Дракула - Брэм Стокер

— Это был, сударь, самый ветхий дом, какой я когда-либо видел. Черт возьми! Да его не трогали лет сто! Там было столько пыли, что вы могли бы спокойно спать на ней, не повредив ваших костей. Ну, а старая часовня — от нее пробегал мороз по коже! Господи, да я бы ни минуты не остался там после того, как стемнеет.

Одной вещью я теперь доволен: тем, что все ящики, прибывшие в Уайтби из Варны на «Дмитрии», были в целости перенесены в старую часовню Карфакса. Их должно быть там пятьдесят, если только некоторые из них с тех пор не были передвинуты с места.

Я постараюсь найти ломового, который увез ящики из Карфакса, когда на них напал Рэнфилд. Держась за эту нить, мы сможем многое узнать.

Дневник Мины Харкер

30 сентября.

Джонатан вернулся полный жизни, надежды и решимости; к вечеру мы привели все в порядок. Собственно говоря, следует пожалеть всякого, которого так бы неустанно преследовали, как графа. Но ведь он — не человек, даже не животное, — он просто вещь. Достаточно прочесть отчет доктора Сьюарда о смерти бедной Люси и всего, что последовало, чтобы иссушить источники жалости в сердце.

Позднее.

Лорд Годалминг и м-р Моррис приехали раньше, чем мы ожидали. Д-р Сьюард отсутствовал по делу и взял с собой Джонатана, так что мне пришлось их принять. Встреча была слишком мучительна, поскольку напоминала нам всем надежды бедной Люси несколько месяцев тому назад. Конечно, они слышали обо мне от Люси, и оказалось, что доктор Ван Хелзинк также «плясал под мою дудку», как выразился м-р Моррис. Бедняжки, ни один из них не догадывался, что я все знаю о предложениях, которые они делали Люси. Они не могли хорошенько сообразить, что говорить или делать, так как не были осведомлены, насколько я посвящена в происходящее; поэтому им пришлось держаться нейтральных тем. Как бы то ни было, я, все обдумав, пришла к заключению, что лучше всего ввести их в курс дела, обратив внимание на хронологический порядок событий. Я знала из дневника д-ра Сьюарда, что они присутствовали при смерти Люси — ее настоящей смерти — и что мне не стоит опасаться выдать преждевременно какую-либо тайну. Я сказала им, как умела, что прочитала все бумаги и дневники и что мы с мужем, перепечатав их на машинке, только что привели все в порядок. Я дала каждому по копии для чтения в библиотеке. Когда лорд Годалминг получил свою пачку и перечитал ее — а пачка получилась солидная — то сказал:

— Вы переписали все это, миссис Харкер?

Я кивнула головой; он продолжал:

— Я не совсем понимаю цель этого; но вы все такие хорошие люди и работали так сердечно и энергично, что мне лишь остается с закрытыми глазами принять ваши выводы и постараться помочь вам. Я уже получил урок, и такой урок, который может сделать человека скромным до последнего часа его жизни. Кроме того, я знаю, что вы любили мою бедную Люси. — Он отвернулся и закрыл лицо руками. Я расслышала слезы в его голосе. М-р Моррис с инстинктивной деликатностью положил на минуту руку ему на плечо и затем спокойно вышел из комнаты.

Вероятно, в сердце каждой женщины живет чувство матери, потому что я, увидев слезы и горе этого большого, взрослого, сдержанного человека, не могла удержаться от того, чтобы не подойти к нему и не попытаться утешить. Мои слова о Люси вызвали сначала новый взрыв горя и слез, а потом мало-помалу он успокоился. Эта сцена и мне стоила слез, но она скрепила наши отношения, и расставаясь, мы обменялись обещаниями быть друг для друга братом и сестрой.

Проходя по коридору, я увидела м-ра Морриса, смотревшего в окно. Он обернулся, услышав шаги.

— Как Артур? — спросил он. Потом, заметив мои красные глаза, продолжил:

— А, я вижу, вы его утешали! Бедный малый, ему это нужно. Никто, кроме женщины, не может помочь мужчине, когда у него сердечное горе; а его некому утешить.

Свое собственное горе он переносил так мужественно, что мое сердце истекало кровью. Я видела рукопись в его руках и знала, что, прочитав ее, он поймет, как много я знала; поэтому я сказала:

— Я бы хотела иметь возможность утешить всех, кто страдает. Разрешите мне быть и вашим другом и приходите ко мне за утешением, когда вам это будет нужно. Вы узнаете потом, почему я так говорю.

Он увидел, что я говорю серьезно, и, подойдя ко мне, взял мою руку и поднес к своим губам; это показалось мне жалким утешением для такой мужественной и самолюбивой души; инстинктивно я наклонилась и поцеловала его. Слезы подступили к его глазам — но заговорил он совершенно спокойным голосом:

— Маленькая девочка, вы никогда не раскаетесь в этой чистосердечной доброте!

Затем он прошел в кабинет к своему товарищу. «Маленькая девочка»! — это те самые слова, с которыми он обращался к Люси, — ей он доказал свою дружбу!

Глава восемнадцатая

Дневник доктора Сьюарда

30 сентября.

Я вернулся домой в 5 часов и узнал, что Годалминг и Моррис не только приехали, но уже успели проштудировать копии с различных дневников и писем, составленных и написанных Харкером и его женой. Харкер еще не вернулся из своей экспедиции. Миссис Харкер дала нам по чашке чая, и я откровенно признаюсь, что впервые с тех пор, как я живу в этом старом доме, он походил на домашний очаг. Когда мы закончили чаепитие, миссис Харкер обратилась ко мне:

— Доктор Сьюард, могу ли я попросить вас об одном одолжении? Я хочу видеть вашего пациента, м-ра Рэнфилда. Позвольте повидаться с ним. Написанное о нем в вашем дневнике страшно меня интересует!

Для отказа не было никакого основания; поэтому я взял ее с собой. Я вошел в комнату Рэнфилда и сказал ему, что его хочет видеть одна дама. Он ответил совершенно просто:

— Зачем?

— Она обходит весь дом и хочет видеть всех его обитателей, — ответил я.

— Прекрасно, — ответил он, — пустите ее; но подождите минутку, пока я приведу все в порядок.

У него был своеобразный способ уборки: он попросту проглотил всех мух и пауков, заключенных в коробках, прежде чем я смог остановить его. Было ясно, что он боялся или подозревал какое-то вмешательство. Окончив свое мерзкое занятие, он весело сказал:

— Пусть дама войдет, — и сел на краю постели, опустив голову, но поглядывая исподлобья так, чтобы видеть ее при входе. На минуту я подумал, что у него может быть какое-нибудь преступное намерение; я вспомнил, как он был спокоен как раз перед нападением на меня в моем кабинете, и я постарался встать так, чтобы сразу схватить его, если он сделает попытку броситься к ней. Она вошла в комнату с непринужденной грацией, подошла к нему с милой улыбкой и протянула руку.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});