Сталин мог ударить первым - Олег Грейгъ

Командование 54-го ак силами 132-й лпд предприняло на правом фланге своего корпуса наступление через долину реки Бельбек на высоты, расположенные южнее, оставляя в стороне плацдарм противника в районе Любимовки. А левее 22-я пд наносила удар с востока южнее той же реки Бельбек через ущелье Камышлы, обеспечивая тем самым 132-й пд оперативное преодоление долины реки. 50-я пд наступала из Темной балки через Камышлы и наносила удар в юго-западном направлении. На левом фланге корпуса 24-я пд продвигалась на Гайтанские высоты. Левый фланг этой дивизии прикрывался румынской 18-й пд.

В первый день при поддержке артиллерии и 8-го авиакорпуса, совершавшего постоянные налеты на позиции противника, удалось преодолеть Камышлы, перекрыть долину реки и закрепиться на господствующих высотах по линии Мекензиевы горы—Любимовка и сделать рывок в сторону Бартеньевки. На южном фланге 30-й ак, как и планировалось, захватил обе стороны севастопольской дороги, чтобы через несколько дней начать наступление главными силами.

13 июня солдатам 16-го пп под командованием полковника фон Холтица из 22-й дивизии удалось овладеть фортом «Сталин». Ценой больших потерь удалось вклиниться в оборонительный рубеж на севере и захватить оборонительные сооружения «ЧК», «ГПУ», «Сибирь», «Волга». В ожесточенных боях 72-я пд овладела укрепленными пунктами «Северный нос», «Гора Капелла», «Руина», а 170-я дивизия заняла наконец-то Камары.

Второй этап наступления начался 17 июня. Сражения достигли особого напряжения. 1-я румынская горнострелковая дивизия после многократных безуспешных атак овладела Сахарной головкой. 28-я лпд с боями медленно продвигалась в прибрежных горах. Каждый успех добывался с трудом и с неимоверным упорством. А противник все не ослабевал, казалось, его силы неистощимы.

Командование 54-го ак отвело с фронта 132-ю лпд, заменив ее пехотные полки, понесшие тяжелые потери, полками 46-й пд с Керченского плацдарма. Вместо 46-й дивизии там должна была появиться 24-я пд. В это время поступило сообщение из ОКХ, и, пожалуй, меня впервые начали торопить с проведением наступления, чтобы снять 8-й авиакорпус с Крыма и перевести его для наступления на Украину. Но я считал, что наступление при любых обстоятельствах должно вестись до окончательной победы, а для этого 8-й авиакорпус нужен в Крыму. Мне удалось отстоять свою точку зрения. Но силы полков иссякали, а ОКХ требовал дать гарантию о скором падении города-крепости. Тогда я попросил выделить нам хотя бы три пехотных полка. ОКХ дал согласие, полки должны были подоспеть по крайней мере к последней фазе схватки.

Корпуса моей армии, пользуясь преимуществом наступающих, по своему усмотрению выбирали направление главного удара, ставя тем самым противника перед фактом внезапности. Это правило я использовал на протяжении всей Второй мировой войны. Тем самым исключался шаблон в действиях командиров. Большая самостоятельность гарантировала и то, что подчиненные генералы не стремились мне угождать.

Командование 54-го ак, введя в бой 213-й пп и 24-ю пд, развернуло фронт на запад. 213-й пп под командованием полковника Хитцфельда захватил броневую батарею «Максим Горький-1».

Наступая, 22-я дивизия овладела скалистыми высотами, обрывающимися у северного берега бухты. На стыке между 22-й и 50-й пд шли ожесточенные сражения за железнодорожный туннель, так называемый Цыганский. После того, как нам наконец удалось овладеть им, оттуда вышли сотни солдат и матросов, а вслед за ними большое количество гражданского населения: мужчины, женщины, дети. Особенно трудным оказалось выбивать противника из его последних укрытий на северном берегу бухты…

К 26 июня 1942 года наша 11-я армия захватила весь внешний оборонительный обвод крепости; а противник был загнан внутрь ее. Командованию армии довелось в сжатые сроки решать, как прорвать внутренний пояс обороны… В последние дни июня вновь отличилась бригада генерала Циглера. Его саперами и был взорван подводный туннель арсенала Черноморского флота.

Нам было известно, что командование крепости официально заявило о невозможности рассчитывать на эвакуацию войск из Севастопольской крепости. Однако, по сведениям нашей разведки, и мы это знали, командование крепости и ЧФ, а также чекисты и командование заградотрядов на советских подлодках тайно покидает Севастополь, практически бросая на произвол судьбы защитников города. О подобной подлости я слышал еще не раз… Возглавлять оборону оставались те чекисты и комиссары, которые были рангом поменьше… да знали: отступать некуда, потому что немцы их расстреляют за их преданность советской власти, а бежать на Кавказ — они будут расстреляны своими как предатели. Именно на этих обреченных и возлагалась надежда обеспечить задержку противника, пока все комиссары, чекисты, адмиралы и генералы сбегут на безопасный Кавказ.

