Степь. Кровь первая Арья. Трилогия - Бер Саша

   - Первой и единственной, пока.

   "Женой!?" - недоумённо переспросила она придавленным шёпотом, не веря в услышанное.

   - Рожаешь и воспитываешь моих детей, моих наследников.

   Это осталось без комментариев, потому, что Зорька, впав в ступор, молча прослезилась.

   - И наконец, последний выбор.

   Она продолжала слушать, но уже не очень внимательно.

   - Ты забываешь всё, что я здесь наговорил. Одеваешь свои рубахи, они валяются там, где ты и сбросила, и я вывожу тебя из этого леса, за последнюю засаду. После чего ты свободна.

   "Что? Воля?" - глаза её округлились, сердце заколыхалось. Такого она не ожидала.

   - Притом свободна совсем, не только от меня, но и вообще от всех.

   "Что значит от всех?"

   - Рода твоего больше нет. Я всех продал.

   Зорька закусила губу.

   - Баймака твоего тоже больше нет, я его сжёг.

   Сжала кулачки до боли.

   - Что с тобой будет за пределами моего леса, мне всё равно.

   Ярица быстро закипела, хотела даже вскочить, но удержалась.

   - Забуду, как сон. Найду другую.

   А вот это был уже удар ниже пояса. "Как это забуду? Как это другую? А я?"

   - Время на выбор даю тебе до завтрашнего утра. И отныне Утренняя Заря - это твоё имя.

   Наступила тишина. А потом она услышала, как он покинул кибитку. Зорька ещё немного посидела, прислушиваясь и тихонько выглянула из щёлки. Никого. Ушёл. И тут начался разбор на кости.

   "Какова наглая морда. А? Прям х...й с горы. Жопу отрастил не обойдёшь не объедешь. Тфу! Сдалась мне его жопа. Прям глаз намозолила, посмотри-ка. Род он продал, баймак сжёг, сволочь. Куда идти? В голую степь? Податься в соседний баймак? Только чем там будет лучше, чем здесь? А если он и его сожрёт, как нас? Бежать то некуда, это ж смерть голимая. Лучше уж в суп пойти. Небось зарубит быстро, а там глядишь этим супом траванётся. Я хоть и вкусная, но ядовитая. Нет, вы подумайте только, суп он хочет из меня сварить, да чтоб я на это согласилась. Мудак жопастый. Тфу! Опять я про его жопу. И имя он видите ли мне дал. Но я тебе устрою ещё ужас в этой жизни."

   Всю эту внутреннюю тираду она буквально прошипела про себя сидя на лежаке, укутавшись в меха и постоянно раскачиваясь взад и вперёд, тупо уставив взгляд на накрытый яствами стол. Наконец, закончив всё это мыслью о том, что жопа у него всё же ничего и прежде чем думать не мешало бы пожрать, она скинула с себя одеяло и с дикостью голодного зверя накинулась на еду...

   В прошлом году вся Купальная седмица выдалась на редкость прохладной, но без дождя. В Травник, Зорька как угорелая собирала росу, которую сцеживала в свой глиняный сосудик буквально бегом, мимоходом ломая нужные травы, скороговоркой читая над ними необходимые заговоры. Девка спешила, очень спешила. Надо было до восхода солнца успеть на реку, где ещё с вечера четыре подруги - кутырки на выдане, припрятали в кустах большой ушат, с помощью которого намеревались провести очень "секретный" обряд на прирост и распространение своей Славы. Эти четыре малолетние дуры сговорились и решили "А вдруг?". Вдруг обряд получится и их учуют завидные мужики из высокородных аров. Тогда прощай постылый баймак и здравствуй город со всеми соблазнами, роскошью и удовольствиями от жизни привилегированной особы. Какая же речная девка не мечтала выйти замуж за дородного, богатого, да ещё и красивого ара. А коль Славой подмять, так ещё и мягкого, как пух, да податливого. На все прихоти с капризами её чутко реагирующего, да подолом рубахи управляемого, как поводком. Не жизнь сказка. Ходишь себе, цветёшь, пахнешь, ни хрена не делаешь и получаешь за это всё, что хочешь. Хотя "сговорились" громко сказано. Заводилой, естественно, была Зорька, подружки лишь округлив сверкающие глаза, да раскрыв рты, заговорщицки согласились. Выражения лиц у них в тот момент были такие, как будто Зорька им предложила, что-то из рук вон запретное и постыдное, но при этом жутко интересное и до чесотки в одном месте любопытное. В общем и хочется и колется, и от мамы в лоб отколется. Но хочется всё же больше, чем остальное.

