Карл XII, или Пять пуль для короля - Борис Григорьев

Но поиски кандидата продолжались, и выход был все-таки найден — кандидатом на польский трон стал двадцатишестилетний воевода из Познани Станислав Лещинский, принимавший участие в переговорах с принцем Александром Собесским. Лещинский понравился Карлу XII своей честностью и простотой нравов, в остальном он мало чем выделялся в своей среде и был типичным польским магнатом: любезный, велеречивый и одновременно ничего важного не говорящий. Для «проталкивания» новой кандидатуры Карл со всей силой стал нажимать на А Хорна, а командир драбантов — на кардинала Радзиевского, который предпочитал на польском престоле видеть иностранца.

Пока Хорн приобретал в Варшаве дипломатические манеры, его товарищ Магнус Стенбок занимался более практическими делами — он с успехом выбивал из магистрата Данцига долги времен короля Карла Кнутссона и с увлечением ввязался в дискуссию о том, по какому курсу и с какими процентами должны были быть выплачены эти несчастные деньги. Король также поручил верховному военному комиссару наложить руку на все финансовые обязательства города по отношению к Августу и направить денежные потоки в карман короля Швеции. Это неожиданное требование Карла застало врасплох власти Данцига, и они стали противиться и всячески тормозить исполнение этого требования. Впрочем, король и так был доволен тем, что получил от города, он не очень-то и настаивал на своих требованиях и избрал тактику постепенного выкручивания рук («Эй вы, данцигцы!») и традиционную забаву сытой кошки с мышью, когда кошка играет со своей добычей до тех пор, пока не заиграет ее насмерть. В этой игре с данцигцами король вспомнил, что в церквах города продолжали читать молитвы во здравие Августа, и запретил это делать впредь. Потом Карл обязал все прусские города издать манифест, в котором бы они объявили себя свободными от всяких обязательств по отношению к Августу. Потом Стснбок подсказал, что поскольку расчеты с городом шли в риксдалерах, то следовало бы брать с него деньги звонкой серебряной монетой. И это было одобрено королем и предъявлено горожанам к исполнению.

Постепенно Данциг оказался под властью шведов. Сильный всегда прав, и сильному все сходило с рук. Не привыкшие к таким строгим поборам польско-прусские города ворчали, жаловались, хитрили, изворачивались, но все было бесполезно. Ритмично работавшая и хорошо отлаженная машина поборов не знала снисхождения и жалости. К тому же Карл придерживался обычного тогда представления о городах и их жителях, естественным, если не единственным предназначением которых было кормление князей, королей и прочей аристократии.

Единственное место в Европе, где корчили недовольные гримасы действиями шведов в польской Пруссии, был Берлин, где сидел бывший курфюрст Бранденбурга, а ныне король Пруссии Фридрих I. (В результате титанических усилий берлинской дипломатии удалось склонить все влиятельные дворы Европы к тому, чтобы признать за курфюрстом звание короля.) Шведы относились к возвышению Бранденбурга презрительно: «Гм-м, король милостью венской, лондонской, гаагской и парижской! Такой же король, как какой-нибудь финский лавдсхёвдинг». Но с пруссаками нужно было соблюдать известную осторожность: и Петр, и Август, и их уполномоченный Паткуль не перестают обхаживать Фридриха, чтобы перетянуть его на свою сторону. У пруссака сильная армия, и его участие на той стороне сразу бы нарушило баланс не в пользу Швеции. За часть Польши, за ту же польскую Пруссию, которая отделяла друг от друга две части государства прусского — Бранденбург с Берлином от собственно Пруссии с Кёнигсбергом, — Фридрих может соблазниться (и соблазнялся несколько раз!) на участие в антишведском союзе. Тем более что Эльбинг в свое время был отдан Берлину в залог под долги короля Августа и пруссаки держали в Эльбинге свои полки. Ковда в польскую Пруссию вошли шведы, они практически вытеснили оттуда прусских военных, потому что на одних и тех,же зимних квартирах двое голодных соперников стоять не могли.

Обеспокоенный Берлин выслал к Карлу своего эмиссара, чтобы выяснить, каковы были планы короля Швеции относительно размеров Польши. Фридрих хотел бы, чтобы Каря отдал ему польскую Пруссию и поставил его в список ожидающих получить Курляндию. Себе же Карл, по мнению Берлина, мог взять Литву. Карл на разыгравшийся аппетит вновь испеченного короля ответил категорическим «нет». У него не было никаких планов делить Польшу на куски. С таким планом носится и Август Сильный, но шведы на него никогда не пойдут: им нужна сильная и единая Польша, способная подставить Швеции если не спину, то хотя бы локоть помощи. В Берлине «поскрипели зубами», но промолчали; Что ж, пока у шведов пик было больше, и они были длиннее прусских штыков, можно подождать до лучших времен.

Зима 1704 года давно кончилась, пришла весна, за ней лето, а шведы все «зимовали» и набирались сил. Когда в июне наконец армия, оставив гарнизон в Эльбинге, снова двинулась в юго-восточном направлении, в ее составе вместе с корпусом Реншёльда снова насчитывалось 28 тысяч штыков. На юге Польши и на Украине снова концентрировались силы противника. Август пошел на беспрецедентный шаг и отозвал свой шеститысячный контингент из Австрии царь Петр обещал ему корпус пехоты и кавалерии и прислал уже один пехотный корпус численностью девять тысяч человек. Нельзя было сбрасывать со счетов и нерегулярные отряды поляков и украинских казаков, не довольных присутствием в стране шведских оккупационных войск. Одним словом, у шведов снова появился повод для боевых деиствий, и они бодро зашагали по своему старому маршруту вдоль Вислы на Варшаву.

В Варшаве при стечении народа и знатных особ собирался сейм, на котором должен был быть избран новый королм Иероним Любомирский выполнил свою угрозу, высказанную в адрес Августа, и перешел на сторону шведов. Тепер он красовался на сейме, питая необоснованные надежды на то, что его могут выбрать в короли. Центром всей полита! ческой кухни был, конечно, кардинал Радзиевский, котор развил накануне выборов такую активность, что сам запутался в своих ходах. Король не захотел въезжать в столицу этот пчелиный улей, предпочтя следить за событиями стороны, и остановился в Блони, предместье Варшавы. Он только дал указание Арвиду Хорну завершить весь этот спектакль как можно быстрее.

12 июля 1704 года, при заходе солнца, спектакль наконец закончился. Когда епископ Познаньский (кардинал Радзиевский, обидевшись на то, что при выборе короля шведы не прислушались к его мнению, сказался больным) трижды прокричал имя Станислава Лещинского и трижды спросил присутствующих, согласны ли они иметь королем этого человека, зал ответил троекратными выкриками «виват» и подбрасыванием шапок в воздух[88]. После этого было объявлено, что королем Польши, Великого герцогства Литовского и прочая и прочая отныне считается Станислав Лещинский. Карл XII наконец добился своего, он доказал, что может возводить на трон монархов. Впрочем, он, вероятно, до конца не был уверен в Лещинском: согласно Б. Лильегрену, с воеводой было заключено тайное соглашение о том, что он сразу уступит трон Якову Собесскому, как только тому удастся выйти на свободу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});