За что ты меня так любишь? - Эмми Мира

любила и готова была простить даже его омерзительное прошлое?

Книгу я уже давно отложила. Лежала в палате и смотрела на белый потолок. Что мне делать дальше? Я же должна все-таки выйти отсюда. Настанет день, и я покину эту палату. Как я буду жить? Смогу ли я жить без него?

— Лебедева?

Я приподнялась на локтях и посмотрела на открывшуюся дверь. Там стоял мой врач в белом халате.

— Добрый вечер, Павел Арсеньевич.

— Я не понял. Я тебя выписал еще два дня назад. Ты зачем отказалась от свободы?

Он прошел в палату и сел около моей кровати на свободный стул, оставшийся ещё с визита Андрея.

— Я пока не готова. Наверно, завтра… я уйду, — прошептала я.

Он прищурился и пристально посмотрел на меня.

— А я знаю, чего ты все ждешь… Вставай, пойдем.

Я слегка замешкалась, но тут же встала, надела больничные тапочки и последовала за врачом. Сама удивилась, что мне хватило сил это все сделать и не застонать. А когда мы прошли мимо большого зеркала в коридоре, я увидела наконец свое отражение — прямая спина, вытянутая шея. Неужели я могу так выглядеть? Я так привыкла, что последние дни сутулюсь, держусь за живот и еле двигаю ногами, что совсем не узнала девушку в зеркале.

Мы дошли до лифта, он нажал на кнопку «вверх». Я знала, что выше только один, четвертый, этаж. Там находилась реанимация. Я сама лежала в этих палатах неделю назад, но очень быстро меня перевели в обычные.

Павел Арсеньевич вышел из лифта первым и повернул направо. Перед нами открылся длинный коридор. Сделав пару шагов, врач бросил на меня быстрый взгляд. Я шла за ними, но поняла, что сбавляю темп. Я догадалась, что он хочет мне показать. Точнее КОГО.

— Заходить нельзя, но ты можешь заглянуть через окно.

С этими словами он прошел пару метров и скрылся за дверью своего кабинета.

Я медленно повернулась к большому широкому окну реанимации. Я сразу увидела его — Саша лежал под датчиками, проводами, справа от него стояла капельница. Аппараты работали, показывая работу сердца. Я машинально потянулась к окну и положила ладонь, представляя, что могу дотянуться до него. Я прижалась лбом к холодной поверхности и часто задышала. Я знала… я знала, что он жив!

Все эти дни на мои вопросы все отмалчивались. Врачи делали вид, что такого пациента у них нет, медсестры переспрашивали фамилию, а потом говорили, что им никто ничего не докладывает, мама переводила тему, полностью игнорируя меня. И в какой-то момент я начала думать, что его не смогли спасти, а меня берегут от плохих новостей. Но сердце не обманешь. Я чувствовала, что он здесь, совсем рядом, и он жив! Тогда я поклялась, что не уйду из больницы, пока не узнаю, что с Сашей.

— Состояние тяжелое, но уже стабильное, — рассказал Павел Арсеньевич, оказавшись рядом со мной. — Несколько дней мы не знали, выживет ли он. Поэтому с твоей мамой решили уберечь от отрицательной информации, способной повлиять на тебя.

— А вы не думали, что от неизвестности мне ещё хуже? — сквозь зубы прошипела я. Такой вид заботы меня точно не устраивал. Лучше сказать честно, чем испытывать мое терпение. Неужели они думали, что я смогу сохранять спокойствие, не зная, что с ним, в каком он состоянии?

— Слишком много испытаний за последнее время. Тебе надо отдохнуть, — сказал врач и положил руку мне на плечо. Инстинктивно я дернулась и отступила, но тут же извинилась:

— Ой, простите… я…

Павел Арсеньевич помотал головой и грустно улыбнулся.

— Мне очень жаль, что тебе пришлось все это пережить. Но ты справишься.

Я закивала и повернулась к стеклу, разделяющему нас с Сашей.

— И он справится, не сомневайся.

— Доктор, я ведь дольше пролежала там… почему он в таком состоянии?

— Аврора, каждый организм реагирует на отравление газом по-своему. Ты легче перенесла, потому что очень быстро потеряла сознание. В таком состоянии ты не способна сделать глубокий вдох, а значит, и поражение меньше. А Саша… как бы сказать помягче? В прошлом Саша употреблял…

Он пытался подобрать слова, хотя мог говорить прямо, ведь я все знала.

— …Запрещенные препараты. И, конечно, это сказалось на его организме. Ему сложнее за счет этого, и того, что он потратил все силы на то, чтобы вытащить тебя.

От этих слов мое сердце сжалось — я могла его потерять! Как бы я не злилась на его прошлое, как бы не проклинала, я бы не смогла пережить этого.

И тут я вспомнила, как в последнем разговоре с Сашей желала ему смерти…

— О боже…

Мои плечи затряслись, я зажала рот рукой. А если бы эти слова были действительно последними в его жизни? Что же я натворила?!

— Аврора! Аврора, что с тобой? Так, давай вернёмся в палату. На сегодня хватит.

Врач взял меня за локоть и потянул к лифту. Я послушно последовала за ним, напоследок бросив взгляд на Сашу. Он все также лежал, а мне все также хотелось оторвать себе язык за те слова, что я ему сказала.

Двадцатая глава

Мы подъехали к дому, отец выключил двигатель, но не спешил выходить из машины. Я был удивлен, когда увидел его в приемной больницы, где пролежал две недели. Позже я был удивлен, что не слышу гневных обвинений, оскорблений, да и вообще ни слова он не проронил. Сейчас же меня удивил взгляд, которым он смотрел на меня в машине. Сочувствие? Жалость? Что это?

— Кхм, — откашлялся он и заговорил. — Я знаю историю в общих чертах, да и это уже не важно, ведь все позади.

Да что ты?! Не будет нравоучений? А как же «твои друзья — моральные уроды, способные убить человека, ты и сам такой»? У отца был замечательный повод, чтобы втоптать меня в грязь, но он им даже не воспользуется? Или я рано радуюсь?

— Я… я очень счастлив, что все обошлось.

Видимо, я все еще в бреду. Точно. Я все еще в больнице, мне снова чудится что-то невероятное. То я летал на драконах, то убивал крылатых кабанов. А теперь слышу, как отец это говорит.

— Нет, Саша, я серьезно. Я от одной мысли, что ты мог умереть, впадаю в панику. Я не мог тебя потерять, сын.

Он положил руку мне на ладонь и сжал ее. В глазах что-то заблестело — неужели у этого чудовища есть чувства?

Конечно, есть. Я мог бы и дальше