап, ну так Дальний Восток же. Там всё такое… Большое. Пап, ты к маме зайди в школу, скажи, что я её очень люблю… И тётю Козю. Они уже, наверное, до Киева доехали. Папочка. Ты не сердись, пожалуйста, я знаю, ты устал после дежурства.

– Прекрати, доця! Конечно, принесу, ты не волнуйся.

– Принеси, Васька. А то я пока ехала с тётей Козей да с Валькой Ковбасюком, только о сыре думала.

Запах прямо чуяла… Даже слюна. Слюна во рту. Принеси сырочка, папочка, принеси, мой хороший, а я посплю, я дождусь тебя, дождусь. Посплю вот только немножко. Так сыра хочется, папка! Папка мой хороший. Мой папочка. Хороший…

Вася Добровский прикрыл распашные двери. За ними спала его дочка, которая только что вернулась с ненужной, непонятной, неизвестной войны, которую и войной-то не называли в нашей Большой стране. Он всё-всё понимал. Вышел в первую комнату, открыл шкаф, достал выходные брюки, рубашку, джемпер (польский, очень хороший, подарок Зоси). Достал пиджак. Тот самый, самый лучший, «майский». В этом пиджаке он всегда на 9 Мая ходил.

Тут такая закавыка. Не стал Зосе говорить. Но как-то так получилось, что замечательный топоровский сыр стали весь отправлять в Киев, а в сам Топоров привозили, уже из Киева, странные палки «колбасного сыра» какого-то настолько непонятного происхождения, что его не ели даже бродячие собаки. Неужели не добудет кусок хорошего сыра в Топорове? Что за жизнь дурная какая-то, что сыр надо идти где-то доставать? Не купить, а доставать. Добывать. Он «языка» в Кёнигсберге добыл перед штурмом, а сыра не добудет? Найдёт, обязательно найдёт любимой доченьке сыр. Весь Топоров на уши поставит.

И найдёт.

Обязательно.

6

Свинёнок Чернышёва оказался довольно увесистым. Вроде и сами подполковник с лейтенантом были ребята отнюдь не маленькие, но тянуть по кустам кабанью тушу было дело затейливое и слегка даже матерное. С прибаутками, а где и жилами тянули, однако пришли на место. Заветный таёжный лесок, сохранившийся в распадке, подобно кусочку сказки, закончился, на опушке было солнечно