…После того как 22-я пд закрепилась на берегу Северной бухты, я прибыл в полки этой дивизии. Перед нами лежала бухта шириной около 1000 м, в которой в свое время стояли на якоре мощные флотские эскадры, а на противоположной стороне виднелся легендарный еще по Крымской войне 1854–1856 годов Севастополь. Тогда подумалось, что именно с северной стороны, откуда противник меньше всего ожидает, и необходимо начать захват Севастополя. Так и оказалось: никто не думал, что мы будем форсировать бухту. И чтобы еще больше сбить с толку, в считаные часы было имитировано «генеральное наступление» на позиции Сапун-горы.

Однако к вопросу форсирования в штабе 54-го ак отнеслись настороженно; некоторые подчиненные командиры дивизий высказывали сомнения: как преодолеть широкую морскую бухту на штурмовых лодках на виду хорошо оборудованных и оснащенных высот южного берега? Приводили аргументы: моряками давно пристреляны цели из городской части по Северной. Ведь следовало каким-то образом через обрывистые скалы доставить на берег штурмовые лодки, погрузить в них штурмующие батальоны; тогда как доступ к берегу шел через несколько глубоких ущелий, нет сомнений, что противник с противоположного берега просматривал и держал их под огнем. Но этот рискованный план мог стать залогом удачи…

Буквально через несколько дней я беседовал с оказавшимся в плену советским генералом Новиковым, который мне рассказал, что именно за те 2–3 дня, когда я обсуждал ситуацию со своими подчиненными офицерами, он докладывал руководству Черноморского флота и Приморской армии свое мнение, что наш 54-й корпус будет форсировать Северную бухту, предварительно высадив морской десант по типу Феодосийского. И, как ты думаешь, что он услышал в ответ? — что за подобные разговоры он, Новиков, будет расстрелян… Это была армия… армия… не подберу слова, чтобы оно не прозвучало обидно… солдатам, матросам и командирам настолько забили сознание, что они с презрением относились к понятию гибель, их собственные жизни не стоили для них ничего… как будто воевали не люди, а обреченные марионетки… «Я тоже презирал смертельную опасность, — сказал мне генерал, — но, невзирая на реальную угрозу, озвученную комиссаром госбезопасности 2-го ранга в мой адрес, заявил, что для того, чтобы не допустить форсирования немцами Северной бухты, необходимо перебросить в городскую часть с Сапун-горы и Максимовой дачи имевшуюся там артиллерию. Но…никто не хотел слушать…» Рассказ этого русского патриота генерала Новикова спустя всего несколько минут подтвердил на допросе взятый в плен и комиссар госбезопасности.

После того как я отдал приказ о форсировании Северной бухты, все штабы немедленно взялись за его воплощение, особенно старались саперы и пехотинцы.

Еще за сутки до этого 50-я дивизия форсировала реку Черная и заняла станцию и поселок Инкерман. Здесь произошла трагедия, еще раз показавшая чудовищный фанатизм большевиков и чекистов. Высоко над станцией поднимается длинная, уходящая далеко на юг скалистая стена, в которой имелись огромные галереи и штольни, служившие винными погребами завода шампанских вин. Там оставались еще большие запасы шампанского, но большевики создали там склады боеприпасов, разместили десятки тысяч раненых и бежавшего гражданского населения. Когда части 50-й дивизии ворвались на станцию, вся огромная скала, нависающая над

Инкерманом, задрожала от чудовищной силы взрыва. Стена длиной 500–700 м и высотой до 75 м обрушилась, похоронив под своими громоздкими обломками десятки тысяч раненых матросов, солдат и гражданских. Неужели такова цена преданности режиму? Ведь те, кто взорвал своих сограждан, остались в живых и на свободе… Знали ли те, кто погребен, что они обречены?…а крымчане, когда пьют шампанское, вспоминают ли этих несчастных, безвинно убиенных Советами, или даже не знают, а?…молчишь…

Чрезвычайное напряжение переживали все, кто участвовал в осуществлении переправы через бухту в ночь с 28 на 29 июня, когда проходила подготовка к высадке морского и воздушного десантов. А бомбардировка позиций противника в городе — еще раз повторяю: именно объектов противника, а не самого города! — должна была заглушить шум на северном берегу бухты. Вся артиллерия была в готовности открыть непрерывный огонь по высотам южного берега. Если бы оттуда открыли встречный огонь, нам бы сразу стало ясно, что замысел противником разгадан. Но, к счастью, там было тихо…