Мы вовсе не такие - Бернгард Гржимек

двери — «потому что так живописней». В один прекрасный день киношники исчезают, а он остается посреди всего оставленного ими разгрома…

Между прочим, Инку я потом в своей жизни случайно встретил еще раз. Было это три года спустя в одном зверинце. Сначала она меня не признала среди других посетителей, толпящихся вокруг ее клетки. Но когда я ее окликнул, радость встречи была велика. Меня впустили к ней, и она так восторженно кинулась ко мне, что чуть не сбила с ног. А потом мы с ней еще довольно долго играли, возились в соломе, тузили друг друга. Ее новые владельцы даже не подозревали, что она такая ручная. Мне с трудом удалось выбраться из клетки — Инка ни за что не хотела меня отпускать. С какой бы охотой я взял ее с собой, но в то время у меня не было возможности поселить ее у себя в доме. Интересно, какова была дальнейшая судьба этого прекрасного животного?

Но вернемся к съемкам нашего фильма. Чингис быстро усвоил, как нужно на меня «нападать» и намертво вцепляться мне в руку. Для этой цели я заказал изготовить специальную железную шину, которую оборачивал куском конины, а сверху еще и старым мешком. Ведь и по сценарию пастух Педро, прежде чем сразиться с волком, оборачивает себе руку мешковиной. Со стороны «поединок с волком» выглядел довольно устрашающе, но вся сложность состояла именно в том, что Чингис привык вести себя по отношению к людям слишком приветливо. Я поначалу предполагал, что исполнитель главной роли сам должен будет провести эту сцену, но оказалось, что режиссер счел это чересчур «опасным». Так что мне пришлось заниматься одним из самых забавных дел в своей жизни: стать дублером кинозвезды!

Главную роль играл молодой австриец по имени Айхбергер, которого для съемок в кино окрестили Францем Айхом, потому что так лучше звучит… Он не был профессиональным актером и никогда до этого еще не стоял ни на сцене, ни перед кинокамерой, и ему пришлось срочно обучаться литературному немецкому языку и сценическим приемам. Но он был славный малый. Из-за того что у него начались какие-то неполадки с желудком, ему запретили курить, и директорша бдительно следила за тем, чтобы он не вздумал «стрельнуть» у кого-нибудь сигаретку. Так что иногда мы с ним, выбрав подходящий момент, спрятавшись за какой-нибудь скалой, делали пару затяжек.

Лохмотья одежды итальянского пастуха не годились на меня ни в длину, ни в ширину, а в курчавом парике я казался себе ужасно смешным, просто до неузнаваемости. Что же до Чингиса, то он меня все равно сразу узнал, даже в этом маскарадном костюме.

Если бы речь шла только о «нападении волка», то это не составило бы для меня никаких трудностей: я ведь достаточно долго разучивал его с Чингисом. Но теперь режиссер начал от меня требовать такое, о чем прежде не было и речи: оказывается, я должен схватить волка за горло и «удушить», при этом мы с ним вместе должны кубарем катиться с откоса. Мне-то ничего не стоило сделать вид, что я душу волка. Но вот как объяснить Чингису, Инке или Липсу, что я не всерьез собрался их задушить, что это просто шутки такие и что мы ни за что не сорвемся вместе в пропасть, а только сделаем вид, что нам это угрожает?

Что делать? Я надел Чингису намордник — он ведь уже привык носить его в берлинской электричке, так что не сопротивлялся. Потом лег на спину, потянул его сверху на себя и затем схватил за горло. Это пока было нетрудно. Но теперь я должен был опрокинуть его на бок и прижать сверху своим телом. Попробуйте опрокинуть волка, у которого четыре устойчивых ноги и стальные мускулы! Нет, так дело не пойдет: Чингис встал надо мной, широко расставив ноги, твердо уперевшись ими в землю, зарычал мне в самое лицо и грозно оскалил зубы, не давая сдвинуть себя с места ни на один сантиметр. Он словно бы приклеился лапами к земле.

Я начал его спокойно уговаривать, гладить, ничего, мол, страшного здесь не происходит, а сам незаметно защемил каждую из его передних лап у себя под мышками, а ногами обхватил его вокруг туловища и теперь, когда он потерял устойчивость, опрокинул его на бок. Когда мы оба очутились рядом, лежа на боку, я улегся поудобней и продолжал дальше с ним беседовать до тех пор, пока он не сделался снова приветливым, как обычно, и перестал скалить зубы. Тогда я рывком перевернулся на него, прижав сверху своим телом, потом снова сполз на бок и закинул его на себя и так продолжал с ним «играть» десять, двадцать, сорок, шестьдесят оборотов подряд, пока ему самому не понравилась такая игра и мы вместе покатились вниз с пологого откоса.

Намордник я снял с него уже раньше, чем мы покатились, потому что понял — он и не собирался меня покусать, просто пугал. Но вот чего я совершенно не ожидал, это того, что осилю «нападение», «борьбу с волком» и «удушение волка» всего за один день. Все оказалось отснято. Какой же Чингис был все-таки умный и способный волк! Просто поразительно!

Среди итальянцев, которых кинокомпания наняла на время съемок, был один чудаковатый малый по имени Аугусто. Он утверждал, что принадлежит к Мальтийскому ордену, поэтому не пил алкогольных напитков, не курил и заявлял, что и женщинами абсолютно не интересуется. Зато к животным он относился очень хорошо и заботливо. Он был единственным из персонала, кого Чингис слушался и кому мы вообще могли доверить волков.

Однажды ночью раздался неожиданный стук в мою дверь. Встревоженный голос Аугусто сообщил:

— Волк вырвался на волю!

Все постояльцы хижины мигом оказались на ногах. Выяснилось, что Чингис прогрыз дыру в штакетнике своего загона и тотчас же набросился на Фурбу, которая свободно, не привязанная, бегала по двору. Собака кинулась наутек, и ее отчаянное завывание слышалось теперь то близко, то далеко с альпийских пастбищ, уходящих к вершинам гор.

Бедная Фурба! Я натянул сапоги и, забыв, что кругом люди (а главное — дамы), кинулся очертя голову в одной ночной сорочке вниз по лестнице, чтобы ей помочь. В тот момент, когда я рывком открыл дверь, Фурба, словно снаряд, пролетела у меня между ног в дом и, едва живая, поползла вверх по лестнице, оставляя за собой кровавые следы. А я едва успел ухватиться за волчью голову с окровавленной пастью: он тоже намеревался проскочить мимо