Вальс одиноких - Галина Врублевская

Саи объявил себя Сатьей (истиной), когда ему было четырнадцать лет. Односельчане не сразу поверили мальчику. Мало ли кто скажет, что он Бог! Они требовали от него доказательств, просили показать третий глаз. И однажды на очередном священном песнопении Саи вырос до трех метров и из лба его вырвалась яркая струя света. Многие от страха упали в обморок, а новоявленный аватар сказал: «Не просите, чего не знаете». С тех пор его признали в родном селе, потом в стране, а ныне слава о нем распространилась по всему миру.

Некоторые из завсегдатаев кафе уже совершили паломничество в Индию. Они рассказывали еще более чудесные вещи о Сатье, которому ныне было около семидесяти лет. Новый аватар исцелял больных, материализовывал из воздуха золотые украшения, а также дарил людям любовь и покой. За всем этим к нему и устремлялись люди с разных континентов Земли. В последние годы в мировой поток влились и паломники из России.

Иветта и Глеб прыгнули из суровой зимы прямо в лето. В родных местах еще лежал снег, а в аэропорту Дели было плюс двадцать пять! В легких одеждах вышли на улицу – будто попали в сон. Всюду буйно зеленели пальмы, кипарисы и незнакомые экзотические растения. Слепило глаза ярко-синее небо. Левостороннее движение на дорогах сбивало с толку, да и водители не отличались дисциплиной: машины вылетали из самых неожиданных мест. То и дело слышался скрип тормозов, взвизгивали пронзительные сирены, вскрикивали рикши на мотоколясках. Толком познакомиться со столицей Индии не удалось. Встретивший группу проводник отвез паломников на вокзал и посадил на поезд, который умчал их на юг Индии, в Бангалор.

Путешественники страдали от жары и духоты: вагоны с кондиционерами были им не по карману. Забранные металлическими прутьями окна не закрывались, но с улицы тоже шел жар. Купе казалось непривычно тесным: по три полки с каждой стороны вмещали шесть человек. Постоянно приходилось думать о сохранности багажа: воровство в стране еще не изжили. Сумки и чемоданы здесь приковывали цепями к ножкам стола или оконным решеткам – так в России запирают велосипеды, оставляя их на улице. Несмотря на все ухищрения, Глеб все же лишился новеньких сандалет, беспечно оставленных в проходе купе на ночь. Другая напасть – мелкие торговцы. Они шли вдоль вагона непрерывной чередой, предлагая что-то купить. Но русские держались твердо: к таким они привыкли дома, в родных электричках.

Все остальное в поезде было вполне цивилизованно. Воды – вдосталь, и качество лучше, чем в российских поездах. Рядом с клозетом обнаружились даже фонтанчики для ополаскивания, что не в пример гигиеничнее привычной европейцам туалетной бумаги. Здесь, в Индии, чистота и грязь были разведены по разные стороны. Для личной гигиены – все, для общественной – ничего. Чистая вода в туалете и горы мусора за окнами поезда составляли разительный контраст.

На станциях к окнам тянули грязные руки нищие. До пояса обнаженные, с кровоточащими язвами на теле, они представляли устрашающее зрелище. Некоторые умудрялись забраться в вагоны и терроризировать пассажиров уже в непосредственной близости. Проводник предупредил, что добрый жест тут наказуем: получив малое подаяние, попрошайки с повышенным энтузиазмом добивались увеличения суммы. И тогда избавиться от них было гораздо труднее! Это замечание Глеб расширил: «Дорога в ад вымощена благими намерениями". Наша дорога к божеству усыпана искушениями делать добро. И мы должны всячески их избегать».

Поездка продолжалась почти двое суток. Наконец, измотанные жарой и впечатлениями, приехали в Бангалор. Здешние улицы поражали еще сильнее чем в Дели. Заметную часть дороги оккупировали коровы. Они неспешно брели по своим делам или. притомившись, располагались отдохнуть посреди проезжей части. Автомобилисты в почтении пропускали священных животных. Паломники с трудом добрались до автобусной станции. Еще несколько часов езды в старой дребезжащей машине, и коней пути: ашрам.

Прежде Иветта думала, что ашрам – это загадочное поселение вроде русских монастырей. Но вес было куда прозаичнее. Ашрам действительно был огорожен забором, но этим его сходство с монастырем ограничивалось. Территория походила на обычный санаторий: четырех и пятиэтажные корпуса и масса отдыхающих здесь паломников. Приезжим предлагались варианты расселения с разной степенью комфорта. Иветта и Глеб, фактически супруги, могли устроиться вместе, но им следовало отработать типовую программу – проникнуться состраданием экзальтированных одиночек, стремящихся к чуду паломников. Поэтому Глеб категорически заявил:

– Я определюсь в мужской барак – это нечто вроде казармы. Там спят рядами на полу, на маленьких матрасиках. Это здорово интересно и меня не пугает – я же служил в армии. А тебе лучше поселиться в гостиничном номере с какой-нибудь из наших женщин.

– Нет, – возразила Иветта. – Если ты не желаешь жить вдвоем, пойду в женский барак. Я тоже хочу почувствовать этот мир изнутри. К тому же в номере мне придется общаться с соседкой, а в бараке я буду один на один со своими мыслями и чувствами – лучшее условие для медитаций. Ведь рядом наверняка окажется иностранка, а я языков не знаю.

В ашраме не только жилые помещения разделялись на мужские и женские. В столовой и на религиозных службах женщины и мужчины сидели по разные стороны. И вообще, никаких излишеств здесь не полагалось: наркотики, спиртное и курение были под запретом. Иветта с Глебом находились рядом очень редко: по дороге на мероприятия да вечером, на прогулках.

Многотысячные толпы почти не утомляли: все подчинялись строгому распорядку. В столовой разговаривать запрещалось. Паломники молча ели традиционный рис, заправленный острым соусом, тщательно облизывая пальцы. Есть полагалось руками Считалось, что так человек лучше понимает суть пищи, подготавливая ее к проникновению в свое тело.

* * *

День в ашраме начинался рано. Вставали в три-четыре утра. Спустя полчаса выстраивались в длинную очередь на даршан. Даршан – главное массовое действо в ашраме, лицезрение самого Саи Баба. Очереди извивались двумя длинными спиралями. Женская лента представляла разноцветье европейских платьев и индийских сари, мужская белела полотном длинных балахонов – пинджаби. Почти все национальные различия в одежде были устранены. Единственный знак принадлежности к своей группе – галстук или косынка на шее. Русские были в трехцветных, бело-сине-красных. Очередь чинно продвигалась, в определенном месте продавливалась через металлоискатель и, наконец, распадалась под огромным навесом – мандиром – у входа в храм Здесь паломники рассаживались рядами на каменном полу и ожидали дальнейшей участи. Между ними ходили служители, севадалы, и раздавали фишки с номером места в зал торжеств. И хотя номерки вручали земные люди и в случайном порядке, паломники верили, что распределением мест вершит могущественный Сатья. Именно он знает, кому следует сидеть в первом ряду, кого усадить в середину, а кого отправить на галерку. Никто не пытался подкупить севадалов. Невозможно подкупить судьбу.