   Зорька себя очень любила и считала, что её красота не писаная, да грязными мужицкими ручищами не тисканная, заслуживает лучшей доли, чем при родном баймаке всю оставшуюся жизнь горбатиться. Стелиться под своих же немытых и грубых мужланов, да беспрерывно рожать детей в перерывах между огородными работами, правда, про мужиков она слыхала лишь понаслышке, ну а рожать так тем более не приходилось пока. Она считала себя красивой и очень привлекательной, с большим запасом Славы, не то что у её подруг. Елейка - худоба костлявая, Краснушка - длинноносая страшилка и тем более Малхушка - толстушка, порося толстожопая. Даже атаман ватажный Девятка со своими ближниками, все как один западали только на неё, а остальных девок и в "подпорки не ставили". Да, избаловала её беззаботная девичья жизнь. Ну и что? Коль родилась красивой да ладной, почему бы этим не попользоваться. В замухрышках ещё на старости лет насидишься. Вот и спешила Зорька росу да травы собрать, а для трёх "славных веников" её нужно было предостаточно. Это считай. Три веника из девяти разных трав по три травины в каждом. Это ж сколько получится? Много. Зорька до стольку и считать не умела, но точно знала какие травы нужны, а там по три травины на три веника срывай не ошибёшься.

   Собрав охапку травы, закинув плотно закупоренный сосудик с росой за пазуху, она со всех ног бежала к берегу. Наполнить ушат речной водой необходимо было только с восходящим солнцем. Другая вода для этого дела была непригодна.

   Прискакала она в условленное место первой. Подружек ещё не было, а уже совсем светло стало. Солнце вот-вот из-за бугра покажется. Кинула на берег свой сноп травы, туго перевязанный плетёным шнурком, вытащила из-за пазухи драгоценный сосуд, тут же рядом на земле пристроила. Скинула пояс, верхнюю рубаху и нырнула в кусты за кадкой, которая оказалась тяжёлой сама по себе и поэтому её пришлось вытаскивать волоком за ухо. И только тут Зорька подумала: "Что ж они дуры наделали? Ну, пустую притащили кое как, а когда водой заполнят, как потащат-то? Была же возможность взять ушат поменьше. Но нет. Схватили самый большой. А всё эта Малхушка, дрянь жирная. Всё то ей мало. Всё то ей побольше". Не успела Зорька допереть кадушку до воды, как из редкого утреннего тумана выпорхнула запыхавшаяся Елейка. Дыша широко раскрытым ртом, она кинула свой сноп собранной травы и заметалась, как будто приспичило. Зорька по началу хмыкнула, наблюдая за её метаниями, но оно так и оказалось в действительности. Елейка ломанулась к кустам, задрала подолы рубах, присев и зажурчав водичкой, тут же застрекотала, как сорока.

   - Ой, мама, думала опоздала. Так бежала, так бежала, чуть ляжки не обмочила. А где остальные? Не уж то опоздают? Ан нет. Вон Краснушка чешет. А наша свинка Малхушка точно опоздает.

   Тут она, наконец, сделала своё дело, отряхнула подолы и кинулась к Зорьке помогать, скидывая верхнюю рубаху с поясом на ходу, хотя от неё с её вичками вместо рук, толку было, как от рыбы навоз.

   Когда ушат уже плавал в воде и три кутырки вооружившись ковшами для забора воды молча стояли по пояс в довольно прохладной, утренней реке и ждали восхода солнца, откуда-то с берега до них донеслось жалобное, запыхавшееся блеяние Малхушки:

   - Девки! Подождите меня.

   - Давай быстрей, - крикнула Зорька в ответ, даже не оборачиваясь, и тут же тихонько добавила, - толстожопка ты наша.

   Рядом стоящие девчонки, уже замёрзшие, прыснули в синеющие губы. Зорька взглянула на них мельком и ужаснулась, подумав: "Не уж то и я такая же?" За спинами послышался всплеск воды. Это Малхушка с разбегу ввалилась в реку. До плавающей кадки дошла волна, и она качнулась так, что державшая её Зорька чуть не выпустила плавающею бадью из рук, еле удержав. Ушат и без волны постоянно норовил опрокинуться. Толи такой неустойчивый был, толи три руки, вцепившиеся в его края, тянули его на раскоряку, от чего он никак не мог сообразить кому подчиняться и в какую сторону податься. Кто его знает?

   - Да тише ты, - рявкнула на подругу Зорька.

   Но опаздывавшая, как будто и не слышала, пёрла напролом вперёд, как корабль под парусом на полном ходу, продолжая создавать волны и только уцепившись за плавающий ушат руками и опять чуть его не опрокинувши, остановилась, тяжело дыша аж с голосовым присвистом.

   - Хватай ковш, дура, - зашипела на неё Краснушка, - вон уж краешек солнца показался.

   И тут закипела работа. Девки пригибались к поверхности плавно текущей реки, так что груди под рубахами ныряли в холодную воду и всматриваясь в отражение, ловили восходящий диск светила в ковш, как бы зачерпывая его вместе с водой. Вылив пойманное в плавающий ушат, опять мочили груди, вылавливая очередное отражение. Зорьку уже колотило от холода. Дрожало всё тело, но почему-то особенно руки и ноги, к тому же руки уже замёрзли настолько, что еле ковш удерживали. Она то и дело поглядывала внутрь ушата, но тот, как назло набирался очень медленно. Ещё нырнув пузом несколько раз, она поняла, что больше не сможет. Если задержится в реке ещё чуть-чуть, то попросту околеет.